Форум » Архив игры » Джунгли 08 » Ответить
Джунгли 08
Game Master: Высокие развесистые кроны, защищающие от солнца, толстые обвитые лианами стволы, ярко-зеленые мясистые листья, доходящая до пояса трава с острыми краями, заросли молодых побегов, каменистые обрывы и склоны, прохладные ручьи с пресной ключевой водой, сплетение массивных изгибистых корней под ногами... Все разнообразие флоры и фауны, что могут предоставить малоосвоенные человеком тропические дикие джунгли.
Ответов - 86, стр:
1 2 3 All
Jezerit Davis: Очередной день жизни маугли. Кстати какой по счету сейчас на большой земле день? А хотя бы месяц? Джей Ди размышляла о времени, медленно продвигаясь в джунгли с ее знакомой. С этой милой особой, Джезерит познакомилась не в первый день, но та запала Девис в душу и оттуда не торопилась. Рита даже толком не знала, чем ей пригляделась эта девчушка. Кстати сейчас приглядывать за ней Джей успевала между делом, раздвигая сухие ветки и большие листья. -Напомни, радость моя, зачем мы сюда направляемся? Джез остановилась, немного отдышавшись. Она наклонилась вперед, упираясь руками в колени и тяжело дыша. Смена обстановки после привычной жизни в автомобиле на работе и не только сильно повлияла на ее мышечное состояние, заметно подкосив девушку в спортивном плане. Немного переведя дух, Дэвис выпрямилась, но все еще стоя на месте, заправила пальцы в передние карманы джинс. -И собственно сюда - это куда конкретно? Ты знаешь дорогу? Джей Ди с едва заметной улыбкой посмотрела на свою спутницу. Вид у нее был довольно информативный, учитывая вышеуказанный мауглиподобный образ жизни. Простите бога ради, если я много человек разочаровала. Я ведь столько месяцев(!) не писала ни одного поста...
Libby: Звук приближался. И приближался как раз со стороны пляжа. Либби замерла нак месте, напуганная и растерянная, не имея не малейшего понятия, куда бежать, где укрыться, что собственно делать. Хорошо, что рядом оказался Дуглас. Он взял её за руку и помчался, в сторону, противоположную пляжу. - Надеюсь он знает, куда бежать, - подумала Либби. Её сердце стучало как бешенное, дыхание сбивалась и она сомневалась, что сможет бежать достаточно долго. \Пещеры\
Louise Gautier: Луиза шла вслед за Джей, потому что тропинка была узкая, а под ногами все время попадались сухие ветки и корни деревьев, из-за которых легко можно было распластаться на холодной земле. Джезерит была смелой, энергичной и решительной, и рядом с ней испуганная и малосильная Луиза чувствовала себя увереннее, поэтому она всегда старалась держаться рядом с хорошей знакомой. Слышался треск веток и шум листьев, раздвигаемых Джей, но скоро к этим звукам добавился и её голос. -Напомни, радость моя, зачем мы сюда направляемся? Луиза уже открыла рот чтобы ответить, но Джей продолжала говорить: -И собственно сюда - это куда конкретно? Ты знаешь дорогу? Они остановились, чтобы передохнуть. - Эм... - многозначительно протянула Луиза. - Так как запасами еды и воды, а также охотой и спасением всех выживших занимаемся не мы, то значит мы с тобой идём в джугли для осмотра местности? Мы же столько времени на острове, неужели тебе неинтересно, что на самом деле нас окружает? Я видела только пляж, признаюсь, этот пейзаж мне порядком надоел. А так, - Луиза сделала шаг в сторону, - можно приглянуть красивое местеее... Ааааааа! Откуда-то с неба точнее с рядом стоящего дерева на девушку начала падать огромная тяжелая сеть, наполненная каменными булыжниками. Луиза отскочила от неё, упав на траву, но не в безопасном расстоянии. Один из камней в сетке ударил её по голове и она потеряла сознание.
Jezerit Davis: -Да брось ты... Я всю жизнь мечтала о бесплатном курорте! Воскликнула с фальшивым восторгом девушка. Хотя в этом предложении была часть правды, кто не мечтает всю жизнь о продолжительном бесплатном отпуске на тихом отдаленном от большой земли острове... Все же в отличие от оригинального варианта здесь нет телевизора, обслуживания в номере и вообще номера как такового. Позади Дэвис раздались странные звуки, похожие на... -Ять! Резко обернувшись на странные звуки, Джей Ди успела застать момент падения ее знакомой на землю, кишавшую всякими остростями и твердостями. Поверх нее точно одеяло едва не легла спутанная "рыболовная" сеть. Та быстро затихла, смиренно ударившись оземь. Дэвис начала быстро суетиться и топтаться на одном месте, в конец растерявшись в этой ситуации. -Проклятье! Взмахнув руками вскрикнула девушка. Та кинулась к лежавшей без сознания Готье, быстро осмотрев места соприкосновения с твердой поверхностью, чисто визуально боясь прикоснуться и сделать тем самым еще хуже. -Эй, Лу... Рано спать, поднимайся! Начала наводить панику Джей Ди. Девушка заметила как из виска Луизы начала сочиться кровь. Терять время недопустимо...! Пронеслось в голове у шокированной блондинки. Та, начала быстро соображать. Она рванула за рукав свою кофточку, оторвав рукав "с мясом" ровно по шву. Аккуратно та перевернула Готье на спину и приложила кусок ткани к кровоточащему месту. После чего она загрузилась над вопросом, "а что же дальше?", оставаясь в таком положении почти неподвижно нанадцать минут.
Louise Gautier: Луиза медленно открыла глаза. Поняв, что её физическое состояние очень ослабленно, она вновь их закрыла. Судорожно пытаясь придти в себя и собрать воедино все мысли, чтобы понять, что всё-таки с ней случилось, девушка медленно подняла руку и, проведя ей по голове, вновь опустила её на траву. К голове была приложена материя, за которой скрывалась ссадина, сочившая кровь. Луиза снова открыла глаза. Ярко-голубое небо и неотчетливые высокие деревья - всё, что увидела девушка. Она повернула голову и посмотрела на стоящую рядом Джезерит. - Что случилось? - почти шёпотом спросила Луиза. Она попыталась подняться, но голова, раздраженная болевыми ощущениями, закружилась и заставила девушку остаться лежать на траве.
Jezerit Davis: Слава Богу, жива, - подумала Джей Ди, обеспокоенно глядя на спутницу. То, что та была в состоянии говорить, уже было хорошим знаком: значит, травма оказалась не такой серьезной, какой могла бы быть. - Однако у нее, наверно, сотрясение. Нужно, чтобы ее осмотрел профессиональный врач, на всякий случай. Как же нам не хватает Джека... - На тебя сверху упала груда камней и задела по голове, - быстро проговорила Дэвис, тоном голоса выдавая свое волнение. Как она еще живая осталась?.. - Голова кружится? В глазах не двоится? Встать и идти сможешь? - Джей Ди примолкла, внезапно осознав, что почему-то паникует, возможно, даже больше пострадавшей, засыпая ее таким количеством вопросов, на которые она вряд ли в состоянии адекватно ответить.
Libby: \Пещеры\ Следующий момент прошёл в паническом страхе. Казалось, ещё пара секунд - и Дуглас выдернет пальцы, мягко напомнит о том, что они знакомы всего пару часов, и она останется совсем одна со своим страхом об одном ужасном существе. Но всё хорошо - они идут, держатся за руки и Либби чувствует себя спокойней и уверенней. Всё хорошо. Это существо..монстр больше не вернётся. До пляжа оставалось совсем недолго, когда Дуглас вдруг напомнил, что надо собрать фрукты. Он усадил девушку на ближайший камень и принялся за дело. Страх уже почти прошёл, но всё равно вставать с кажущегося таким безопасным камня не хотелось. Либби рассеянно уставилась на пролетающую мимо бабочку. Сейчас это место выглядело таким безмятежным. Даже не верится, что совсем неподалёку на них напал тот монстр. Либби подняла глаза и встретила внимательный взгляд Дугласа. От неожиданности Либби удивлённо заморгала. Гран ненадолго смутился, но быстро опомнился. Он подал ей руку, помогая встать с камня и они отправились к пляжу. \Пляж\
Sayid Hassan Jarrah: /Пляж Советский/ Обрати сейчас Саид внимание на представителя местной флоры с труднопроизносимым латинским названием, росшего чуть в стороне от остальных своих сородичей, он наверняка увидел бы странного представителя отряда чешуйчатокрылых, который, по трезвом размышлении, вызвал бы у араба кучу вопросов, начиная с невинного "как это он себе такой череп на крылышках отрастил?" и заканчивая подозрительным "а к чему бы это он тут летает?". Однако, в сторону этих представителей флоры и фауны сейчас не смотрел в принципе никто, потому и не стоит на них дальше тратить время. Тем паче, что данный факт, ускользнувший от всеобщего внимания, оказался простым стечением обстоятельств, ни на что не повлиявшим в локальном смысле (хотя некоторые исследователи считают, что именно по этой причине на Аляске разом споткнулись четыре оленя из стада местного жителя, чьё имя ещё более труднопроизносимо, нежели латинское название того самого представителя местной флоры). Собственно, ничем более примечательным переход Саида сквозь джунгли и не был отмечен. Погружённый в свои раздумья, он шёл практически на автопилоте, совершенно не заботясь о том, куда имянно несут его ноги. В конце концов, у него были дела поважнее, чем какая-то там дорога, которая так или иначе выведет его туда, куда нужно. А ведь нужно ещё добраться до того места, где можно переправиться на тот островок с "Гидрой"... И сделать это желательно до утра. Впрочем, доберёмся - куда денемся. Главное, чтобы все были бодры, веселы и готовы начистить пару лиц. Только бы девчонка не подвела. Так, незаметно для самого себя, араб и вышел на нехилых размеров просеку, усеянную радиально разлетевшимися от центра обломками бетона, арматуры и деревьев. Что было в центре этого бардака - оставалось только гадать... /покойной памяти станция "Лебедь"/
Sayid Hassan Jarrah: /Станция 'Лебедь', упокой, Всемогущий, её котлован/ Марево значительно спало, хотя видимости это совершенно не прибавило. Да и со звуком было что-то неладное, как будто в уши напихали тонкими жгутиками накрученной ваты, через которую что-то такое доносилось, как полифонический шёпот, только вот на пределе слышимости всё, не разобрать ни Иблиса, сто шайтанов ему в глотку. Перпендикулярным Саиду курсом порхнул какой-то чешуйчатокрылый, слегка осыпав серебристую пыльцу, которая, взблеснув на долю мгновения, тут же исчезла, растворилась в темноте. Более ничего интересного в округе не наблюдалось: всё те же дерева и кущи, всё то же марево, всё тот же глуховатый, как будто из-за недостаточно толстой стены, полифонический шёпот... Саид сплюнул, раздосадованно ругнулся и пошёл в том же направлении, что и прежде.
Raven Adams: /Другая часть острова. Пляж/ Небо темнело с каждой минутой, и у Рэйвен все чаще закрадывалась мысль остановиться хотя бы на ночь - и ноги, и плечи уже начали ныть от усталости, но страх гнал ее прочь. Ей хотелось как можно дальше уйти от привычной линии передвижения Других, от их деревни, от всего, что так или иначе напоминает о них. И хотя пусть ее лежал в другую, не менее опасную для нее часть острова - ближе к выжившим, - девушке казалось, что даже там будет спокойнее и лучше. И, наверное, она бы еще долго не решалась остановиться, если бы не почувствовала легкое, почти невесомое прикосновение к своему сознанию. Как будто какой-то дух, желая пообщаться, наткнулся на нее, но проскользнул дальше - то ли не осознав, что это и есть канал связи, то ли передумав. В любой другой момент Рэйвен бы только порадовалась, что контакт сорвался - неважно, по какой причине, - но сейчас это, возможно, был самый удачный повод прервать ее зацикленный страх, чтобы позже вернуться и оценить ситуацию свежим взглядом. А потому девушка скинула с плеч рюкзак, села поудобнее на землю, закрыла глаза и нырнула в давно уже ставшую привычной черноту междумирья. Он должен быть где-то здесь, рядом... Тот, кто прошел мимо нее, едва тронув канал, связывающий сознание Адамс с потусторонним. Девушка невесомо скользила в пространстве, когда темнота вдруг расступилась, открывая ей лицо человека, которое она смутно помнила из досье на выживших после авиакатастрофы, часть которых прочитала почти случайно - из-за того, что Пиккетт куда-то отошел по приказу Лайнуса, забыв сумку с документами в наблюдательном пункте, где дежурила Рэйвен. Лицо человека, описание жизни которого заставляло покрываться мурашками даже под палящим солнцем. Лицо Саида Джарры. "Он мертв?.." - удивленно подумала Рэй, разглядывая мужчину и не торопясь заговорить. Если ему действительно что-то нужно от нее - пусть говорит сам, иначе она снова спрячется за невесомой и тяжелой тьмой и продолжит свой путь среди живых.
Sayid Hassan Jarrah: Вот, бывает так: идёшь себе, идёшь, весь зацикленный на какой-то штуке, и так вот незаметно для самого себя пролетаешь на дозвуке нужный поворот/этаж/дверь в камеру... Или - человека, как в данном случае. Лишь пройдя по инерции ещё шагов пять, араб остановился и развернулся на сто восемьдесят градусов по транспортиру. - Ты как сюда попала? - оторопело спросил он черноволосую красавицу и тут же понял свою ошибку: девушка, на которую он наткнулся - не та. Более острый подбородок, более тонкий нос... Нет, это была определённо - не Надья.Он не знал эту девушку, ни разу не видел её, да и вообще... В общем, бывает и такое, и даже с бравыми бывшими офицерами Национальной Гвардии Ирака, и даже с ра'идами, хотя они - и старшие уже офицеры. Саид попросту смутился, но виду, наверное, не подал - лицо так и оставалось, как неродное.
Raven Adams: Вопрос Джарры заставил Рэйвен растерянно моргнуть и пожалеть о том, что она вообще полезла в потустороннее именно сейчас. И еще больше ее выбивал сам смысл этого вопроса, который она не понимала до конца. Девушка еще несколько секунд смотрела на Саида - внимательно, изучающе, пытаясь предугадать, что ей ждать от него, - прежде чем произнести, медленно и осторожно: - Я это просто умею. Наверное, проще было бы сказать "я тоже умерла", но многие духи чувствуют живых, а давать Джарре повод подловить ее на лжи девушке не хотелось... Да что там - ей откровенно было страшно. Печатные листы с досье, сухо перечислявшие факты, которые, хоть она и просмотрела только по диагонали, запечатлелись в ее памяти, вставали перед мысленным взором, вновь и вновь пугая правдивостью и нереальностью происходившего когда-то в прошлом и очень далеко, за пределами острова, но по вине того человека, что стоит сейчас перед ней, окруженный густой и тяжелой темнотой. - Что с тобой случилось? - наконец, выдавила из себя Рэйвен скорее чтобы хоть что-то сказать, нежели всерьез любопытствуя.
Sayid Hassan Jarrah: Нет, определённо - её он никогда не встречал. Ни на Острове, ни на Западе, ни, тем паче, дома. Он наверняка запомнил бы это лицо, как запоминал и других - тех, кто смотрел на него такими глазами. Глазами, в которых смешались усталость и страх. Такие глаза бывают у человека после нескольких часов допроса, когда он уже всё рассказал, признался в пособничестве МОССАДу, личном участии в расстрелах мирных демонстраций алжирских мигрантов в Париже и употреблении мяса мусульманских младенцев обоего пола на завтрак, обед и ужин, но дознаватель вновь берёт искромсанный средний палец и окунает его в кипящее масло. Такие глаза не забываются, сколько ни привыкай. Но её он не знал. И что именно она умеет - тоже. Похоже, они просто не поняли друг друга. Такое тоже бывает. Странное дело: Саид прекрасно отдавал себе отчёт в том, что любое незнакомое лицо на Острове почти наверняка - враг. Но не в этом случае. А всё - из-за взгляда... Араб отогнал от себя ненужные мысли, которые и так сбили его с панталыку. Странно, но это потребовало намного большего труда, чем обычно. Он вспомнил кота Амиры. Отпустило. - Споткнулся, упал, - ответил он на вопрос незнакомки спокойно и относительно доброжелательно, чтобы уж совсем не показаться ей зверем. И самоиронично добавил. - А что, сильно заметно?
Raven Adams: Рэйвен вздрогнула и невольно улыбнулась - криво, только уголком губ. Сказывалось нервное напряжение, в котором она пребывала, кажется, с того самого момента, как связалась с Ричардом - там, возле клетки Остин, выдав себя и вернувшийся дар. Напряжение, не отпускавшее ее вот уже второй день... и неизвестно, отпустит ли вообще когда-нибудь. Или ей так и придется вздрагивать от каждого лишнего звука, сосредотачивать внимание на происходящем вокруг гораздо больше, чем требуется обычному человеку, и подозревать врага в каждом встречном... Если только ей вообще придется кого-либо встречать в этих диких и неприветливых джунглях. - Вообще-то сильно, - чуть помедлив, Рэйвен добавила: - Ты же мертв. "По крайней мере, от недостатка общения в джунглях мне страдать не придется..." - отрешенно подумала девушка. По крайней мере, в чем-то ей будет проще, чем Руссо... или же наоборот, сложнее, ведь эти разговоры нельзя назвать дружеской болтовней или любым другим видом человеческого общения. Как минимум потому, что те, кто готов с ней общаться, - не-люди...
Sayid Hassan Jarrah: А вот это уже было интересно. Умер. Не то, чтобы Саид не был готов к смерти - этот этап становления личности он как-то давно прошёл и сам факт своей смерти воспринимал как нечто, чего избежать нельзя, а посему и бояться его не следует. Другое дело, конечно, - процесс умирания, но его уже не выбирают. Хотя и хотелось бы как-нибудь героически, с автоматом наперевес. Или - тихо, от старости... Но вот прозвучало-то это совсем дико! Он же не умер, Иблис своим задом в бочку воды упади! Не ходят мёртвые по джунглям и с красивыми барышнями не разговаривают. Впрочем, почему он тогда ничего не чувствует в тактильном смысле? Ведь тело-то двигается... Или - не тело, но это уже вопрос из области эзотерики и прочего опиума для народа. Да и деревья эти... В мареве все... В общем, Саид задумался над вопросом о том, кто и насколько сошёл с ума. И пока он взвешивал все эти "за" и "против" касательно теории о своей безвременной кончине, он продолжил беседу. - Ты точно уверена, что я умер? - спросил он, ничтоже сумняшеся. Хотя слова эти прозвучали настолько уверенно, что не поверить в них мог только убеждённый скептик. - То есть, ты, получается... - тут он всерьёз задумался над формулировкой того, кем таки является его собеседница (ибо гурии с европейскими чертами лица - это уже перебор), и окончание вопроса напряжённой струной дутара повисло в воздухе.
Raven Adams: Не слишком растрачиваясь на сожаление или жалость, Рэйвен уже собиралась ответить утвердительно, когда внезапно осеклась, и в ее взгляде появилась неуверенность. "Точно ли он мертв?.. Может ли быть такое, что - еще жив?.." В памяти девушки невольно всплыла недавняя ситуация, когда человек, которого она видела в черном пространстве, выжил. Может, и Саид находится на этом перешейке двух миров, будучи не-мертв, но и не-жив в полном смысле слова?.. И, наверное, ей лучше было бы бросить его на произвол судьбы - пусть разбиратся сам, на сколько процентов он все же живой, - если бы не страх. Страх, из-за которого она в очередной раз зареклась лезть в черную мглу ради собственного интереса, что подвел ее сейчас, что свел с палачом из потерпевших катастрофу. Страх, из-за которого она едва ли могла с уверенностью сказать, где этот человек опасен для нее больше - здесь, среди мертвых, или там, среди живых. - Ты должен вернуться к своему телу, - твердо сказала Рэй. - Я попробую помочь. Ты помнишь, где все... изменилось? На вопрос о том, кто она такая, девушка не ответила. И что ей сказать? Она - Другая, враг?.. Пусть лучше он пока этого не знает. А если... если ей и правда удастся ему помочь, то, возможно, он не будет слишком жесток к ней. Или же она успеет удрать и раствориться в джунглях до того, как он будет физически в состоянии ее догнать.
Sayid Hassan Jarrah: Она одна из них. - Джарра мог понять это хотя бы по тому, что третьего лагеря на Острове, насколько ему было известно, не существовало, да и второй Даниэль Руссо быть не могло. К тому же, по виду девушки было непохоже, что она провела в джунглях месяцы и годы одиночкой. А существ, населяющих загробный мир, Саид представлял себе совсем по-другому... Аллах, кто эта женщина? И где мы находимся? И если я действительно мертв, каким образом она собирается мне помочь и зачем? Кто они вообще такие?.. - Помочь? Мне? - с подозрением промолвил он, понимая, что это никак не может увязаться с чем-то в его голове. Нет, не с тем, что одна из Других вдруг ни с того ни с сего собралась помогать солдату, который пытал двух их человек, который предположительно уничтожил одну из используемых ими станций, и который не остановится ни перед чем, чтобы спасти из плена своих похищенных друзей, а с кое-чем более очевидным: - Ты только что сказала, что я умер. Хотя... Вот же он, я. Стою в джунглях, разговариваю. Хоть и не чувствую своего тела. - Сознание араба по-прежнему не хотело верить в то, он призрак. Столько еще было не завершено на земле, столько проблем не улажено... Смерть мешала всему, а его смерть - ставила под угрозу людей в лагере. - Пожалуй, действительно лучше вернуться к котловану.
Raven Adams: - Может, еще нет, - медленно проговорила девушка, напряженно глядя на Саида. "Может быть, ты еще жив. И если я не попробую помочь - я буду виновата в том, что ты умрешь..." Если бы только не этот извечный страх. Если бы только быть уверенной, что никто не вернется и не попробует отомстить за свою нежданную смерть. Если бы только быть обычным человеком, который способен убивать и причинять вред другим не оглядываясь... как они. Как пляжники. Как Саид Джарра. - У меня есть медикаменты. Я могу попробовать помочь тебе... если это еще возможно. Да, именно так. Главное - не обнадеживать слишком сильно. Главное - не брать на себя больше ответственности, чем она может выдержать, оставляя простор для всесильного Случая, которому она не способна противостоять. Главное - действительно попытаться, чтобы араб знал: она старалась, но она не всемогущая. Возможно, это защитит ее от него... здесь. - Я видела такое раньше. Но отсюда я не могу понять, возможно ли еще тебя спасти, - после недолгой паузы добавила Рэйвен и, наконец, замолчала, выжидающе глядя на Саида. Подробности здесь никчему. Если он не захочет ей поверить потому, что она враг, его ничто не убедит. Если же даст ей шанс попробовать вернуть его в мир живых, то по крайней мере она уверит его, что всерьез старалась. А о мотивах... он, возможно, так никогда и не узнает. И не узнает о том, как можно бояться мертвого палача. "Ну же... согласись или откажись. И я уйду." Рэйвен чувствовала, как ладони начинает немного сводить от холода, но закончить разговор сама не могла, опасаясь разозлить араба.
Sayid Hassan Jarrah: Почему ты мне помогаешь? Зачем тебе делать крюк через джунгли, чтобы спасти меня? - хотел спросить Джарра, но осекся. Не стоило упускать возможность, нагружая незнакомку вопросами, она могла и передумать, она могла и задуматься, что, как только силы вернутся, в это тело она перейдет в статус пленницы. А ведь один Аллах знает, на что способны Другие - может быть, ей и удастся выполнить обещание, в любом случае Саид мало что теряет: если все происходящее - явь, дальше смерти он не умрет, если сон - проснется живым. Вот только о том, какую плату Рэйвен потребует за эту помощь, и готов ли он ее обеспечить, араб пока не думал. Может быть, потому что хотел сначала уверовать в свое чудесное спасение, а может быть, потому что просто не знал, на что готов, чтобы получить еще один шанс. - Последнее, что я помню - воронку, оставшуюся от взрыва станции "Лебедь", - произнес Саид и, стоило ему только остановить мысль на этом месте, как ноги будто сами понесли его туда, а силуэт Рэйвен тем временем заколебался в воздухе, как будто нарушаемый радиопомехами, и пропал. - Где ты?! - оставшись в полном одиночестве, позвал Саид и понял, что не спросил даже имени незнакомки. /Станция "Лебедь"/
Raven Adams: - Что?.. Какая воронка? Что случилось со станцией?!.. - но темнота сомкнулась перед ее глазами и Рэйвен, понимая, что оставаться здесь для нее может стать опасным, вернулась в реальность, едва не перепутав вечерние джунгли с черным пространством междумирья. Подышала на замерзшие руки, разминая пальцы... Одно только было хорошо - про пугающую робинзонскую жизнь на острове она больше не думала, теперь все ее мысли крутились вокруг мертвого араба и того, что он успел ей сказать. Рэйвен, конечно, знала о существовании Лебедя - знала еще с тех пор, как жила в Дхарме. Да и Другие не раз использовали многие станции для своих нужд, регулярно наведываясь на Жемчужину и проверяя состояние и работоспособность остальных. Знала Рэй и то, что в Лебеде живет некий одинокий человек, даже видела его пару раз на экране монитора... Но когда выжившие обнаружили станцию, на Жемчужину перестали брать посторонних, Бен или занимался этим лично, или же отправлял особо доверенных людей, к которым Рэйвен не относилась никогда. Собственно, она и не стремилась узнать больше - все-таки станции принадлежали к ее прошлой жизни, вспоминать которую было не так легко. Одно дело - деревня, где она уже привыкла жить заново. И совсем другое - станции, где каждая мелочь напоминает о том, кто она в действительности такая и как попала в общину Других... Но Саид сказал о взрыве Лебедя. Может ли быть такое? Почему никто об этом не говорил?.. Хотя справедливости ради - она и сама не слишком стремится к общению со своими. Но, если бы Другие знали о взрыве, это уже должно было стать известно... В любом случае, скоро она увидит все своими глазами. Девушка поднялась с места, надела на плечи рюкзак и как можно быстрее пошла вперед, через джунгли, к тому месту, где должна быть станция Лебедь, чувствуя приятное покалывание в отогревающихся от движения ладонях. /Станция "Лебедь"/
Raven Adams: /Джунгли. Станция "Лебедь"/ Рэйвен потеряла счет времени. Хотя Джарра тяжело опирался на палку, и, вроде как, старался облегчить участь своей нежданной помощницы, она не могла оценить это по достоинству - тело просто отказывалось выполнять необходимые функции, и откровенно требовало отдыха. Прямо сейчас. Немедленно. Шаг... еще шаг... Пару раз они останавливались на отдых, во время которого Рэйвен едва ли могла признаться, что чувствует себя немногим лучше Саида, что недолгое состояние покоя заставляло все тело гудеть, что руки и ноги были словно каменные, а закрывающиеся веки - будто налиты неподъемным свинцом. И лишь невероятным усилием воли, хорошо зная, что если она остановится, ей придется об этом очень пожалеть, девушка заставляла подняться себя, заставляла подняться, казалось, уже почти ничего не соображающего Саида, и шла вперед, едва не забывая сверить направление с бездушно мерцавшими в вышине звездами. Она уже не думала о том, что ей еще надо успеть убежать, чтобы не стать пленницей. Она не думала о том, как заставить Саида самостоятельно пройти хотя бы несколько метров к лагерю до того, как его заметят с пляжа. Она лишь бесцельно и тупо считала шаги - неровные, тяжелые шаги, считала, сбиваясь на каждом десятке и начиная каждый раз заново. Скорее бы все это закончилось. Скорее бы.
Sayid Hassan Jarrah: Движения Саида очень напоминали попытки школьника вспомнить у доски стихотворение, которое к уроку тот прочитал от силы раза три. Слова-элементы казались знакомыми, но в совокупности это давало слабый эффект. Если тело не помнило точно, где верх, а где низ, то о наличии какой-либо координации вообще не могло быть и речи. С огромным успехом свою функцию выполняла только рука, лежавшая на плечах Рэйвен, которой, судя по ее отяжелевшему дыханию, приходилось несладко, впрочем, не так, как пострадавшему - по крайней мере, ноги девушки не ощущали под собой бездонную пустоту при каждом шаге, а на темя ей не давило свинцовое не по цвету, а по весу небо, отчего Джарра, казалось, будто небо и земля поменялись местами. Разумом он постоянно пытался вернуть их в заданное природой и его обычным восприятием положение, но все возвращалось в этот перевернутый кошмар, будто подталкиваемое невидимым маятником. Создавался отупляющий и лишающий опоры эффект кружения, словно Саид был космонавтом на учениях, и его сунули в центрифугу, кружения не только в голове, но и в желудке. В минуты, когда ему становилось настолько худо, что рука даже переставала чувствовать тело девушки и палку, которая, казалось, тоже увязла прямо в воздухе, они останавливались на отдых, пролетавший как один миг, а время, проведенное на ногах, казалось вечностью, как будто они угодили в пяти-двадцатиминутную временную петлю. От этих ощущений Саиду чудилось, что они ходят кругами по джунглям, а не продвигаются к лагерю. - Ты неправильно идешь, - пробормотал он голосом человека, которого сильно мутит, и выпустил палку из руки, лишая Рэйвен какой-либо мало-мальской помощи. Девушка при всем желании сейчас не могла бы удерживать Саида на ногах, поскольку сама сильно устала, и тот рухнул, чуть было не примяв ее собой. Глаза араба закатились, и сознание померкло.
Raven Adams: Голос араба сбил ее на цифре 16 - едва ли не единственный раз, когда она преодолела десятку, считая шаги. - Что?.. - сдавленно проговорила Рэйвен - не оттого, что не поняла, а оттого, что осознать сейчас, что они действительно идут в неверном направлении, было бы слишком невыносимо. Но то, что произошло потом, заставило ее ненадолго забыть о сказанном Саидом - выпустив палку из руки, мужчина всем телом навалился на Рэй, оставшуюся его единственной опорой, и девушка, не выдержав, тяжело упала сначала коленями в землю, а потом и навзничь, ударившись подбородком о камень. "Нет... нет, нет, нет!" Обессилевшая, она барахталась под бездвижным телом Саида, пытаясь выбраться, пытаясь бороться до последнего, хотя, казалось, это самое "последнее" уже наступило и что-то сделать уже слишком поздно. Она выбралась, ободрав голую руку о некстати подвернувшуюся высохшую ветку, испачкавшись в пыли и земле, неловко поводя затекшими плечами, села рядом с мужчиной, безвольно уткнувшимся лицом в траву. Испугалась, что он задохнется, повернула руками его голову и похолодела, ощутив на пальцах и на ладони горячую жидкость. Рана на голове вскрылась... Время уходило стремительно, утекало, капало с пальцев, как та же кровь. Тяжело дыша от усталости и страха, Рэйвен подняла голову, прочертила взглядом линию звезд... все верно. Он ошибся направлением в самом начале? Где они сейчас? Как далеко до лагеря? И... что ей делать? Что. Ей. Делать?!.. - Куда идти? - в бессилии она потрясла плечо араба, словно он мог очнуться хотя бы на несколько секунд и указать ей направление. - Куда мне идти?! Саид! - кажется, она впервые назвала его по имени. Словно под тяжестью его тела, рюкзака и ситуации в целом были раздавлены, уничтожены все нюансы, все незначительные моменты, все полутона. Она уже не помнила, что он - садист и убийца. Она уже не помнила, что она сама - враг. Она почти ничего не соображала от усталости, но именно эта образовавшаяся в разуме черно-белая пустота и гнала ее дальше. Как будто она еще могла что-то исправить. Как будто им обоим еще можно помочь. Задыхаясь, Рэйвен опять подняла голову и еще раз сверилась со звездами, а затем растерянно и бегло осмотрелась, собирая воедино когда-то давно полученные знания и привычные инстинкты. Эта часть острова... "Лебедь"... Они шли к побережью... Тут недалеко до океана, она просто уверена в этом. Но есть ли там их лагерь? Или Джарра действительно указал не в ту сторону, и они вышли бы на пустынный берег?.. Узнать это можно лишь одним способом. - Я дойду до берега, - она заставила себя заговорить с лежащим без сознания мужчиной, словно он мог ее услышать, убирая пальцами растрепавшиеся волосы с лица и не замечая, что пачкает лоб в крови Саида. - Дойду и посмотрю, там ли твои. Тут недалеко. Я вернусь, одна или и ними. Слышишь? Я вернусь... Как же глупо. Как бесполезно. Проще бы остаться, кое-как обработать рану при куда-то в сторону направленном луче фонарика, которым и посветить-то некому, и дать отдых им обоим... Но Рэй скинула с плеч лямки рюкзака, оставив его рядом с Саидом, поднялась на ноги и пошла через джунгли вперед, освещая себе дорогу. Как будто просто не могла остановиться на середине пути... /Побережье. Джунгли около лагеря/
Raven Adams: /Побережье. Джунгли около лагеря/ Главное - не думать, как глупо это выглядит и ощущается. Светить под ноги человеку, которому не позволила обуться, хотя возможность была. Идти то к лагерю, то от него, чтобы затем скрыться в джунглях, переложив заботу о Саиде на чужие плечи. И держать в руках пистолет как единственную защиту от двух врагов - одного полуживого, другого босого и растерянного... Скорее бы все это закончилось. Уйти в лес, сбежать, спрятаться, и никогда больше не возвращаться в эту часть острова, никогда не узнать, выжил ли Саид, и не умер ли от заражения босоногий пленник, которому все труднее идти, несмотря на подрагивающий луч ее фонаря, выхватывающий из темноты неверную тропинку, и который невольно чуть замедляет шаг, хотя Рэйвен пыталась заставить его идти быстро. Девушка и сама идет медленнее, мысленно ругая и подгоняя себя, но не в силах заставить будто налитые свинцом конечности подчиняться. Дыхание сбивается, пульс оглушающе грохочет в висках, и рука, освещающая путь Лутцгеру, уже готова плетью упасть вдоль тела. "Не могу. Я больше не могу." Все, что ей нужно - прислониться к гладкому стволу дерева. Все, что ей нужно - без сил опуститься на землю. Все, что ей нужно - это закрыть глаза и дать немного отдыха измученному телу. И, словно вторя ее обрывистым полумыслям-полуощущениям, мужчина, которого она ведет через джунгли как пленника, негромко произносит: - А что нужно вам? Нет ответа. Рэйвен молчит, упрямо сжав губы, даже взгляда не поднимает на его лицо. Она не позволит обмануть себя. Она знает, что если уже направляла пистолет на человека - то ждать от него участия, поддержки, искренней благодарности нет смысла. Именно поэтому его спокойные "спасибо" пролетают мимо, не задевая ее. Именно поэтому его вежливые слова звучат для нее бессмысленным набором букв. Она просто сделает что должна, и он поможет в этом. Остальное - неважно. Остальное - ненужная шелуха, для восприятия которой у Рэй не осталось сил, самообладания, уверенности в себе и окружающих. И, быть может, он трижды искренен или по крайней мере пытается в этом ее убедить, но это не имеет ровным счетом никакого значения, пока пистолет все еще в ее руке. - Вы ранены? Рэйвен вскинула на него настороженный и колючий взгляд, успев поймать мужчину на том, что он изучает глазами темные пятна на ее руках, предательски заметные в рассеянном свете от луча фонарика. "Ты правда думаешь, что я поверю, будто тебе не все равно? Или ты просто оцениваешь свои силы, поскольку справиться с раненой женщиной проще? Не выйдет." - Это не моя кровь, - чуть помедлив, устало произнесла Рэйвен. И хотя ссадины на руке и подбородке болезненно ныли, а ладони горели из-за стертой веревкой кожи, все это не имело никакого значения, как и вежливость этого мужчины, как бы участливо сейчас ни звучали его слова. Быть может, не все Другие - звери, но сейчас для нее все выжившие уж точно - враги, резко отчерченные траекторией полета пули из зажатого в ее руке оружия. Четкие границы, черное и белое, никаких полутонов и вариантов. Рэй отвела глаза от его лица и качнула головой, призывая мужчину не задерживаться и продолжить путь; луч фонарика лизнул траву и сухие ветки перед босыми ногами Лутцгера. И тут же, сделав неверный шаг, будто бы запнувшись о его вежливость и участие, девушка споткнулась и полетела вниз, едва успев выставить перед собою руки. Рукоять пистолета ударилась о камень, передавая ее ладони болезненную инерцию, заставляя выдохнуть сквозь сжатые зубы, но чудом не сорвать курок. А фонарик, выскочив из пальцев, перевернулся в воздухе, наугад выхватывая лучом яркого света мясистую листву, лианы, руки Лутцгера и скользнувшую по раненому плечу растрепанную косу Рэйвен, и укатился в траву, через мгновение погаснув. Джунгли поглотила тьма.
Noah Lutzger: - А-а, ясно. Саид, - растерянно закивал Ноа, еще раз присмотревшись к рукам спутницы, и продолжил шагать по джунглям. Не ее кровь, хм. Это звучало бы зловеще, если бы Лутцгер не помнил, что где-то, может быть, уже совсем неподалеку, на земле лежит его раненый товарищ. Это звучало бы обнадеживающе, если бы по окровавленным рукам Рэйвен не читались масштабы кровопотери - кажется, это действительно не просто царапина. Она запачкалась, пока его перевязывала? Или просто пока пыталась переправить тело в лагерь?.. Он мог спросить это у Рэйвен сию секунду, но удержался. Даже если девушка и не оказала Саиду необходимую первую помощь, он сейчас не сможет помочь ровным счетом ничем, пока они не доберутся до места, а с большей вероятностью - вообще не сможет помочь, потому что не привык управляться с живой плотью, сочащейся не подванивающим от разложения шлаком, а алой жидкостью, необходимой для жизни. Потому что он автоматически называет Саида про себя как привык, как умеет, как если бы тот был материалом, легко поддающимся рукам Лутцгера - так, как все было бы настолько же проще, насколько и ужаснее. Он мысленно осадил себя, не имея ни малейшего права сейчас называть Саида так: тело еще оставалось человеком. До тех пор, пока оно лежало там в одиночестве, пока Лутцгер не видел его неподвижного и четко очерченного лица, пока они с Рэйвен продолжали путь, пока была только кровь на ее руках, кровь на его ногах, неясный свет вокруг и кровь на них обоих, если они опоздают, Саида первыми найдут падальщики, и он превратится в тот самых материал, с которым Гробовщику так просто работать, рыхлый и распадающихся на части. Ускорив шаг, Гробовщик содрогнулся, то ли ужаснувшись собственным мыслям, то ли просто наступив босой пяткой в небольшую лужицу грязноватой воды, когда прохлада пробрала его до пояса. Наверно, ему стоило предостеречь Рэйвен, чтобы та прошла это место аккуратнее и не поскользнулась на мокрой тропе, потому что через пару секунд девушка потеряла равновесие. - Осторожнее! - Ноа не хватило нескольких мгновений, чтобы успеть подхватить ее, но их было достаточно, чтобы не потерять Рэйвен из виду в темноте, накрывшей их, как покрывало клетку с двумя птицами, попавшими в одну западню. За какую-то долю секунды до того, как отсвет фонарика с шелестом поглотили густые заросли, Гробовщик метнулся к девушке и, промахнувшись мимо ее талии в попытке поддержать, вцепился в ее левую руку, уже выброшенную вперед для опоры, как будто опасался, что Рэйвен в буквальном смысле провалится сквозь землю и оставит его в одиночку разбираться в темноте с раненым соратником, о местонахождении которого можно лишь догадываться. - Ушиблись? - коротко спросил Лутцгер, все еще крепко сжимая предплечье спутницы и протягивая другую руку поперек ее спины, чтобы помочь ей подняться. Еще один человеческий жест дался ему настолько естественно, что Ноа даже не отпрянул, наткнувшись пальцами на тонкую полоску неприкрытой кожи между футболкой девушки и поясом ее джинсов, не отпрянул, словно перестал наконец обращать внимание на пистолет, по всей видимости, ожидавший, что Лутцгер сейчас заломит Рэйвен руку за спину, скрутит запястье и заставит отдать оружие, доказав в итоге, что за его гуманной вежливостью его безопасность хранят вовсе не человеческие инстинкты. Не отпрянул и, постепенно привыкая к темноте, попытался найти взглядом глаза Рэйвен, чтобы заглянуть в них в тот момент, когда она по своему обыкновению строго и односложно ответит на вопрос.
Raven Adams: Темнота, казавшаяся беспросветной, чуть расступилась, поддаваясь неясному мерцанию луны и звезд, проникавшему сквозь пустоты в кронах деревьев. Мало, не достаточно, чтобы что-то всерьез разглядеть, но хотя бы не полная темнота, хотя бы различить движение, особенно если рядом - враг, и если не успеешь ты - успеет он. Рэйвен не успела. Не успела удержать равновесие, выпрямиться, вскинуть пистолет и предупредить порыв мужчины, в котором он крепко схватил ее предплечье, а пальцами другой руки обжег беззащитную полоску ее кожи между майкой и джинсами. Но для нее это не было поддержкой. Для нее это было тисками. Ситуацией на грани плена, когда враг, воспользовавшись ее состоянием, ее слабостью, подбирается настолько близко, что цепко сжимает ее за руку, что придерживает за талию, готовясь окончательно лишить ее возможности сопротивляться. Заставляя снова и снова жалеть, что она взяла на себя смелость и труд помочь Саиду - только потому, что боится его визитов после смерти, и боится быть в этом виноватой. Короткий и, кажется, с ноткой заботливости вопрос Лутцгера тоже разбивается о ее неверие, о ее подозрительность, о ее страх и нежелание хоть в чем-то, хоть на одну секунду оказаться зависимой от него. - Руки, - обессиленно бросает девушка, но звук тонет в ее тяжелом дыхании, в попытках нащупать точку равновесия, когда ей не пришлось бы беспомощно пользоваться тем, что он ее держит, чтобы не упасть окончательно в размытую дождем землю, чтобы сохранить подобие самоуверенности, видимость силы, и не выдать, как невыносимо ноют напряженные мышцы во всем теле. - Руки убери. Видимость силы, подобие приказа. Она все еще тут главная, она все еще контролирует ситуацию, пистолет все еще у нее, и она все еще может прострелить этому человеку ногу, чтобы не смел ее преследовать, не вздумал выдавать попытку перехватить контроль за помощь, не изображал участие, когда она точно знает - любому на этом острове плевать, что с ней происходит. И если этот мужчина с добрыми глазами хладнокровно застрелит ее в джунглях, это будет интересно разве что Бену Лайнусу, который лишится одной из своих многочисленных марионеток. Пусть особенной, коллекционной, которую непросто заменить... но заменить все же возможно. А потому - Рэй может рассчитывать только на себя. И как бы она ни устала, как бы ни было тяжело ей каждое лишнее движение, как бы ни горело пересохшее горло и как бы ни кружилась голова, животный инстинкт глубоко внутри приказывает: любым способом, как угодно, но вернуть безопасную дистанцию между ними. Только так она еще будет способна думать, оценивать, ощущать мнимую безопасность и надеяться, что сможет уйти и не оказаться пленницей после того, как покажет этому человеку Саида. И сейчас - это похоже на неосознанный рефлекс, как опустивший случайно пальцы в кипяток отдергивает руку, не успевая понять, что одно неверное движение опрокинет всю емкость с бурлящей водой. Неосознанный рефлекс, когда Рэйвен резко упирает дуло пистолета в ногу Лутцгера и выдыхает с отчаянной злостью в срывающемся голосе: - Я же говорила - не приближайся. Ее загнанный враждебный взгляд скрещивается с его. И, хотя это едва ли видно при тусклом мерцании звезд, едва достигающем земли сквозь массивные кроны, раскинувшиеся над головами, этот взгляд пытается оттолкнуть Лутцгера прочь так же, как и тон голоса девушки, ее до предела напрягшиеся мышцы под его пальцами, как твердый ствол пистолета с прижавшимся к его ноге дулом, которое едва заметно вздрагивает, когда Рэйвен с отчаянной безысходностью жмет на курок.
Noah Lutzger: Она не шутит. Там, где их взгляды встретились, перед глазами Лутцгера в один миг пронеслось каменное лицо Хиббса, сомкнутые зубы, через которые вырывалось такое же правдоподобное "Я тебя прикончу". Бледные тела, в которых остался всего литр крови, чтобы заменить его специальной жидкостью. Четко вырисовывающаяся при этом в воображении лужа на полу из чьей-то бедренной артерии. Небо над джунглями, в которое он будет отчаянно, безрезультатно и недолго звать на помощь. В пустоту. Нет. - Хватит! Дай сюда! Легко по-джентельменски не драться с женщиной, когда она не грозится тебя серьезно ранить. Легко видеть в человеке врага, когда он пользуется своим преимуществом. Когда Рэйвен угрожает выстрелить. Когда Лутцгер не делает шага назад, которого от него ожидают, и отдергивает руки от девушки, только чтобы вцепиться в кисть с пистолетом, увести линию прицела вверх, заломить Рэйвен руку, внутренне содрогаясь от мысли, что может сломать ее, причинив реальный вред, что ее крик боли расплавит его, усыпит инстинкт самосохранения во имя боязни искалечить другое живое существо, которое еще минуту назад казалось нуждающимся в помощи. Вырывая оружие у Рэйвен из пальцев, Лутцгер боролся будто не с ней, а с пистолетом. Это этот перевес в восемьсот граммов был его противником, и в первую секунду после того, как Ноа удалось заполучить оружие и сделать шаг назад, ему захотелось отшвырнуть его прочь. Поднимет, и все по новой. - Это останется пока у меня, чтобы никто не пострадал, - твердо отчеканил он, в темноте стараясь смотреть Рэйвен прямо в глаза, но без враждебности, без выраженного желания напасть, навредить или тоном дать ей понять, что отныне она пленница. Неловко поставив пистолет на предохранитель, Лутцгер поспешил спрятать его за пояс, пока девушка не отошла от потрясения настолько, чтобы распознать в его неуклюжих движениях дилетанта. Ноа хотел, чтобы она знала - он в состоянии причинить ей боль, если захочет, а пистолет, намеренно скрытый от ее глаз, уверенно утверждал за него: "Я не нападу на тебя. Мне это не нужно. Я не собираюсь доставать оружие. Я не хочу". Сила его в том, чтобы не обращать оружие против нее, не слушая зудящее в затылке ощущение, что он не святой, чтобы брать на себя ответственность за всю ситуацию. Каким образом Лутцгер сможет гарантировать, то сам не нарушит установленное табу, как только представится возможность получить выгоду и поддаться животному инстинкту - атаковать, одержат верх, сломать, подмять другого человека под себя, подчинить его себе?.. С какой стати я решил, что я лучше всех остальных? И почему постоянно доказываю, что я не последняя сволочь?.. На острове преступник доказывал всем то, чего так и не сумел никому доказать в цивилизации. Он доказывал всему лагерю, что может приносить пользу, хотя им вряд ли было дело до того, кто просто изо дня в день носит им хворост. Он доказывал покойному Майклу, что готов помочь его сыну, хотя Майкл уже не мог по достоинству оценить его намерение. Он доказывал Рэйвен, что он не агрессор, способный выстрелить ей в спину, хотя ситуация не давала ей услышать это послание. Но помимо всех этих людей существовал человек, которому доказать это было сложнее всего, и хотелось - больше всего. И сейчас этот человек старался привести свои нервы в такое же спокойствие, какое слышалось в его голосе вместе с грустным сожалением: - Простите за это. - Отдышавшись от адреналина, Лутцгер сухо кивнул на запястье девушки, которое та растирала, чтобы унять боль. Скудный отраженный свет в ее зрачках естественно казался ему злым и раздраженным, и Ноа почувствовал укол совести: если бы он не нарушил правило дистанции, не было бы сейчас этой стычки. Он бы не разрушил и без того зыбкие отношения ложного доверия. Он бы не заставил ее снова каждую секунду ждать от него удара. - Я ведь просто хотел помочь. Не мог же я смотреть, как ты падаешь. Осознав, что сморозил дикость и, возможно, не раз, Лутцгер пожал плечами, выдержал неудобную паузу и решительно подвел под инцидентом черту: - Идем искать Саида, так ведь? - С этими словами он осторожно направился в ту сторону зарослей, куда, по его расчетам, мог упасть фонарик, прощупывая сантиметры почвы босыми ногами, которые, стоило ему вспомнить о них, снова закололо болью. Предосторожность не позволяла ему погрузиться в поиски полностью, не останавливая внимание на спутнице. Она могла попытаться завладеть оружием снова, видя, что он не держит ее на мушке, она могла сбежать. Какой-то краешек зрения Лутцгера все равно следил за Рэйвен как привязанный, как прикованный, как пленник ее недоверия.
Raven Adams: Секунда ничего не значит, когда ты спокойно сидишь на песке возле полосы прибоя. Секунда ничего не значит, когда ты идешь через джунгли - по своей воле, своей дорогой. Секунда ничего не значит, когда ты грозишь человеку оружием, и он - на расстоянии выстрела, послушно поднимает руки вверх и аккуратно переступает босыми ногами, поворачиваясь вокруг своей оси. Но секунда значит целую жизнь, когда ты не успеваешь сорвать курок до того, как оказавшийся в опасной близости враг до боли заламывает твою руку, так, что сквозь сжатые зубы прорывается короткий стон, а внезапно ставшие ватными пальцы разжимаются, выпуская единственное твое преимущество - гладкий ствол пистолета, заряженного смертельно опасными пулями. И эта опасность вмиг оборачивается против тебя. - Нет... - беспомощно выдохнула Рэйвен, сжимая в воздухе пальцы, словно пытаясь удержать, поймать фантом вырванного оружия, чтобы застрелить фантомными пулями этого человека с добрым лицом. Сейчас - она бы выстрелила, выстрелила прямо в сердце, и ничто ее не остановило бы. Но все, на что она способна - лишь сесть на колени в размытой грязи, потирая ноющие выкрученные суставы, и внутренне сжаться, каждый миг ожидая, что пуля из ее же пистолета пронзит ее измученное тело. Еще полчаса назад, когда она направлялась к лагерю выживших, у нее было все - вещи, оружие, свобода. Сейчас - не осталось ровным счетом ничего... А его величество случай в лице босоногого Гробовщика пытался заглянуть ей в глаза, по-хозяйски пряча за пояс отобранный у нее пистолет, и Рэйвен невольно испытала укол разочарования от того, что все еще не закончилось. Что ей ждать еще - сколько? - пока он решится убить пленницу. Что ей кожей ловить каждое его движение - сколько? - в каждом из которых она будет ждать спуск курка. Что ей жить еще - сколько? сколько?! - пока мужчина играет в какие-то только ему понятные игры, в которых Рэй вынуждена слушать его голос и будоражить внутри убаюканную его спокойным мягким тоном бдительность. Уголок губ дернулся в подобии горькой усмешки, когда Лутцгер извинился. "Помочь? Не на этом острове. Не в этой ситуации, где я держала тебя на мушке столько времени. Не в этой жизни." В какой-то другой, параллельной реальности - реальности из книг, которые читали Другие в клубе книголюбов, куда она никогда не стремилась попасть, но где регулярно появлялись Бен и Джулиет. Реальности из фильмов, которые она смотрела на старых потертых кассетах в видеомагнитофоне. Реальности из мира, существовавшего где-то там, за пределами острова. За пределами ее знаний. За пределами ее жизни. За пределами ее самой. Но в следующую секунду Рэйвен кристально ясно поняла, почему Гробовщик не пристрелил ее на месте, и почему пытается извиниться. Саид. Значит, он все-таки поверил ей, и боится не найти своего без ее помощи... а дальше... дальше остаются еще Шепард, Остин и Форд, попавшие в плен, которых тоже можно попытаться спасти, используя Рэйвен. Так или иначе, судьба Другой незавидна. "Лучше бы просто пристрелил..." - Я не лгала насчет Саида, - глухо произнесла девушка, пытаясь смотреть Гробовщику прямо в глаза, что при смутном сиянии небесных светил было проблематично. Но если бы она отвела взгляд - мужчина мог расценить это как ложь. - Он совсем недалеко. Иди в ту же сторону и скоро найдешь его. - "А заодно и мой рюкзак..." Расчитывать на то, что ей позволят забрать вещи, было глупо. Как было глупо и надеяться, что мужчина просто развернется и пойдет в указанном направлении, оставив ее одну. Как глупо было надеяться сбежать, когда она - единственный ключ выживших ко всем тайнам, ко всем пленникам, ко всем загадкам и недоговоренностям. Рэйвен боялась, что ее будут использовать? Что ж, она пришла к тому, от чего бежала. Этот остров слишком мал, чтобы на нем было возможно спрятаться человеку, который просто хочет выжить сам для себя... И все-таки девушка склонила голову, опустила плечи, сжалась, все еще держась за ноющую ослабшей болью руку, как бы давая Лутцгеру понять - она сделала все, что от нее зависело. Больше у нее ничего нет. Оставь ее в покое.
Noah Lutzger: Лутцгер пошевелил руками заросли, но в них не было видно ни отблеска потерянного фонарика. Разбился что ли? - подумал он с неудовольствием, предполагая, что поиски источника света займут гораздо больше времени, и за это время его таинственный проводник может исчезнуть. Сейчас у Рэйвен как раз имелся шанс воспользоваться тем, что мужчина повернулся почти спиной, отошел на пару метров, и часть его внимания сосредоточена на кустах. Забыть о пистолете. Забыть о Саиде. Вспомнить о своей жизни и о том, что босой охотник вряд ли может ее догнать и найти без прибора ночного видения. На месте Рэйвен Лутцгер, возможно, так и сделал бы. Ощупывая сантиметр за сантиметром пол под густой растительностью, он не единожды спрашивал себя: А ты бы продолжил помогать человеку, который не держит свое слово, нападает исподтишка, лишил тебя последней защиты и вместо того, чтобы милостиво отпустить по твоей просьбе, разводит с пленником какой-то псевдопацифизм? Ты бы продолжил помогать человеку, который нарушает правила? Ты бы продолжил помогать человеку, который в любую секунду может отблагодарить тебя пулей в живот? Только под дулом пистолета, - ответил Ноа сам себе, и его передернуло от картины того, как себя нужно сейчас вести, чтобы его поняли. - Не хочу. Отнять пистолет у женщины - невелика заслуга. Угрожать ей - еще более мерзко. Оружие снова просяще и медленно, как томная любовница, оттянуло ремень, как бы говоря "Выброси меня". Как в рассказе про Тома Сойера, кидающего в траву алебастровые шарики: "Брат, пойди сыщи брата!". Авось, так и нашелся бы и этот несчастный фонарик, целый или разбитый вдребезги. И Лутцгеру не пришлось бы ничем угрожать той, кто сейчас даже не шелохнулась. Посмотрев в сторону Рэйвен, он увидел настолько неподвижную темноту, что не сразу заметил на ее фоне девушку и не успел удержать ее взгляд - палец уткнулся во что-то колючее, и Ноа отдернул ступню с еле слышным присвистыванием через присомкнутые челюсти. Осторожно ставя ее на более подходящее место, он напоролся на долгожданный металлический цилиндр фонарика, подобрал его, целый и невредимый, повертел в руках и, щелкнув кнопкой, направил неуклюжий луч на Рэйвен, которая... она не просила его отпустить, нет. Она пыталась убедить его в том, что она не нужна. Лутцгер посветил в сторону, куда указывала девушка, задавая себе этот вопрос. Фонарик обрисовал все те же джунгли, едва угадываемую тропу и переплетения веток, упорно не желающие отвечать, действительно ли это верная дорога к пострадавшему Саиду. Если он действительно там. А если засада? И она теперь не хочет находиться в пределах досягаемости, потому что не хочет стать заложницей. А я могу, да. - Вам придется пойти со мной, - словно подытожив свои мысли, бросил Лутцгер, покачав головой. Луч света при этом качнулся в такт, скользя по плечам девушки, от правого к левому, затем ушел в направлении указанном Рэйвен, словно приглашая ее проследовать туда, словно Ноа угрожал ей фонарем вместо пистолета. - Пожалуйста. - Он лишь немного смягчил тон, и тут до Ноа начало полностью доходить, что с тех пор, как пистолет оказался у него, Рэйвен как опустилась на колени, так и не трогалась с места. В душе Лутцгера шевельнулось неприятное колючее ощущение, будто это он сам приказал девушке упасть коленями в эту грязь, занять свое место ниже, покориться своей судьбе пленницы. Что-то в этой позе было бессильное, безжизненное, изможденное, сжатое в одиночестве, что его покоробило, что бросило ему прямо в глаза с укором "Посмотри, что ты наделал". Впервые поднять руку на женщину - это как отрезать себе палец: знать, что ты никогда не будешь прежним. И сколь бы незавидный выбор девушка ни оставила ему десять минут назад, сейчас от разразившейся стычки Ноа было не по себе - не по себе от того, как Рэйвен потирала предплечье, не по себе от того, что его воображение представляло, что это за боль, какой силы, и как ею парализовало руку, не по себе от этих ссутуленных плеч и грязных коленей, от усталых глаз, опущенной растрепанной головы. Извинившись, Ноа почувствовал бы себя лучше, но вместо этого осмелился подойти и протянуть Рэйвен свободную руку, чтобы помочь встать, готовый к тому, что она откусит ее по локоть, только бы заполучить то, что принадлежит ей. - Идем, раз тут недалеко.
Raven Adams: Она могла бы вскочить на ноги и бесшумно раствориться в джунглях под покровом ночи. Могла бы наброситься на слепого в темноте мужчину, воспользовавшись тем, что привыкла ориентироваться в любой ситуации. Могла бы отобрать у него пистолет, рискуя собственной жизнью, боясь, что курок будет сорван, когда дуло оружия будет направлено в ее сторону. Могла бы... Ровно до того момента, как луч вновь зажженного фонарика осветил ее - жалкую, измотанную, устало сидящую на коленях в грязи. Но из Рэйвен словно выдернули стержень, который ее поддерживал, который помог перейти остров, вытащить из котлована Саида, дотащить его на себе почти до пляжа, и выкрасть из целого лагеря врагов одного-единственного человека, чтобы тот смог забрать своего. Преодоление этих трудностей, каждого по отдельности и всех вместе, перечеркнулось размытой лужей грязи в лесной чаще и мужчиной с добрыми глазами, который не держит своего слова. Две секунды борьбы - и она из победителя превратилась в побежденную. Пленную, используемую, нужную лишь для шантажа, угроз, политического обмена трофеями между двумя лагерями. И, несмотря на то, что шанс спастись еще был, Рэйвен не смогла им воспользоваться. Как будто эта грязь, осевшая на ее поношенных джинсах, вытянула из девушки все силы, забрала, оставив ей лишь тяжелое неподатливое тело, ватное и неповоротливое, с окаменевшими от напряжения нервами, бескровным лицом, пустым остановившимся взглядом. Она не смогла. Слова Лутцгера терялись в неясном гудении, болезненно терзающим слух. Адамс поняла только, что ей придется идти дальше. К Саиду. И обратно в лагерь, если он прикажет - человек, вооруженный ее преимуществом. Но как, как донести до него, что она больше не может идти? Что если бы могла - то ушла бы, растворилась в темноте в те недолгие полминуты, пока он искал фонарик? Что если бы только у нее были силы подняться, она не сдалась бы, боролась бы насмерть, потому что ей нечего, нечего, совершенно нечего терять кроме собственной жизни, которая в такой ситуации полностью, без остатка обесценена?!.. Закрыть глаза и упасть без сил в эту грязь. Плевать на все остальное... Все равно каждое ее действие оборачивается против нее же. Даже если она всего лишь хочет помочь. Но перед тем, как свалиться ничком и дать себе волю выключиться из этой реальности, взгляд девушки наткнулся на руку Лутцгера, пробуждая в ней последние, самые глубокие и скрытые резервы сил, о существовании которых она не подозревала. "Иди к черту. Там тебе самое место." Рэйвен волком посмотрела на протянутую ладонь, отшатнулась, отклонилась, лишь бы их разделяло расстояние побольше. Лишь бы не коснуться случайно этого человека, опрокинувшего ее в грязь, на дно собственной никчемной души, вывернувшего наизнанку ее силу, в миг обернувшуюся беспомощностью. Забравшего все без остатка, забравшего даже ее саму... оставившего ей лишь видимость того, что хотя бы какую-то мелочь она в состоянии решить сама. Если бы он хотел ее поднять - ухватил бы за предплечье и поднял бы силой. А значит... никчему играть в джентльменские игры. Раз он дает ей видимость права выбора этой протянутой и вроде бы готовой помочь ладонью, то она выберет видимость неприкосновенности и независимости. И никак иначе. Даже если все тело пульсирует усталостью так, что она не уверена, сможет ли подняться. Отведя взгляд от руки мужчины, Рэйвен встала, выпрямилась, превознемогая тупую боль в нежелающих разгибаться коленях. Шатнулась в сторону, переступила ногами, пытаясь удержать равновесие. Наткнулась плечом на ствол дерева и так и осталась стоять, прислонившись к стволу, вдыхая тяжело и глубоко, все так же держась за вывернутую руку и чувствуя какую-то остервенелую благодарность к этому дереву, не позволившему ей вновь упасть. И только спустя несколько секунд, в течение которых ей удалось выровнять дыхание и немного разогнать туман в глазах, Рэйвен отпустила поврежденную руку, медленно и осторожно повела кистью, будто пробуя, способен ли уже нормально действовать вывернутый сустав, а затем выпрямилась и пошла вперед - мимо Лутцгера, даже не взглянув на него больше, пошла в ту сторону, где всего в нескольких десятках метров от них должен лежать Саид Джарра. Стараясь держаться ровно, опустив руки, будто бы ничего не произошло, выпрямив спину и чувствуя едва ли не физически, как луч фонарика упирается в выцветшую майку между ее лопатками. Так же, как и дуло пистолета.
Noah Lutzger: Лутцгер уронил протянутую руку, отчасти потому что Рэйвен не приняла ее, отчасти потому что он понял, что девушке сейчас требуется гораздо большее, чем такая неустойчивая и сомнительная опора. Мало встать на тоги, надо еще удержаться, надо еще подпитывать внутренними силами маску собственной независимости, выносливости, непобедимости, которая обволакивает стройную фигуру девушки как грим, превращающий неживое в видимость живого, оболочка, которую, кажется, можно поддеть ногтем и содрать тонкой засохшей пленкой. Эта поволока самоуверенности сползла с Рэйвен всего на пару секунд, что она стояла, привалившись к влажному стволу, частички мха, коры и травы с которого потом налипнут на ее майку мелкой трухой. Этих секунд Лутцгеру было достаточно, чтобы понять, что тело спутницы припорошено такой же нестряхиваемой усталостью, что под одеждой оно болит, судорожно дрожит, не в силах расслабить деревенеющие, отказывающиеся слушаться мускулы. Он увидел ее усталость как самого себя в зеркале прихожей, прислонившегося плечом к косяку и упивающегося несколькими мгновениями, когда никто еще его не видит, чувствуя, как медленно и болезненно плечи, шея, спина и ноющие руки перестают нормально служить, а сердце все еще энергично толкает к ним кислород. До того, как он погрузил инструмент в фургон, это мощное, задающее темп биение позволяло каждому участку его организма казаться живым, действующим, функционирующим бесперебойно и слаженно, совершая повторяющиеся движения в борьбе с нежным дерном и не слишком податливой землей. Несколько часов физического труда успокаивали и фильтровали его мысли, разбивая стены, преграды в виде печали и подспудных страхов. Разум радостно впитывал то, что испытывало тело - полную концентрацию жизненных сил, которую оно глотало залпом, пока земля стремилась к земле с его усилием. До того, как плоть вспомнила, что она не машина, и мышцы не начали превращаться в камень, словно желая лишить хозяина возможности пошевелиться и парализовать, превратив в памятник чуть сгорбленного, изможденного человека, стряхивающего пыль с волос и медлительно отрывающего плечо от стены. Тогда Ноа больше всего хотелось, чтобы кто-нибудь снял с него эту усталость, осторожно, так же, как потом в ванной он стягивал с себя одежду, чтобы кто-нибудь разогрел кожу и подарил расслабление напряженным мускулам. Но единственный человек, который мог для него это сделать, не имел права видеть это состояние и задавать вопросы, кроме аккуратного "Почему так поздно?", на который получал убедительную отговорку. А еще когда он наконец приходил домой, она уже спала... Там Лутцгер обязан был выглядеть полным энергии, не измученным, не живущим две жизни на пределе своих возможностей, несмотря на то, как велико было его желание, чтобы, когда в прихожей он искал опоры у стены, кто-нибудь, а не его собственное усталое тело, просто сказал бы: "Тебе сейчас нужен отдых". И Рэйвен в этот момент определенно нуждалась в том же. А единственный человек, который мог предоставить ей передышку, медлил, прося прощения лишь глазами, скорбно глядя на придерживаемую руку, но не справляясь о степени боли, и в конце концов решил, что сначала они должны завершить начатое. - Отдохнете, когда доберемся до Саида, - пообещал, нежели скомандовал Лутцгер уже на ходу, разглядывая ровную, напряженную спину Рэйвен, оценивая выправку, которой далеко до военной, но которая выдавала в девушке в другом, и метафоричном, и жизненном смысле солдата, стойкого и оловянного. Сколько же ей пришлось пройти, прежде чем она попала сюда?.. ...Она не солгала, еще ни разу - до места, где лежал Джарра, оказалось недалеко. Прежде, чем Рэйвен успела что-то сказать, Лутцгер заметил тело араба на земле, в луче фонарика и темноте джунглей показавшееся не более живым, чем обычные завсегдатаи прозекторкой. - Саид?.. Эй, Саид! - потормошил Ноа товарища, присев на корточки рядом и щупая пульс на шее Джарры. Фонарик осветил лицо, может быть, чуть менее смуглое, чем обычно, испачканное грязью; ко лбу налипла пара мокрых листьев; волосы на голове свалялись от крови. Так это правда, так это правда, - синхронно теребил Гробовщик мысль в голове, переставая ждать засады, переставая испытывать недоверие, переставая скрывать легкое удивление и беспокойство, начиная поспешно вспоминать, что же Рэйвен раньше говорила о состоянии араба, потому что тот не откликался, и пока Лутцгер не нашелся, как с этим работать. - Что мы можем сделать? - поднял он голову и вопросительно посмотрел на Рэйвен, не уточняя, кого подразумевает под коротким и незначительным "мы" - двух незнакомцев, нависших сейчас над пострадавшим, или гостеприимный лагерь без врача и медпункта, куда его следовало доставить.
Raven Adams: Чувствовать себя раскрытой книгой для постороннего, лишнего, ненужного, проходного - что может быть омерзительнее? - Отдохнете, когда доберемся до Саида. Рэй упрямо тряхнула головой, коротко и неприязненно бросила через плечо: - Мне это не нужно, - и едва удержалась, чтобы не добавить что-нибудь жесткое вслед. "За собой следи." "Позаботься лучше о Саиде." "Не твое дело." Пусть катится ко всем чертям со своей псевдозаботой, потому что она знает лучше многих - в случае, если единственно доступные роли это "пленник" и "охранник", и они уже распределены, выбора больше нет. И то, что Лутцгер пытается сделать вид, будто все иначе, злит ее еще больше. Она не станет подстраиваться под него, не станет покладисто успокаивать его совесть, для которой он должен быть честным человеком, что "только защищался", не принимая во внимание, что сам нарушил заданные девушкой правила. Правила, по которым она бы его не тронула, не нанесла бы вред, просто ушла бы... если бы только он не нарушил слово, не приблизился, если бы не желал завладеть оружием так, что готов был рисковать и собой, и своим другом, ради которого Рэйвен и пошла в лагерь чужих. Быть хорошим и правильным только для себя - ничтожно мало, но если люди с большой земли привыкли к такому, пусть барахтаются в собственных иллюзиях. Адамс живет по другим правилам и в другом мире. Более жестком, более четком, более однозначном. И пока она жива - она будет держаться за собственные рамки, чего бы это ни стоило. Всего через несколько минут луч фонарика осветил безжизненно лежащее на земле тело и Рэйвен, помедлив лишь несколько секунд и проигнорировав вопрос своего тюремщика, равнодушно наблюдая, что босоногий мужчина явно не очень понимает, как действовать и чем помочь товарищу, устало опустилась на землю возле Саида. Скользнула взглядом по его запачканному землей и травой лицу; не полагаясь на Лутцгера, сама сосчитала пульс на шее - жив, без сознания, должно быть относительно стабилен, раз не умер за время ее отсутствия... - Посвети мне, - тихо бросила в сторону Лутцгера, подавляя желание воспользоваться тем, что сейчас они на достаточно близком расстоянии и она может вновь попробовать сопротивляться, но хорошо понимая, что сил ей хватит только на рывок, не больше. Внимательно осмотрела ссадину на голове араба - кровь опять остановилась, чуть заветрилась на ране. Надо бы ее обработать, иначе и до заражения недалеко... Конечно, жалко своих и без того скудных запасов, но план Рэйвен все равно пошел прахом. Да и Саида лучше не тормошить... как минимум потому, что она и так, скорее всего, нанесла ему вред, когда пыталась доставить на пляж. Как максимум потому, что ей придется идти тоже. А она - не сможет... - Саида лучше не переносить сейчас. Он может не справиться, - спокойный голос, констатация факта, ни грамма заботливости или желания помочь. Но это не Саид, а она сама не дойдет, не дотянет, не справится. И мышцы, из напряженных до предела превратившиеся в ватные, мелко дрожащие от слабости, уже не могут хоть немного отдохнуть даже будучи расслабленными, грозя превратить ее окончательно в тряпичную куклу, не способную двигаться самостоятельно. Значит, надо играть на здравом смысле Гробовщика и на том, что у него не хватает знаний, эрудиции, элементарной хитрости, и повернуть ситуацию в свою пользу, дать себе время отдохнуть и потом, когда ему придется быть занятым Саидом, улучить с десяток секунд, чтобы беззвучно и бесследно раствориться в гостеприимных джунглях. И ради этого пожертвовать несколькими каплями спирта и несколькими дюймами стерильного бинта, которые лежат... ...Рэйвен задохнулась от внезапного осознания, чувствуя, как лицо опалило жаром, а кровь быстро-быстро заколотилась в висках. Ее рюкзак! Там, на самом дне, спрятан пистолет, который она обещала Алдо занести на станцию, но забрала с собой. Под аптечкой, одеждой, пледом, еще какими-то необходимыми в быту мелочами находится ее шанс на спасение - не когда-то в будущем, не завтра, а прямо сейчас. Сделать вид, что ищет необходимое Саиду, добраться до самого дна, выхватить оружие и выстрелить наугад, почти не целясь - с пары шагов она не промахнется, - и еще раз, чтобы уж точно лишить босоногого возможности преследовать ее. Не медля ни мгновения, ни одной доли секунды, не повторить прошлой ошибки и сорвать курок. Отчего-то была уверенность, что это еще раз подстегнет ее измученное тело, заставит преодолеть хотя бы километр в джунглях, где она уже сможет спрятаться и позволить выключиться мутнеющему сознанию. Девушка отмахнулась от противно-холодного тревожного ощущения, что ей нельзя так, даже не пытаясь вдуматься, откуда оно взялось и что должно означать, словно ее разум, тоже перегруженный усталостью, способен удержать лишь одну мысль. И сейчас эта мысль была о собственной свободе. "Бежать." - Ему надо ссадину на голове обработать. У меня в рюкзаке есть аптечка. Кажется, голос Рэйвен немного дрогнул. Кажется, адреналиновый огонь слегка опалил ее бледные щеки лихорадочным румянцем. Кажется, ее самообладание тоже вконец обессилело, когда она, привстав на коленях, потянулась к рюкзаку, оставленному в паре шагов от лежащего ничком Саида.
Noah Lutzger: Как же, не нужно. С ног валитесь, - заметил Лутцгер, глядя, как девушка присаживается рядом с пострадавшим, и направил на Саида луч света. В этом световом луче и в полной неизвестности по поводу дальнейших действий он улавливал детали, искал подсказки, нашел - лишь намек в движениях спутницы на то, как ее телу хотелось лечь вместо того, чтобы удерживать себя в сидячем положении на напряженных икрах, как песочная фигура, которая вот-вот потеряет равновесие из-за пары песчинок, скатившихся с края, поколебавших ее до основания. Организм Лутцгера отлично помнил это состояние - если бы полтора месяца назад он благополучно приземлился в Лос-Анджелесе, следующим вечером он оказался бы разбитым, а не его самолет - когда твои движения вязнут как в киселе, когда тебе кажется, что на каждый мелкий рывок уходит в разы больше энергии, чуть ли не выделяющейся с потом, и ты ждешь, что любая встряска отправит тебя в нокаут. Даже попытка вскочить на ноги, не говоря уже о борьбе со здоровым мужчиной за пистолет. Он отнял у нее оружие. Он отнял у нее и силы. Он отнимает у нее время. У Рэйвен с собой увесистый рюкзак - она явно пробыла в джунглях столько времени не ради Джарры, а пыталась выжить там сама, а он берет у нее одну минуту, и к ней прилипает другая. Сколько еще из них Лутцгер потратил бы на интересующие его вопросы? - Как долго? - поинтересовался он, услышав вердикт. Первоначально Ноа спрашивал, какое время Саида еще нельзя будет беспокоить и переносить в лагерь, или хотя бы надеялся узнать, по каким признакам можно будет судить, что он готов к транспортировке, но произнеся это, понял, что хочет знать ответ на еще один интересный вопрос - как долго Джарра протянет без врачебной помощи. Ему бы сейчас человека с минимальными медицинскими, а не грубо анатомическими знаниями, потому что все, что Гробовщик сумел бы для него сделать - это устроить так, чтобы Саид красиво выглядел на смертном одре, но даже для этого у Лутцгера не имелось химикатов. Саид нуждался в человеке, который знает, как помочь, и уверен в том, что проделывает с пострадавшим. Ноа оторвался от рассматривания лежащего на земле тела, у которого он будто все пытался заприметить на один признак жизни больше, и вскинул взгляд на Рэйвен, безапелляционно делающую выводы, готовую помочь, знающую, что это возможно, иначе она не проделала бы этот путь ради безнадежного. Она сошла бы за медсестру... Движения, которыми Рэйвен осматривала араба, казались решительными, уверенными, но не такими уверенными и активными, как жест, которым девушка потянулась к своему багажу, воодушевленный, энергичный, со свежим отголоском открывшегося второго дыхания. Она привстала чуть быстрее, чем позволяло бы ее изможденное тело в полном покое, этот порыв казался настолько же неумолимо живым, насколько опасным. Нет, Лутцгер перехватил рюкзак не от страха. Поначалу он даже хотел подтолкнуть его к девушке, внося свою лепту в помощь контуженному товарищу, но, повинуясь какому-то интуитивному импульсу, рука совершила обратный рывок. Ноа словно кто-то легонько стукнул в основание черепа смутным предчувствием. О возможности, что в рюкзаке лежит второй пистолет, он осознанно подумал лишь тогда, когда пальцы Рэйвен чиркнули по грубой материи, и Лутцгеру показалось, что не только ее рука, но и сама девушка обмякла и чуть съежилась всем телом в прохладном лесном воздухе. Снова разочарование. - Позвольте мне, - голос Ноа звучал твердо, но вежливо. Он хотел прибавить что-то про усталость спутницы, свое намерение в очередной раз галантно ей помочь, но прикусил язык. Не ври хотя бы, что тебя не подмывает ее обыскать, - буркнул Лутцгер про себя, и застежка-"молния" взвизгнула. - Вот, пожалуйста, - протянул он Рэйвен емкость с лекарствами, на счастье его совести, обнаруженную до того, как Гробовщик успел перерыть все содержимое рюкзака.
Raven Adams: И ведь почти получилось. Почти удалось. Рюкзак был практически у нее в руках, когда мужчина внезапно потянул его на себя, твердо и уверенно забирая у нее вместе с рюкзаком последнюю надежду. Пальцы Рэйвен только чиркнули по жесткой материи, будто погладили невольно, и бессильно схватили пустоту. Если бы он ее ударил, эффект был бы тот же. Сжавшись, словно желая занимать в этом чужом недружелюбном пространстве, полностью перешедшем под контроль бывшего пленника, как можно меньше места, Рэй медленно вернулась в положение сидя, отчего-то поднеся к губам будто обожженную кисть, подушечки пальцев которой еще эфемерно ощущали грубую ткань рюкзака. Поднесла, закрыла нижнюю часть лица, бросила на Лутцгера короткий, полный жгучей ненависти взгляд. "Я убью тебя. Дай только шанс". Губы у нее дрожали. Короткая вспышка, взвившийся на мгновение язык пламени, и - Рэйвен обмякла, словно потухла вся, опустила руку, обреченно сжав ладонями теперь, кажется, ставшую совсем ненужной аптечку. Уткнула взгляд в землю, словно спрятавшись за трепещущими ресницами, проложившими тени на щеках, позволила неряшливым выбившимся волосам упасть на заострившиеся от усталости скулы; на пару секунд досадливо закусила губу и выдохнула, невольно задев потоком теплого воздуха несколько тонких легких прядок. И только тогда заговорила. Голос девушки был таким же сухим, тусклым, пустым и погасшим, как и весь ее облик. - До утра точно. Врать по привычке, по инерции. Что для Саида изменится утром, когда травмы головы вообще труднопрогнозируемы, особенно без специального оборудования? Быть может, через пару дней он чудом, как и многие, что получали увечья на Острове, благополучно придет в себя и вернется к нормальной жизни. Быть может, хоть и придет в себя, но последствия будут необратимы. Быть может... просто не доживет до рассвета. Наверняка Рэйвен не знала и знать уже не хотела, мысленно переложив заботу о Саиде на чужие плечи. Вот только ссадину на голове ему придется обработать... Раскрыв емкость, девушка потянулась было к небольшой пластиковой бутылке со спиртом и к перевязочным материалам, когда замерла на половине движения, так ничего и не коснувшись, чувствуя смутное инстинктивное предупреждение - она что-то делает не так. Неверно, неправильно, неразумно и нерационально. Что-то в корне расходится с привычным ей, хотя измученный разум уже не в силах подсказать верное решение, и приходится полагаться на чутье, на интуицию, на ощущения, будто летучая мышь в полете, принимая невербальные сигналы, не до конца понимая, в чем дело, но чувствуя уверенность лишь в одном - лучше подчиниться. И Рэйвен, не смея ослушаться почти звериного инстинкта, раз уж и тело, и разум, будучи на последнем пределе, беспощадно ее подводят, несколько долгих секунд сидела над открытой аптечкой, так ни до чего и не дотронувшись. Осознание ситуации пришло чуть позже - четкое, банальное, элементарное. Она не вымыла руки... Запачканные в земле, грязи, пыли и крови Саида. Просить босоногого о чем-то - еще раз сломать себя. Еще раз признать, насколько она беспомощна и бесполезна, насколько от него зависит. Или только это ему и нужно? Они любят тешить свое самолюбие за счет других, любят ощущать свою силу и превосходство. И у нее сейчас нет иного выбора, кроме как добровольно стать дешевым и эффективным средством для повышения чувства собственной важности у этого мужчины. Потому что сил сопротивляться попросту нет. - Там есть мыло и немного воды в бутылке. Полей мне на руки. Голос девушки звучал все так же тускло, будто Лутцгер своим последним действием выдернул из нее стержень, до тех пор поддерживавший в ней жизнь, и заставил безропотно смириться с любой участью, будто погасил тлевший внутри огонек. Глаз на него она тоже больше не поднимала.
Noah Lutzger: "Я тебя ненавижу". "Я не враг. И не хочу им становиться после того, как ты выполнишь угрозу прострелить мне ногу. А по поводу рюкзака мне очень жаль". "Ты врешь, но мне все равно". Они могли этого не озвучивать, обмениваясь лишь взглядами, которые, каждый обращенный к своему оппоненту, казалось, нарисовали в пространстве между ними образ оружие и столкнулись на нем, один - недвусмысленный, вбивающий в тебя гвозди, пронзительный и звериный, другой - сочувствующий, сожалеющий, но твердо уверенный. Взгляд Рэйвен, над прикрытым ладонью ртом кажущийся еще более острым и убийственным, Лутцгер выдержал, но мысль, что убивать его и пригвождать к месту пулей ли, взглядом ли, нет нужды, так же емко, будоражаще и лаконично выразить не сумел. Она не сказала, что хочет свои личные вещи назад, и не возмутилась, почему Ноа не отдает их - достаточно было четкого понимания, почему человек из лагеря выживших это делает, достаточно, чтоб не прикидываться дурой и не требовать вернуть рюкзак обратно в надежде вывести Лутцгера из себя или разжалобить, а пока в этом состоянии на него можно влиять, вместе с вещами получить назад и зыбкое доверие. Но Рэйвен слишком устала для этого, Ноа видел, что, несмотря на то, что в ее гневных глазах по яростному огоньку от фонарика, в ее голосе - пепел. Этот тихий гнев и молчаливая, почти окаменелая усталая покорность показали Лутцгеру и то, что он оказался прав - оружие в рюкзаке было, и они оба знали, что никуда оно оттуда не денется, кроме как к Ноа за пояс. Он так и не сказал, что готов вернуть Другой все, что не способно причинить вред ему, ей или Саиду, понимая, насколько выбил сейчас у нее почву из-под ног. В первые часы после катастрофы, когда Лутцгер еще не обнаружил каким-то чудом свой багаж, он чувствовал себя похожим образом - как нищий, измотанный мытарствами, у которого ни кола ни двора. Это выматывало, приумножая одиночество и полученные травмы. А сейчас он это проделывает с другим человеком, показывая свое... бессердечие? Наверно, нужно было прямо сейчас перетрясти рюкзак, вытащить оружие и вернуть Рэйвен основную часть того, что принадлежит ей, благо она даже дала зеленый свет на то, чтобы Лутцгер запустил туда руку, но новая порция варварства с его стороны вызвала бы дополнительную агрессию. Вместо этого Ноа, не углубляясь на самое дно, растерянно вынул из рюкзака то, что девушка просила, и как можно ровнее произнес: - А что утром? Если он не придет в себя? Лутцгер повертел в пальцах и покатал на ладони продолговатый кусок мыла, словно матовую гладкую белую гальку, с интересом мальчишки, который взял бы выловленный из океана камешек для коллекции. Настоящего мыла Ноа не видел долго - несколько кусков, перекочевавших из бункера, разошлись между наиболее требовательными и бойкими, отказавшимися довольствоваться местными очищающими и дезинфицирующими травами. Он почти забыл этот знакомый каждому цивилизованному человеку искусственный запах чего-то ароматного, бесшумно втянул ноздрями воздух, но так и не понял, что это была за сладковатая отдушка. Мягко белея в электрическом свете, кусочек мыла перекочевал в сложенные чашей ладони Рэйвен, оставив Лутцгеру едва уловимый налет на подушечках пальцев. Воды в бутылке оказалось мало; думая, что или пострадавший, или его изможденная спасительница могут захотеть пить, Ноа поливал руки Рэйвен медленно, стараясь не отрывать взора от тонкой струйки, чтобы убедиться, что впустую не пропадает ни капли, и держать руку ровно, чтобы та не дрогнула, когда он мельком поглядывал на Саида в надежде, что тот очнется. Постепенно он стал делать это все реже: то, как Рэйвен распределяла по длинным пальцам драгоценную влагу и порозовевшую от смываемой с кожи крови и грязи мыльную пену, завораживало. Ее руки двигались тщательно, не слишком спеша, устало, в привычной медику манере обволакивая и очищая каждую костяшку пальцев. Красивые руки, - отметил Лутцгер задумчиво. - Могла бы быть пианисткой. Или хирургом.
Raven Adams: Мыльная вода ожгла ладони, заставив девушку вспомнить, что руки ее стерты веревкой, с помощью которой она тащила Саида из ямы. Удерживаясь от того, чтобы не втянуть сквозь зубы воздух и не показать боль, Рэйвен старательно отмывала ладони и пальцы от грязи и крови, и гнала от себя еще одно естественное для измученного тела желание, удовлетворив которое она, возможно, получила бы немного сил, и ей стало бы чуть легче. Пить. Вода тонкой струйкой лилась на пальцы, и с каждой каплей Рэй все отчетливее понимала, что для того, чтобы попить, жалких остатков в пластиковой бутылке уже не хватит. Хорошо, если хватит смыть мыльную пену... Сложно погрузиться в выполнение функции, сложно забыть о том, что ты человек, если человеческое в тебе кричит, молит, подтачивает тебя, отчаянно требуя взять свое. Требуя вырвать бутылку из рук Лутцгера и в несколько глотков допить то, что осталось, не удовлетворив жажду, но лишь раздразнив ее сильнее. Облизнув пересохшие губы, Рэйвен приняла в ладони последние капли и, отряхнув руки, наконец взялась за аптечку. В первую очередь она - медик, во вторую - Другая и пленница, и только в третью - человек, который может себе позволить человеческое лишь преодолев первые два барьера. Но второй барьер ей не позволит преодолеть мужчина рядом, на которого она так и не поднимает больше глаз, смирившись со своим положением низшей, а первый - она не позволит себе перешагнуть сама, потому что человеку, что ничком лежит перед ней с окровавленной головой, необходима помощь. И девушке не остается ничего, кроме как методично извлекать из свертка марлевые салфетки, пластиковую бутылочку со спиртом, придвигаться ближе к Саиду, раздумывая, как бы сесть поудобнее, чтобы свет фонарика из чужой руки давал ей максимальную возможность видеть и обрабатывать рану, и бросать коротко в ответ тюремщику, все так же глухо и не глядя: - Я не знаю. Это не моя забота. "Будет твоя, если он прикажет." Все лучше, чем нырять к призракам по приказу Лайнуса. Но ощущение себя пленной и несвободной - оно никуда не пропадает, что бы ей ни приходилось выполнять по чужой указке, и как бы с ней ни обращались. Она все равно - игрушка, марионетка, бессловесная кукла без права воли, обязанная лишь подчиняться и прогибаться. Не человек, только оболочка. Оболочка, которой дико, бешено больно, когда пара капель спирта попадает на стертую ладонь и взрывается пламенем, заставляя охнуть сквозь зубы и чуть согнуться, сжимая пальцы в кулак и едва не выронив драгоценную емкость со спиртом прямо в траву. Рэйвен чудом преодолела искушение посмотреть на Лутцгера со злой остервенелостью в глазах, опять бунтуя, не подчиняясь, вновь и вновь находя силы для ненависти, неприятия, для попыток показать, что для того, чтобы ее подчинить, ему придется ее убить, словно это он виноват, что у нее стерты ладони и две капли спирта отдают болью до самого запястья. Преодолела и снова сникла, замерла на несколько секунд, успокаивая жжение, будто привыкая к нему, разрешая коже пульсирующе гореть, словно наказывая себя за слабость, бесхарактерность, невозможность удержать порыв бороться и нехватку сил, физических и душевных, чтобы отстоять себя. У нее нет пути назад, и нет пути вперед. У нее есть только хозяин... и полутруп с окровавленной головой, которому она аккуратно выстригает пару прядей волос и пытается промыть глубокую ссадину небольшой марлевой салфеткой, смоченной в спирте, держа ее кончиками пальцев, чтобы не обжечь вновь стертые ладони едкой жидкостью. Собой она займется потом. Если будет возможность. Если будет желание. Если будет она сама... хотя бы наполовину настоящая. Потому что Рэйвен скорее умрет от жажды и заражения, чем будет выпрашивать у своего нового тюремщика собственные вещи.
Noah Lutzger: - У нас в лагере ни одного медика. - Хотя, думаю, этот факт вам известен - вы же Джека и забрали. Или убили. Хотя, очень сомнительно, что это был человек, пришедший на помощь местному дознавателю. - Мне важно знать, хотя бы что вы думаете о его состоянии, - терпеливо проговорил Лутцгер, не выказывая ни собственной растерянности, ни недовольства, пытаясь спасти и ситуацию, и Саида дипломатией, столь неуместной после того, как он оплошал и нарушил правила игры, вынудив Рэйвен пойти на попятную. Ноа был почти уверен, что, выполняй он добросовестно то, что от него требовалось, доверься он ей, имей он терпение выносить направленное в его спину оружие, девушка разговаривала бы сейчас по-другому. Он словно убил на корню то малейшее сочувствие, которое у нее вообще могло быть по отношению к раненому. А значит, в этом смысле Лутцгер виноват в том, что, фигурально выражаясь, сейчас Саид был на грани - на грани, пролегающей между недавним желанием Рэйвен помочь и ее теперешним отказом от ответственности за судьбу почти спасенного ею человека. Рэйвен чертила эту границу четкой, жирной линией, отсекая от себя все его вопросы, не удосуживаясь даже поразмыслить над ними и дать понять, что обработка раны на голове - не последнее участие, которое она прин6имает в жизни Саида Джарры, зависшем на рубеже, за которым ей все равно, за которым можно перевалить ответственность на другого, отдать ее в законные руки человека, делящего с раненым племя, пищу и костер, готового с большим энтузиазмом ее принять. Пускай даже этот человек будет просто спокойно, с четким пониманием собственного бессилия и вины смотреть, как Джарра умирает, и ему некого будет позвать на помощь - она будет свободна от обязанности заботиться и воспоминаний о том, как человек погибал у нее на руках. Но будет ли свободна от мысли, что, возможно, она передала чью-то жизнь не в те руки? Времена, когда похоронные бюро были объединены со станциями "скорой помощи", уже давно миновали. Доверить Ноа сейчас заботу о Саиде - все равно что отшлифовать до блеска покойнику лицо, обезображенное аварией, превратившей его в гоголь-моголь, а потом кремировать его сразу после церемонии. Теперь нужно было найти в себе силы, хитрость и умение сделать так, чтобы труд Рэйвен, с каким она притащила Саида сюда, не пропал даром, чтобы она не зря тратила на это последние силы и не зря оставила его в живых, чтобы Саид не остался без специалиста, оказывающего ему помощь со знанием дела, кем бы этот врачеватель ни был - пускай и женщиной из враждующей общины, чьи мотивы более чем туманны. Лутцгер должен был удостовериться, что Саид в хороших руках. В ожидании ответа он посматривал на эти руки, машинально промакивающие курчавую голову его соратника, видя, как их слаженную работу нарушило лишь попадание на ладонь нескольких едких капель. Ноа пригляделся и заметил на обеих ладонях Рэйвен неровные дорожки мелких ссадин, как будто по рукам проехалось что-то грубое. Не иначе веревка, - подумал Лутцгер, прикинув глубину котлована на месте бывшей станции "Лебедь". - Она поднимала его оттуда? Допустим, физически она сильнее, чем кажется, но все равно это каторжная работа. Господи, неужели этот ад того стоил, чтобы сейчас его оставить на такого придурка как я? - Руки надо тоже обработать, - так же многозначительно, как минуту назад указывал на Джарру, кивнул Ноа на царапины, неглубокие, легко маскируемые. но живой коже приносящие острый дискомфорт.
Raven Adams: "А мне важно идти своей дорогой. Своей. Чтобы не быть рабыней ни тебе, ни Саиду, чьи руки все в крови..." ...как и ее собственные. Руки, которыми она пытается спасти убийцу и палача. Интересно, этот человек, который так аккуратно, но настойчиво подталкивает ее к тому, чтобы она и дальше брала на себя ответственность за Саида, хотя бы примерно представляет себе, кто он такой? Хотя бы в общих чертах?.. Они здесь начали жизнь заново, но вся их история, все прошлое, весь каменный груз их душ - он там, у Других, аккуратно разобранный по стопкам, по папкам, скрепленный блоками компьютерных распечаток, равнодушно излагающих сухие факты об убийствах, лжи, интригах, о замаранном прошлом и туманном как дым будущем. Почувствовав отвращение к ним - ко всем сразу, скопом, к тем, кто инфицирован большой землей, ее пороками, грязью, - Рэйвен еще раз подумала, что жить там она не смогла бы. Ни за что. Проще одной на Острове, где природа может быть другом или врагом, но никогда - ложью и лицемерием. Никогда - не поставит подножку исподтишка. Никогда - не окажется предателем. В отличие от людей. В отличие от тех, кто свалился на их головы, кто ненавидит место, которое Рэй, несмотря ни на что, всю жизнь считает домом, кто никак не уберется обратно в свой гигантский мир, и не оставит их тесный, но вольный круг в покое. У Бена есть какие-то виды на этих людей - хотя бы на часть из них. У Рэйвен же - лишь одно желание, чтобы они исчезли отсюда. Сейчас она не была Другой. Сейчас она была лишь частью Острова, того организма, который не желали принять пришельцы, и который отвечал им взаимностью, отторгая, как человеческая плоть, привыкшая к чистоте и правильности, отторгает никотин, алкоголь, химикаты... А вместо того, чтобы прогнать их или удрать самой, она лишь еще ниже опускает голову, будто увидев ее глаза Гробовщик поработит ее еще больше. Будто отчеркивая этим себя от него, даже будучи в плену, даже будучи его марионеткой, не отдаваясь в его власть до конца, оставляя хотя бы что-то себе, пусть даже это всего лишь взгляд. Усталый взгляд темных от боли и злости глаз, который утыкается в землю. - Обойдусь, - голос бьет воздух как хлыст - отрывисто, сильно, резко. Неважно, что ладони пульсируют, а кожу жжет огнем. Она не позволит себе принимать от него подачки. И на псевдодоброту не поведется. И на это омерзительное манипулирование, когда босоногий мужчина готов предложить ей помощь в обмен на то, чтобы она тщательнее ухаживала за Саидом. Птице в клетке не нужны крылья, а потому неважно, целы они, или напрочь переломаны. - У меня нет ни оборудования, ни средств для помощи ему. Я ничего не смогу сделать, - произносит Рэйвен уже другим, тусклым и пустым голосом, как будто весь запал ушел в то, чтобы огрызнуться, чтобы бессильно выплеснуть злобу в воздух, и теперь в очередной раз потухнуть. Как неисправная зажигалка с закончившимся газом, которая еще может дать искру, но уже никогда не зажжется ровным пламенем. Быть медиком и волшебником - разные вещи. Хотя... разве она действительно медик?.. Может, и стала бы, будь у нее всерьез возможность учиться. Но отец не успел дать ей необходимые знания, теоретические и практические, а Другим было без надобности заниматься со странной девочкой, почти потерявшей память - она была нужна для иного. Так она и осталась... помощница, которая знает основные термины, без лишних слов поддержит действия врача, незамедлительно подаст необходимый инструмент и грамотно обработает ранение. Как сейчас. По крайней мере, это она может. Но только до тех пор, пока кисть, вывернутую Лутцгером, не парализует болью, стрельнувшей до самого локтя, пока суставы не отказываются ей служить, пока пальцы не разжимаются бессильно, и прежде, чем она, мучительно выдохнув, успевает вернуть контроль над рукой, пластиковая открытая емкость со спиртом летит вниз, на землю, готовую равнодушно впитать бесценную едкую жидкость.
Noah Lutzger: Все хорошо. Ты делаешь то, что можешь. - Лутцгер сказал бы незнакомке те слова, что хотел бы сказать любому медику, из-под чьих рук люди попадали к нему, неважно, был ли это первый скончавшийся у него на руках пациент или пятьсот первый, забудет ли он о смерти как о рутинном больничном инциденте или будет страдать от нее как от первой неудачи - глубоко и с сознанием собственного несовершенства, неважно, даст это ему опыт или заставит спиваться с годами и оставить профессию. Ноа верил, что у каждого медика в карьере случался хотя бы один момент, когда он заслуживал именно этих слов - когда тоже понуро склонял голову, ниже, ниже, под гнетом ответственности и интуитивного чувства вины, ощущения, что от разговора с близкими покойного и прочими неравнодушными никуда не уйти, что нужно досконально, мучительно пересказывать им все бессилие и неудачу, когда тоже произносил слова в землю, себе под нос, сникшим, пустым голосом, словно обращаясь не к собеседнику, а к самому себе, вел себя, как будто собеседника не существует, стараясь укрепить иллюзию, что не существует его самого. Спасибо, - сказал бы Лутцгер за то, что девушка сейчас волей-неволей делила это состояние с ним, потому что при самом неблагоприятном исходе стоять в кольце жителей его лагеря и вещать о том, почему погиб Саид, как Ноа узнал об этом и где его похоронил, придется ему. Это его словам сожаления нужно будет в ту минуту звучать убедительнее и искреннее, чем обычно - неуместны дежурные реплики в адрес родных и друзей людей, которым он уже ничем не мог помочь, перед которыми его совесть всегда оставалась безупречно чиста. А сейчас, сохрани он даже в тайне от всех смерть Джарры и закопай труп де-нибудь под безымянным кустом, Лутцгер все равно будет знать, что он был единственным, кто мог прийти на помощь и не сумел. Вот это - настоящая смерть. Все остальные - куклы в твоем холодильнике, которые потом в гробах кажутся пластмассовыми. Это всерьез - когда ты отвечаешь за чью-то жизнь, а не церемониал. Это не маркетинг, это наконец-то то, что имеет значение. Как имело значение, когда твой отец стоял одной ногой в могиле, а ты бездействовал, Лутцгер. - А что могло бы помочь? - какие бы слова благодарности и ободрения ни вертелись на языке, Ноа был уверен, что обязан спросить именно это: просто потому что Саид еще жив, потому что необходимо знать границы того, в чем Лутцгер терпит очередную неудачу, видеть ситуацию целиком, стопроцентно понять, что (если!) выхода нет. И лишь потом, когда все пути спасения испробованы, Ноа задаст себе вопрос, готов ли он остаться с этим положением дел один на один, без боязни не справиться и почувствовать что-то настоящее. - Все равно спасибо, - прибавил он после короткой паузы, - за то, что колдуете над его ранами так, словно это не зря, и что-то еще можно сделать. Это дает надежду, а она лечит как минимум меня. И мне все равно, что то, как я себя чувствую - последнее, о чем вы сейчас думаете. О чем она на самом деле думала, можно было лишь строить догадки - оборудования, с помощью которого можно было бы узнать, что сейчас происходит в голове у Рэйвен, под рукой тоже не наблюдалось, как невозможно было проследить и степень тяжести травмы Джарры. Лутцгер перевел взгляд с одной черепной коробки, полной секретов, на другую, и неожиданно понял, что в данной ситуации даже Джек, наверно, разводил бы руками и призывал к терпению. Его самоотверженность и профессионализм вряд ли помогли бы в случае, когда нечем сделать рентген, а любая серьезная операция, если и выполнима, то настолько опасна, что лучше ничего не трогать. Местная островная медицина была отважна, но во многих случаях бессильна. Поэтому Рэйвен старалась изо всех сил, без медицинских приборов, но деревенеющими пальцами, которые не в состоянии удержать даже емкость с лекарством. Фонарик упал на примятую траву, когда Лутцгер резко протянул к падающему сосуду обе руки, левой неосторожно задев по носу Саида в молниеносном движении, и почти перестал освещать и лицо Рэйвен, и его пальцы, поймавшие в воздухе теплый пластик, на дне которого дрожала пара глотков прозрачной жидкости, необходимых исцарапанным рукам девушки и ею заслуженных.
Raven Adams: Внезапно накрывшая ее темнота принесла иллюзию облегчения, когда Рэйвен, переведя дыхание и все еще стискивая подрагивающими пальцами как будто перебитую кисть, смогла поднять глаза от земли только чтобы увидеть, что пластиковая бутылочка со спиртом находится в руках Гробовщика. Вместо нее импровизированной жертвой стал фонарик - второй раз за последний час оказавшийся на земле. Наверное, если бы он полностью погас, она попробовала бы бежать. Но неясный рассеянный луч, стелящийся в траве, все же давал достаточно света, чтобы тюремщик мог выстрелить беглянке в спину, даже если той хватит сил и духа вскочить на ноги и броситься прочь, стремясь укрыться в спасительных джунглях. А потому Рэйвен, убедившись, что остатки спирта не пролились и находятся в (надежных?) руках Лутцгера, опять опустила взгляд в землю, спряталась за неряшливо свисающими вдоль лица прядями волос, выбившимися из косы, медленно и очень осторожно распрямляя поврежденную руку, поводя ноющей болью кистью и невольно, но навязчиво напоминая всем этим мужчине: это он, он виноват, что Другая едва не пролила спирт, потому что это он еще совсем недавно выкручивал ей кисть, чтобы отобрать оружие, которое девушка готова была пустить в ход лишь потому, что он нарушил оговоренные правила. Боль пульсировала, но утихала. Если руку не тревожить, уже завтра ничто не будет напоминать о случившемся. Но у Рэйвен не было такой возможности, а потому - она тщательно вслушивалась в собственные ощущения, медленно сжимая и разжимая пальцы, к которым возвращалась сила, сменяя ватную болезненную слабость, и аккуратно ощупывая сустав подушечками пальцев другой руки - на предмет невидимых глазу изъянов. Если он все же поврежден, вряд ли она всерьез сможет помочь себе, тем более в джунглях и под присмотром врага, но знать свои слабые стороны Рэй обязана. Как минимум - чтобы рассчитывать силы и возможности, когда ей предоставится шанс сбежать, и не оказаться пленницей собственной немощи. Но сустав, похоже, был цел. Просто мужчина с пляжа, обезоруживая Рэйвен, приложил больше силы, чем это было необходимо... что, в общем, вполне понятно и объяснимо. Она тоже не стала бы церемониться на его месте. Она тоже постаралась бы доставить максимальный дискомфорт тому, кто угрожал ей. Наверное, за то, что он банально не сломал ей руку, она должна благодарить араба, так и не подавшего ни одного признака жизни, пока она обеззараживала спиртом открытую рану на его голове. Нехорошо это... И то, что она молчит, тоже нехорошо. Провоцировать на дополнительную агрессию врага, который старательно изображает вежливость, но при этом причинил ей больше боли, чем это необходимо для его целей, неразумно. Бенджамин Лайнус заставил ее усвоить четко - слова ничего не значат, если они идут вразлад с поступками. Уже за одно это ей стоило бы быть благодарной этому человеку... - Обследование с помощью томографа, возможно операция и препараты, стимулирующие работу мозга, - сарказм последней мысли неожиданно для нее самой вылился в тон голоса, и Рэйвен умолкла ненадолго, то ли стыдясь своей нечаянной грубости над полуживым телом Саида, то ли опасаясь реакции Гробовщика. И, наверное, чтобы смягчить ситуацию - в глазах Лутцгера или в своих собственных - добавила тише и мягче. - Здесь все это невозможно. Остается надеяться на Остров. Нужно было наложить повязку, но Рэйвен медлила, опасаясь, что поврежденное запястье вновь откажется ей служить и надеясь дать ему передышку чуть побольше - еще на секунду, еще на две, еще хотя бы пару мгновений... И вместо того, чтобы вернуться к обработке раны Саида, девушка, аккуратно пристроив еще слабую руку на колено, другой рукой взяла крышечку от бутылочки со спиртом и не глядя протянула ее Лутцгеру.
Noah Lutzger: Вот ты и царь природы. - В первую секунду Лутцгер еще сильнее почувствовал себя как без рук, еще большим Робинзоном, чем был прежде, не думая о лекарствах столь специального назначения и томографах. В следующую - темнота скрыла взгляд легкого недоверия, которым Ноа наградил собеседницу. - Если, по рассказам Саида, на Острове жили и еще живут в нормальных условиях люди, то не может быть, чтобы у них отсутствовали средства помощи в таких случаях. А что если невозможно не это, а невозможно уговорить тебя в этом помочь? - с сожалением подумал он о Рэйвен. Это "невозможно", казалось, было призвано обрубить не только дальнейшие поиски выхода из ситуации, все перечисленные пути спасения Саида, просьбы о новом содействии, но и весь их разговор - по тому, как настойчиво Рэйвен отводила глаза, не давая ему достать себя взглядом даже обходными путями, Лутцгер видел, как девушка мечтает о том, чтобы он заткнулся. Однако какая-то внутренняя сила заставила ее произнести еще одну фразу, уже мягче, без той ледяной враждебности, отметающей и осторожный, будто крадущийся к информации, допрос, и предложения помочь в ответ, и попытки загладить вину. В момент, когда тон ее сменился, и Рэйвен упомянула для себя, вероятно, о чем-то для себя важном, Ноа было уже не остановить - он продолжал диалог, видевшийся ему самым логичным, непрерывным, естественным и оттого самым длинным за последние дни, несмотря на отчуждение собеседницы, безнадежность и скудность сведений. Пожалуй, последний раз так Лутцгер разговаривал с Майклом вечером накануне его смерти, только тогда он отвечал, роняя фрагменты своего прошлого, тянущие за собой новые и новые вопросы, в одной цепи без единого слабого звена. Эта женщина заставляла его задавать вопросы - это Лутцгеру почти нравилось. - Что вы имеете в виду? - непонимающе нахмурился он и вернул фонарик в первоначальное положение. Пятно света очертило две чуть сгорбленные фигуры и неподвижную третью. - Что значит "надеяться на Остров"? Что вообще значит надеяться в данном случае? Это пронеслось у него в голове неясным призраком вопроса, заданного неразговорчивым и печальным подростком, которого отрезали от реанимационной палаты белой оштукатуренной дверью вместе с таким же молчаливым и подавленным отцом, оставили протирать штаны на холодной обитой клеенкой скамье все с той же тихой просьбой - надеяться и уповать, когда человек в белом халате для тебя и тот бог, но выражение лица у него такое, словно тебе лучше подыскать другое божество, принести ему кровавую жертву, и, может быть, тогда... Почему я не стал врачом? Был бы как Джек, была бы от меня польза. Его знания о спасении жизней не увеличились с тех самых пор, когда надеяться значило сидеть в полном молчании, льющемся в унисон из их неподвижных глоток в пропитанный запахом лекарств воздух, неметь снаружи, под коркой шока, а внутри сжиматься от отвращения, прокручивая перед мысленным взором окровавленные простыни, землистую кожу, трубки, как по ним сливается в канализацию твое ДНК, значило не молиться высшей сущности, которой отец не давал имени потому что соблюдал обряды, а сын - потому что не считал нужным, а в отупении повторять про себя: Я не хочу этого делать. Пожалуйста. Я так не хочу этого делать. Не в этот раз. Саид - не его мать, но и это мертвое тело Лутцгер не хотел бы предавать земле и уж тем более не хотел бы сложа руки надеяться - испытывать чувство, которое полноценно ожило бы в нем почти тридцать лет назад, если бы он увидел, что брат дышит, один-единственный раз. Поэтому уж лучше пусть надежда на Остров будет связана с тем, что Роуз не раз твердила, будто тут очень здоровая энергетика, или с тем, что позавчерашний порез от какой-то ветки у Ноа на руке уже затянулся свежей тканью, чем с какой-то непонятной ему религией и вновь изобретенным способом пустить все на самотек.
Raven Adams: Она не ответила, разлепив пересохшие губы только для того, чтобы облизнуть их кончиком языка, и опять занялась Саидом. Она молчала, пока заканчивала обработку раны, пока накладывала повязку - как будто собираясь с мыслями, думая, как лучше ответить и объяснить странности и загадки Острова тому, кто здесь случайный гость. Как будто не желая отвлекаться, перескакивать с одного дела на другое, как будто разговор этот имел едва ли не такую же важность, что и обеззараживание большой ссадины на голове. Как будто всерьез собираясь обсуждать с Лутцгером Остров. Нет. Вовсе нет. Рэйвен молчала, потому что не хотела отвечать. Не хотела приоткрывать перед чужаком тайны, которых и сама-то касалась вскользь, которых не знала до конца, которые окружали ее с самого детства и каким-то образом - она подозревала это - связаны и непосредственно с ней, с ее даром, с ее умением общаться с загробным миром. Как будто невидимые потоки энергии этого места текли и через нее тоже, по венам, по артериям, наполняли ее сосуды и давали ей жизнь. И это упрямство - защитить свое, хотя бы то, что Лутцгер не сможет увидеть, осознать, понять, - было сродни первобытному инстинкту, инстинкту самосохранения, который она утеряла за сегодня, но который как будто брала взаймы у Острова. Брала ненадолго, лишь для того, чтобы защитить информацию от человека, терзаемого пустым любопытством и не собирающегося всерьез вникать в то, в каком месте он оказался и что можно ждать от джунглей кроме проблем, насекомых и пары переспелых манго. Нет, даже плененная и сломленная, предавшая себя, она не предаст Остров и не будет открывать то, что знает о нем, этому мужчине. Такому же лживому, прогнившему насквозь, как и остальные на пляже. Такому же равнодушному и мелочному, как и все, кто прилетел на самолете. Такому же чужому, неправильному, лишнему, как и тот... кому она накладывает повязку, стараясь экономить на материалах - больше по привычке, инстинктивно, разумом понимая, что ей они уже не пригодятся, перекочевав в безраздельную собственность пляжников вместе с ней самой. Наверное, босоногий ждал ответа и после того, как Рэйвен, завершив работу, аккуратно уложила голову Саида на траву, убедившись скорее машинально, чем специально, что ему есть чем дышать и что поза эта относительно удобна и не чересчур напрягает ему мышцы шеи, которые будут нестерпимо болеть от неправильного положения... если только он придет в себя, конечно. Наверное, он хотел получить информацию, мысленно готовясь к тому, что раз девушка решила сначала доделать работу, то разговор этот важен, и то, что она ему сообщит об Острове - важно тоже... И, быть может, даже подбирал верные слова, чтобы ответить ей так же мягко и вежливо, как и прежде, рождая еще большее несоответствие с поступками и еще больше деморализуя пленницу... Напрасно. Закончив с Саидом, Рэйвен аккуратно свернула аптечку, упаковала и перевязала резинкой, а затем, оставив медикаменты на земле, на том же месте, и все так же не поднимая глаз, отсела на пару метров назад - пятясь, опираясь лишь на ноги и одну руку, держа другую наперевес, как перебитую; двигаясь натужно, неловко и медленно, но отчего-то почти бесшумно. Выбралась из светлого круга в темноту, куда не доставал свет фонарика, как будто он, этот свет, жег ее, причинял боль коже, глазам, усталым мышцам и пульсирующему разуму. И только там села, подтянула колени к животу, обхватила их руками, аккуратно пристроив поврежденную кисть. Бросила короткий вымученный взгляд на пустую бутылку, остатками воды из которой она вымыла руки прежде, чем приступить к обработке раны Саида... Она знала, разумеется, воды там нет, но внутри все пересохло и удержаться девушка просто не смогла. Вряд ли ее тюремщик заметил... А если и заметил - это не меняет ровным счетом ничего. Ни о чем просить она не станет. Не просила раньше, не будет и сейчас - умереть проще, чем показать, насколько она слаба и беспомощна. А потому Рэйвен, натужено сглотнув пустоту, опустила голову на сцепленные на коленях руки, окончательно закрываясь и от Лутцгера, и от всего остального мира, опустила веки на покрасневшие воспаленные глаза и неслышно выдохнула. Голова болезненно кружилась, все тело было словно налито свинцом, в горле полыхал огонь, а ночная прохлада джунглей начинала покалывать бездвижное тело, обещая, что приятная свежесть сменится ощутимым дискомфортом в ближайшие несколько часов. Но Рэйвен было уже все равно. Она понимала, что подняться больше не сможет, даже если Гробовщик внезапно даст ей очередную возможность сбежать. Последний рывок потратился на раненого араба, и теперь Другая была полностью, окончательно и бесповоротно без сил.
Noah Lutzger: В этот раз Ноа был почти уверен, что ответ не заставит себя ждать - не обязательно правдивый и подробный, он допускал, что это будет какая-нибудь уклончивая полуправда, оставляющая ему зазор для следующего вопроса. Но истертая нить их беседы оборвалась, даже не оставшись у Лутцгера в руках. Это было все равно что пытаться поддерживать разговор с девушкой, которой не нравишься: сначала ты получаешь вежливые отклики, которые все равно не могут утолить жажду полноценного общения, и ты стоишь, как можно непринужденнее привалившись к дверному косяку, стараешься вести речь об искусстве, потом - еще более односложные предложения, натянутые долгими паузами между твоей следующей репликой и фразой "мне пора", а затем, вместо того, чтобы просто затухнуть, разговор обрывается хлопком двери студенческого общежития, и женский силуэт уходит в темноту, не давая позволения продолжить и оставляя тебя одного, в смущении и в проигрыше. Сейчас, в джунглях, Рэйвен разве что дверь перед его носом закрыть не могла - отгородилась чернотой неплотно утянутых в косу волос на макушке и темнотой, в которой погряз и неуместный вопрос Лутцгера, и секрет свойства острова, способного чудодейственным образом исцелить лежащего на земле человека. Сколько времени должно потребоваться этой неведомой силе, чтобы у Рэйвен перестало болеть запястье, не давая забыть о том, что сидящий перед ней человек представляет угрозу, возможно смертельную? Потому что даже тогда, когда она осторожно, стараясь не вызвать боль неловким движением, точно и упорно заканчивала перевязку головы Саида, Ноа чувствовал, что та часть Рэйвен, что не касалась бинта, поврежденных тканей и медикаментов, каждую секунду настороже, ожидала, пока он переломает ей все кости в следующий раз, когда захочет приблизиться, и при этом не пошевелит и мускулом на лице с вежливым выражением, которым Лутцгер глупо пытался расположить к себе ту, что считала его врагом. Он проследил за тем, как, отодвигаясь за кромку светового пятна от фонаря, девушка щадит больную руку, и невольно представил себя таким, каким Рэйвен видела его в тот момент - лукавым, безжалостным и готовым пойти на все, чтобы она как можно дольше продолжала ухаживать за его раненым соратником и отвечать на вопросы. И как бы Лутцгеру ни хотелось сбросить с себя эту шкуру палача, одно было правдой - меньше всего он сейчас хотел, чтобы Другая скрылась в джунглях в неизвестном направлении, потому что все еще сомневался, что справится один. Свет фонарика в руке Лутцгера метнулся в погоню за бесшумно ускользающей тенью, вырывая из мрака неуютно сомкнутые колени и обнявшие их руки. Ноа успел укорить себя, что вот-вот яркий рывок света больно ударит девушке по глазам, но обнаружил, что она по-прежнему не смотрит в его сторону, уткнув лоб в колени. Ему показалось, что, если бы Рэйвен физически могла свернуться в клубок и выставить наружу иголки, она бы так и сделала, а потом невольно вспомнил, как в первую ночь после катастрофы сам уснул у костра в такой же позе, не найдя среди песка, незнакомых людей и дурящей голову всеобщей паники положения удобнее. Тогда он все его силы уже были без остатка растрачены на адреналин, разгребание завалов, тушение огня, попытки отыскать элементарные бытовые вещи, борьбу с жаждой и жарой, и его мозг куда-то уплывал, прочь от мыслей о дальнейшей судьбе и заботы о выживании, и Лутцгер вряд ли обратил бы внимание, если бы кто-то спросил его в тот момент: - ...Вы в порядке?.. - не с такой неловкой интонацией, с какой Ноа сейчас спрашивает женщину, сидящую настолько неподвижно, что зрелище кажется старым фото с легкой сепией. Фотографии не умеют говорить, и Лутцгер оказывается в такой же неприятной тишине, как и до того, как он, выждав несколько минут, задал еще один неправильный вопрос. Он оказывается в такой же тишине, где его ухо уже стало восприимчиво к малейшему стрекотанию каких-то насекомых в траве, в таком же шоке от молчания Рэйвен, единственное лекарство от которого - терпение. Почему-то, пока Другая здесь, Ноа кажется, что у Саида больше времени, чтобы дождаться чуда, о котором она умолчала.
Raven Adams: Словно занавес опустился между Рэйвен и остальным миром. Звуки приглушились, а тьма обняла коконом, отрезая девушку от джунглей, от Саида и от босоногого тюремщика, поглощая его взгляды, устремленные на девушку, притягивая их и уничтожая до того, как они коснутся открытой кожи. Пусть это темница, пусть это совсем крохотная камера, пусть это лишь несколько кубических дюймов пространства внутри ее сцепленных рук, но - ее темница, ее камера, ее скрытое от всех прочих убежище, призрачное, эфемерное, ненастоящее. Рэйвен казалось, будто внутри него она падает куда-то, проваливается - то ли в полусон, то ли в бессознательное состояние, то ли в то и другое вместе, но принятая поза позволяла удерживать равновесие без усилий с ее стороны. А значит, даже если она действительно вырубится, Лутцгер вряд ли это заметит. Так или иначе, у нее есть время только для себя. Много или мало - неясно, поскольку невозможно предугадать, когда очнется (очнется ли?) Саид и что взбредет в голову Гробовщику, и не станет ли он диктовать ей свою волю под дулом пистолета (ее пистолета!), приказывая говорить, отвечать, действовать. Она не надеялась на жалость, не обольщалась насчет сочувствия. Она была готова к нападению - нет, не чтобы отразить, но чтобы принять огонь на себя и впитать в себя, принять как должное и сломаться, повалившись на землю безжизненным манекеном. И, если только у нее будет возможность дождаться, если хватит запала и времени, - выбрать момент и отомстить ответным рывком. Вернуть свои вещи и пистолет. Прострелить босоногому колено, чтобы не вздумал и не смел преследовать - в этот раз она не промедлит, в этот раз она спустит курок без колебаний - и оставить обоих на произвол судьбы в джунглях. Спасутся они или погибнут в нескольких километрах от собственного лагеря, ее уже не касается. Вопрос Лутцгера тоже разбился о ее холодную потерянность - так, что Рэй едва ли разобрала смысл. В конце концов... пока он не требует отвечать, упирая ствол под левую лопатку, она имеет право действовать по своему усмотрению. Молчать, спать, игнорировать обоих мужчин с пляжа... Так, как сейчас, когда реакции на его слова не последовало никакой. Ни фразой, ни движением, ни даже дыханием. Хочешь ответа?.. Действуй силой, у тебя это хорошо получается, либо оставь ее в покое. Потому что ничего человеческого вас не может связывать с того мгновения, как ты вывернул ее руку, нарушив установленные правила. Потому что она, вопреки собственным принципам и действуя на свой страх и риск, уже трижды пожалела, что откликнулась на заблудившегося в небытие Саида и пошла в ваш лагерь за помощью. Первый - когда ты вырвал у нее пистолет. Второй - когда, будто чуя опасность, забрал ее вещи. И третий - когда она скользила обессиленным взглядом по пустой бутылке из-под воды, чувствуя, как горло пылает сухим огнем. Слишком разные, чужие, вы никогда не поймете друг друга и даже не станете пытаться, потому что то, что вам нужно - находится на разных дорогах развилки вероятностей, где сейчас Рэйвен спрятала от тебя лицо, а ты, такой мужественный, вооруженный до зубов и разжившийся чужим тщательно собранным скарбом, можешь гордиться собой и этой победой, можешь даже поглумиться над поверженным и полностью обессиленным противником, человеком из стана врагов, игрушкой для сильных из твоего лагеря, которые, определенно, поблагодарят тебя за такую добычу и, быть может, примут в свое негласное сообщество. И уже не имеет значения, сколько раз ты проигрывал в прошлом. Ты победил - здесь и сейчас. Завалил мамонта и снял с него шкуру. Сильный, матерый, воин с заветренными шрамами былых сражений, царь горы, настоящий мужчина. Ты победил, а она проиграла. И для нее уже не имеет никакого значения, спросишь ли ты ее заботливо о самочувствии, или безжалостно всадишь пулю в затылок.
Noah Lutzger: Тишина продолжала висеть, до того неловка, что в безмолвии затекало даже тело. Лутцгер рассеянно потеребил волосы, стряхивая с себя оцепенение неуверенности; это помогло на пару секунд, но затем тишина возвратилась, такая давящая, что хотелось сделать глоток свежего воздуха. Ноа глубоко вдохнул и выдохнул, воздух в сухой гортани казался таким же обезвоженным, несмотря на тропический климат - горлу было все равно, оно чувствовало себя твердым и хриплым, то ли от дискомфортного волнения, то ли от мысли, что у их нет воды, то ли от всамделишной жажды. Лутцгер подобрал бутылку и задумчиво побарабанил пальцами по полому пластику. В окружающем молчании звук заявил о себе несколько громче, чем обычно, но девушка так и не шевельнулась, даже не вздрогнула от неожиданности. Шелест лесной подстилки под ногами успокоил его настолько, чтоб подойти ближе. Рэйвен не шелохнулась и от его шагов, Лутцгер наклонился чуть ниже и, замерев, несколько мгновений всматривался в нее, неподвижную, безучастную, словно ища на ее лице и открытых участках кожи признаки жизни, движения, признаки того, что она почувствует или взгляд, или его приближение, или дыхание. Ничего. Она либо демонстративно игнорировала его, либо чуяла его намерение утолить жажду и выжидала, пока он потеряет бдительность и отправится туда, где воздух, кажется немного чище от разрезающего духоту джунглей ручья. Бдительность. Конечно. Он споткнулся о предмет, которому не нужно было валяться у Ноа под ногами, чтобы остановить его на старте. Лутцгер осветил две застывшие в темноте статуи и валун отложенного сторону рюкзака, из которого Ноа через минуту аккуратно доставал вещи, бережно раскладывая на траве одежду, полотенца, рационально замотанные в полиэтилен спички, веревку... части скромного быта одинокой, закрывшейся от всего женщины, на которую Лутцгер против своей воли то и дело вскидывает взгляд, опасаясь встретиться с ненавистью в ее глазах, опаляющей ладони, ворошащие ее личные вещи. Кто знает, если он копнет глубже, быть может, он увидит что-то совсем сокровенное, что-то, в чем сосредоточена вся ее душа, тайна, как в той истории с чудодейственной силой острова. Он не пробрался туда. Лутцгер нашел то, что искало его стремление к предосторожностям, то, к чему Рэйвен так отчаянно кидалась в поисках защиты от странноватого босоногого мужика, который вывернул ей руку. Он взял пистолет кончиками и пальцев и посмотрел на девушку поверх черного корпуса с сожалением и пониманием. Ноа мог забрать и это оружие, но вдруг почувствовал себя так, словно срывает с Рэйвен последнюю одежду, заставляя неуклюже прикрываться коленями и объятиями собственных рук. Но и положить пистолет обратно Лутцгер не мог. Где нужно было проложить эту грань между недоверием и уважением к личному пространству? Там, где ему нелегко причинить боль другому человеку, пытающемуся напасть? Там, где в ящике его стола лежит такой же пистолет, ни разу не использованный, но с благородной целью охранять семью? Американцы - глупый народ: они думают, что поправками к конституции, разрешающими хранение оружия для самообороны, смогут защитить своих близких, брак... На деле же твоей семье может прийти конец, будь у тебя хоть целый арсенал. Она распадется надвое, как пистолет, из которого Лутцгер полузабытым движением вынимает обойму. Одна половина надежно тонет в его кармане, другая, пустая и бесполезная, вновь опускается на дно, и Ноа хоронит ее под остальными вещами, которых касается осторожно и с почтением, будто пытаясь выказать Рэйвен хоть минимальное уважение за то, что она делала с Саидом, как будто степень этого уважения отражена в том, как тщательно он закрывает все карманы ее рюкзака от новых посягательств со свой стороны и от кого бы то ни было. - Я схожу за водой и приду через три минуты, - произнес Ноа, снова подойдя и сдержанно склонившись над девушкой. На его финальный немой вопрос "А будешь ли ты здесь, когда я вернусь?" ветер лишь пошевелил прядку на ее лице. Никуда не уходите, - хотелось сказать сверху. - Потому что как только Саид окажется только в моих неквалифицированных руках, все будет ужасающе просто. И я начну думать о том, что я не справлюсь. И ему нужна не только помощь Рэйвен, но и любопытство, отвлекающее его от самоедства. Желание прочертить круг лучом фонарика и обернуться, чтобы проверить, не скрылась ли она уже в зарослях. Лутцгер так и поступил пару раз, пока не услышал журчание ручья и не поспешил туда. Глотка, бутылка и израненные ноги просили воды. Так и подмывало окунуть их под поблескивающую от скудного света поверхность и почувствовать прохладу вместо жжения ссадин. У него не было на это времени - уже сейчас Лутцгер, вернувшись в импровизированный лагерь, мог застать там лишь распростертого араба. У него почти нет времени, чтобы утолить жажду самому, и Ноа пьет торопливыми увесистыми глотками, как и круглое горлышко бутылки, выпускающее наружу пузыри как рыба. И когда они оба больше не хотят пить, путь назад такой же быстрый. А спина Рэйвен - такая же неподвижная, незащищенно изогнутая под майкой с влажной дорожкой посередине. В двух шагах от девушки Лутцгер остановился от удивления, от облегчения, от жалости - то, что та осталась, означало, что ей правда так тяжело передвигаться, что эта смертельная усталость сильнее боли в руке, говорящей о том, что ладонь, протягивающая ей бутылку, и два пальца, касающиеся ее плеча, могут причинить вред. - Вот вода, - проговорил Лутцгер приглушенно. Ему было так же неловко нарушать сон изможденного до аутизма человека, как и представлять себе глаза Рэйвен в тот момент, когда она взглянет наконец на него и спросонья неосторожно поведет больной рукой.
Raven Adams: Кажется, она все-таки заснула ненадолго. По крайней мере, звуки извне приглушились, если не исчезли совсем, а кружащее ощущение захватило с головой, рождая странное чувство подвешенности в пространстве, в темноте и пустоте, где, распадаясь на гулкое многослойное эхо, звучит голос, не так давно обещавший ей не причинять боль. Что этот голос хотел от нее теперь, Рэйвен знать не хотела - вполне достаточно было предыдущей лжи. Вполне достаточно жалкой ее попытки выбраться целой и невредимой от выживших, одному из которых она пыталась помочь. Она сделала что смогла, она пытается немного отдохнуть - неужели так трудно понять тому, чьи слова рождают неясную рябь в ее уютном безвременьи? Понять и оставить ее в покое ненадолго... до тех пор, пока аргументами в разговоре станут не только слова - а все то, к чему они там у себя привыкли. И Джарра, и прочие с пляжа, ни одному из которых она больше не поверит ни в чем. Рябь утихла, утих и голос... Рэйвен выдохнула, чувствуя, как горячий воздух обжигает ноги через вытертую ткань джинс, чуть повозилась головой, растирая о руку зудящие веки, и, слушая нарастающий в ушах гул, не имевший ничего общего с неспокойной тишиной ночных джунглей, а бывший лишь отголоском ее невыносимой усталости, опрокидывающий навзничь и рождавший призрачное чувство подвешенности вниз головой, чуть расслабила мышцы сомнутых на коленях рук, проваливаясь в полузабытье. Она не знала, сколько прошло времени, несколько часов или с десяток секунд, когда ее разбудило не слово, но прикосновение, неприятным током прошило от плеча в грудь, рождая невнятное желание развернуться и ударить - только за то, что ее уединение, в котором она едва успела сплести свой кокон спокойствия и равновесия, восстанавливая жизненные силы, нарушено, разбито извне чьим-то нетерпением, беспокойством, равнодушием и любопытством. Дрессированная тигрица на грани изнеможения, но спектакль продолжается?.. Она огрызнулась бы, если бы могла. Ударила бы не глядя, невольно ассоциируя себя с Джерри в этот момент, молча и без лишних пояснений... Если бы только на этот рывок были силы. Но сил не было. Потому Рэйвен лишь опустила руки, разрывая уютно охваченные их кольцом границы ее маленького мирка, отклонилась в сторону от прикоснувшихся к ней пальцев и от человека, осмелившегося и не постеснявшегося потревожить ее в таком состоянии, будто прогибаясь, чтобы избежать любого контакта с ним, и лишь тогда подняла глаза от земли - невысоко, только чтобы оценить обстановку и понять для себя, что на этот раз показалось пляжнику настолько важным, что он без зазрения совести вторгся в ее личное пространство. Взгляд остановился, наткнувшись на пластиковую бутылку в его руке, полную воды и покрытую прозрачными каплями, от вида которых в горле снова полыхнул сухой огонь, едва притихший за то время, пока она сидела в полусне. Рэйвен растерянно смотрела на воду, обещавшую облегчение, казавшуюся миражом, манящую своей близостью и прохладой, не решаясь взять, попросить или отобрать силой, чтобы не быть опять зависимой от своего тюремщика даже в такой мелочи, чтобы не входить с ним в контакт лишний раз по собственной воле, чтобы... Она подняла глаза выше с какой-то замедленностью, будто с усилием, и, наконец, посмотрела в его лицо - кажется, впервые с тех пор, как он отказался отдать ей рюкзак. Кажется, впервые по-настоящему за все время, что они провели бок о бок. Глаза ее, воспаленные, испещренные красными прожилками, чуть слезящиеся от усталости, несколько секунд изучали лицо мужчины внимательно, осторожно и как будто ощупывая, выискивая подвох, неправильность, затаившуюся опасность и ловушку, и лишь затем Рэйвен опустила взгляд. Но прошло еще несколько секунд, прежде чем она протянула руку... сначала правую, по привычке, и только потом, неловко оборвав движение на половине, - левую, здоровую... и, промедлив пару лишних мгновений, будто дикое животное, которое пытаются приручить, наконец сомкнула пальцы на мокром пластике. Она пила долго, никак не могла насытиться, то торопилась, словно боялась, что отберут, то медленными маленькими глотками тянула воду, смакуя каждую каплю, опуская бутылку лишь для того, чтобы спустя пару секунд поднять ее снова, не оглядываясь на Лутцгера, ничего не говоря и вообще не замечая будто, что он рядом. И лишь когда в емкости осталось не больше четверти, наконец, остановилась, перевела дыхание и мазнула тыльной стороной ладони по губам и щеке, стирая некстати вытекшую струйку, нашедшую дорогу по ее подбородку, шее, ключице и груди и смочившую выцветшую майку. - Спасибо... - тихо и как-то приглушенно произнесла Рэйвен, помедлив, и протягивая бутылку Гробовщику. Взгляда она на него больше не поднимала, все так же глядя в землю перед собой, но что-то жесткое и ощутимо колючее ушло из ее облика, оставив лишь усталость.
Noah Lutzger: Лутцгер не торопился убирать протянутую руку с бутылкой, держа воду на весу, позволяя отдельным тяжелым каплям падать в траву со своей руки и чуть прогнутого в двух местах пластика, матово отсвечивающего от фонарика серебром. На эти полминуты он замер, позволяя Рэйвен самой отреагировать на его скромное подношение - ей стоило только что протянуть руку, вода, в которой так нуждался ее изможденный организм, находилась всего сантиметрах в сорока от ее лица. Ноа надеялся, что Другая видит эту дистанцию более протяженной, между ними висит сероватый занавес разумной отчужденности, и он не нарушил территорию снова. Ибо это не нападение с целью силой навязать собственное благородство, и не засада, поставленная на пути ее усталости, от которой Рэйвен рано или поздно потеряет бдительность, это немного другой вид охоты, знакомый Лутцгеру с детства, когда ему было лет девять, и они с отцом подкармливали белок, облюбовавших кучку сосен на одном из кладбищ близ Лос-Анджелеса. "Хочешь, чтобы они брали еду у тебя из рук?" - говорил Аарон, теребя между большим и указательным пальцами идеально круглый лесной орех, желтый от низких лучей солнца. - "Тебе нужно запастись большим терпением". Отец начал рассказывать, как приходил сюда не один день, предлагая грызунам легкую добычу, на несколько часов замедляясь, не делая резких движений, стараясь выглядеть, скорее, частью растительного мира, чем хищником. Он сказал, что так со временем эта компания зверьков привыкнет к людям и перестанет бояться. Лутцгер-младший посмотрел на одного из них - мохнатое создание, подозрительно ощупывающее воздух едва заметными светлыми усиками, оценивая сидящую на безопасном расстоянии двуногую тварь, которая раз в тридцать крупнее его самого и во столько же раз сильнее, хоть и менее проворна; тварь, выставившую вперед голую клешню с зажатым в ней лакомством, тварь, чьи ноги пахнут шкурой кого-то убитого - зачем ей предлагать кому-то поесть, если она не хочет снова убить? Этот вопрос Ноа тогда нарисовал в беличьих глазах, таких же карих и настороженных. Он ободряюще кивнул Рэйвен и, пока девушка утоляла жажду, не обращая на него внимания, с любопытством и удовлетворением наблюдал, как она припадает к бутылке, как вода льется ей за ворот, и как постепенно отступает хотя бы одно ее физическое страдание, стоило ей только отставить свою гордость, делающую ее так похожей на остальных людей и не позволяющую просить, и довериться инстинкту, придающему ей сходство с животным, как и резкое движение прочь от его руки две минуты назад, как и иррациональное желание мимикрировать, чтоб ее не было ни видно, ни слышно, уйти в засаду, там зализывать раны и напасть, когда появятся силы, потому что недоверчивый и неодомашенный зверь считает, будто от человека одни неприятности. А произнесенное слово делает ее человеком в один миг. - Не за что, - четко ответил Лутцгер, не скрывая удивления в голосе. Он ожидал, что девушка молча вернет бутылку и задвинет между ними железный занавес, словно жалея о своей слабости и о том, что ее непреклонность не выдержала банальной жажды. Ноа легко мог себе представить подобное поведение, если припомнить, через что они прошли за последние несколько часов, и пока Рэйвен пила, вернулся к мысли, что все еще заслуживает холодного игнорирования. Но Другая оказалась человечнее, и это обнадеживало... Странная формулировка: на что он надеялся? Разве главной целью Ноа было не просто облегчить жизнь усталому и сбившемуся с ног живому существу и почувствовать, как при этом он хоть немного доволен собой? Ведь сейчас протягивать руку слабому, не придавая особого значения тому, из какого этот человек племени, судя по поступкам, а не по происхождению, особенно когда ты причинил этому человеку боль и осознаешь, что это не совсем правильно - это делало человеком уже Лутцгера. Что было нужно ему кроме этого ощущения и убежденности в том, что Рэйвен, над которой он сжалился, стало легче? Возможно, просто адекватный обмен репликами, который сейчас закончится, потому что одна вода никак не могла сполна восстановить силы девушки. - Вам надо попытаться нормально поспать, - сдержанно предложил Лутцгер, принимая у девушки бутылку с остатками жидкости.
Raven Adams: Ей и правда стало легче. Не намного - сил прибавилось разве что для того, чтобы держать голову и как-то реагировать на происходящее вокруг, невольно и медленно анализировать ситуацию, затаиться не от опустошения, а сознательно, наблюдая и выжидая удобный момент, чтобы... Нет, не нанести удар. Пламя агрессии если и не погасло полностью, то значительно поутихло под воздействием воды, сейчас расходившейся по уставшему организму Рэйвен, напитывая влагой клетки, давая способность дышать и думать без подстегивания чисто физического мучения, высвобождая память о ее настоящем, прошлом и будущем, в которых она никогда сознательно не могла бы причинить серьезный вред человеку, заставить его неустойчиво качаться на краю гибели. А потому и острое желание прострелить босоногому колено, чтобы не мог ее преследовать, тоже притупилось, приглушилось, растворилось вместе с каплями воды внутри. Ей нужен удобный момент, но не чтобы отомстить, а чтобы сбежать. Подхватить рюкзак, сжать в пальцах гладкую тяжелую рукоять пистолета, посмотреть босоногому в глаза пару секунд - пусть почувствует себя на ее месте, снова, пусть знает, что в ее силах лишить его всего, как это сделал он... Или нет, неважно, пусть ей не удастся сделать это. Главное, чтобы удалось исчезнуть и раствориться в джунглях. Тихо, бесследно, как она умеет, как ее научили за долгие годы в общине Других... Но для этого ей нужна минимум пара десятков секунд, в которые Лутцгер не будет наблюдать. Если бы только она не провалилась в забытье, когда он ходил за водой... если бы вернуть время назад и дать себе второй шанс воспользоваться его недолгим отсутствием в полной мере, не обманываться тишиной и спокойствием, но рваться к цели. Не дать себе расслабиться. Она неровным и неуверенным жестом заправила за ухо выбившуюся прядь волос, когда Лутцгер, сам того не зная, подал ей новую надежду на возможность удрать. "Нам всем надо. И тебе в первую очередь, потому что тогда я исчезну, а ты узнаешь об этом только утром. Но для того, чтобы ты уснул, ты должен думать, что и я сплю тоже." - Разведи костер, - сухо посоветовала девушка и, будто устыдившись собственного показного равнодушия, добавила мягче и тише. - Не сажай батарейку, ее так не хватит надолго. И пусть он обманется светом костра, в котором ему покажется удобнее контролировать пленницу. Потому что свет сейчас - не враг ее, а друг, с помощью которого она тоже сможет наблюдать за Лутцгером, отмечать следы усталости на его лице, заметить ту грань, за которой он провалится в сон, пока она, едва ли найдя удобное положение на жесткой земле, будет притворяться спящей. И только затем, при свете костра, неспешно соберет то, что он успеет выложить из ее рюкзака, посматривая на своего тюремщика, готовая в любую минуту направить на него вернувшийся к ней пистолет, и растворится во тьме, отступившей от раскалившихся докрасна углей и невысокого, лениво полизывающего ветки пламени. Устало опустив голову и прикрыв глаза, она положила здоровую руку на правое плечо и начала медленно массировать гудящие мышцы, натертые истрепанной лямкой рюкзака. От умелых и жестких прикосновений тело пронзало иголками, но это ощущение было приятным, хотя и заставляло кожу покрываться мелкими мурашками, а лицо - чуть морщиться от боли, когда пальцы находили очередной запаянный напряжением комок и пытались растереть его, разогнать по мышце, действуя четко, без жалости, с осознанием собственной правоты и того, что боль эта полезна и принесет собою лишь облегчение. Спина тут же заныла, требуя внимания и к себе, умоляя, чтобы пальцы спустились ниже и пробежались вдоль сведенного усталостью позвоночника, по одеревеневшим мышцам, но Рэй привычно отмахнулась от этого ощущения. Жаль только, что левое плечо придется обойти из опасения натрудить поврежденную руку, которая могла помешать выполнить задуманное в самый неподходящий момент.
Noah Lutzger: Давай разожжем костер И согреем хоть одну звезду. Ты сказала, что нужно делать именно так. Глядя, как Другая методично разминает затекшую шею, Лутцгер подумал, каких, должно быть, усилий стоит этому напряженному комку держать в себе все то, что девушка, вероятно, хотела бы о нем высказать, все, что стоит за холодным приказом создать теплый очаг как за плотиной. Что на самом деле давало ей для этого силы, которых и так изрядно уходило на поддержание этой прямой позы - страх, что в босоногом пришельце с континента снова появится чрезмерная ярость, или трезвый расчет, что, получив в ответ агрессию, новую стычку она уже не выиграет, не сейчас? Что-то из этого, переплетаясь с легкой удивленной благодарностью за глоток воды, заставляло Рэйвен понижать голос и повышать температуру своих интонаций. С этого начинался костер. Открытый огонь в их вынужденном противостоянии был бы неплохой идеей - Лутцгеру бы не пришлось быть настороже еще и в ожидании момента, когда девушка на него вызверится, и это пошло бы на пользу и ее тугим мышцам тоже. Открытый огонь физический оказался идеей еще более конструктивной, не только экономя батарею, но и обещая тепло: на секунду задрав голову вверх, на колючие звезды - единственное, что, кроме приказа Рэйвен, напоминало здесь лед - и пытаясь сориентироваться по ним во времени, Ноа быстрее кожей почувствовал, что приближается тот рубеж ночи, когда воздух чуть остывает, и люди, пускай и на пару минут, подтягиваются к кострам. Он вспомнил лагерь, где его обитатели спят, греясь в закрытой одежде или под пледами, и им не приходится играть в прятки с сухим материалом для растопки во влажных от последнего дождя джунглях, с трудом раздувать огонь под какой-то корягой, стоя в неудобной позе на корточках и стараясь не поворачиваться к Другой спиной, и, потушив наконец энную использованную спичку, думать: Хоть на этот раз я не вор и с разрешения прожигаю ее запасы. Надеюсь, вам не придет в голову их пересчитывать, мисс. - Почти готово, - доложил Лутцгер, не глядя на Рэйвен и подкладывая в маленький костер еще что-то. Ветка была не очень сухой, занималась пламенем плохо, и на раскрасневшемся от работы и тепла лице Ноа отразилось неудовольствие, но его черты сразу же смягчились, когда кивком головы он позвал очерченный в сгущающейся темноте силуэт девушки к огню, испускавшему в воздух редкие плевки мелких оранжевых точек, устремлявшихся вверх, к неподвижным ледяным, в которых Лутцгер так и не разобрался. В искрах не нужно было разбираться, все, что от них требовалось - мимолетное ощущение покоя, напоминавшее, что в лесу огонь означает безопасность и защиту от диких животных. Спасет ли он присутствующих от зверя внутри каждого из них? Зверя обессиленного - от зверя, стремящегося догнать; зверя внутри человека, мечтающего остаться безучастным - от зверя внутри человека, получающего спокойствие и уверенность за счет условной неволи другого?.. И поможет ли единственному, кто думает о безопасности всех вокруг этого огня, оградить и раненого, и сидящего как на иголках лекаря, и себя от них же самих?.. ...Фонарик был давно потушен. Приблизившись к костру, можно было увидеть, что спички снова герметично запакованы, с подозрительной аккуратностью. Так же бережно, подойдя к рюкзаку, Ноа положил пакет внутрь, и его рука задела что-то мягкое. Лутцгер вытянул на свет коричневый угол и коротко спросил: - Одеяло? Нехорошо женщине спать на голой земле. Сложно сказать, чем был продиктован этот жест заботы - чувством вины, галантностью, которая была вполне в его характере, или тем, как безошибочно Лутцгер определял, когда человеку серьезно требовалось участие, и тем, что в данном случае он вряд ли сможет успокоиться, пока не поймет, какое именно, потому что чем-то необходимо будет заплатить и за помощь Саиду, и за моральный ущерб. И Ноа не хотел бы, чтобы эта плата прошла зря.
Raven Adams: Она не смотрела, скорее - кожей чувствовала, как Лутцгер с плохо скрываемым смущением роется в ее вещах, как неумело разводит костер, как ломает спичку за спичкой и берет новые, бросая на девушку короткие косые взгляды, будто опасаясь, что Рэйвен осудит его за нерациональное использование ценных невосполняемых ресурсов... как будто ее осуждение что-то могло значит, как-то задеть, как будто вещи все еще принадлежат ей. И эта тщательно создаваемая иллюзия ее превосходства и власти хоть в чем-то будила в девушке неприязнь. Не как к тюремщику... не как к чужому, воспользовавшемуся удачным стечением обстоятельств, чтобы перехватить инициативу. Но как к человеку. Лживому, неправильному, выдающему фальшь за правду, пытающемуся сделать хорошую мину при плохой игре, пытающемуся представить себя лучше, чем он есть в действительности. Пытающемуся обмануть ее - снова. Заставить ощущать, что ему важно ее мнение, интересна степень ее недоверия, что он всерьез воспринимает ее как человека - после того, как ломал установленные правила и выкручивал руку. И, опасаясь, что эта неприязнь, как пот, просочится через поры, испарится в воздух, донесет хотя бы крупицу до сознания Лутцгера, Рэйвен гасила ее в себе той самой водой, что пила несколько минут назад так жадно и ненасытно, что, казалось, та уже впиталась в иссушенный усталостью организм без остатка, что напоила влагой и тело, и как будто душу и разум, вернувшие ей способность соображать и быть человечной. Хотя бы внешне. - Да, - помедлив, ответила Рэйвен, и протянула за одеялом левую - здоровую - руку. - Спасибо. Последнее, тихое и какое-то невзрачное, потерялось в сумрачно-оранжевом пространстве между ними, будто и не благодарила она его вовсе, а просто уронила нечаянно слово, то ли по привычке, то ли от все той же усталости, из-за которой контролировать себя становилось почти невозможным. Ничего общего не имело это слово с той вымученной, но искренней благодарностью за глоток воды, как будто девушка, принимая теплую потертую ткань, делала это не для себя вовсе, будто была лишь пунктом передачи куда-то дальше... И, продолжая это ощущение, Рэйвен натужно поднялась на ноги и сделала пару нетвердых шагов в сторону лежащего ничком на земле Саида, которого не волновало ничто, происходящее вокруг - ни потрескивающее уютно пламя огня, ни бликующая в матово-истертом пластике вода из ручья, ни тем более два человека, никак не желавшие понять друг друга и найти точки соприкосновения, чтобы провести эту ночь не с чувством неприятного дискомфорта от необходимости быть рядом, а хотя бы на несколько часов заключить искренне мир. Она развернула одеяло, встряхнула его, расправляя, и одним широким жестом накрыла неподвижно лежащее тело. Опустилась снова на колени, наклоняясь над раненым, разгладила загнувшиеся от движения углы. И, так и не взглянув больше на Лутцгера, отползла в сторону - на свое место, подальше от обоих мужчин, но не слишком далеко от рыжего пламени, чье тепло было ее единственным способом согреться этой ночью. - Я спать, - "чего и тебе советую". - Спокойной ночи. Не спросила, не предложила, не пожелала продолжить общение... проинформировала. Как будто его добрый жест уравнялся с ее благодарностью за воду, и теперь счет их обоих был вновь по нулям. Потому что именно с обнуленным счетом проще всего расходиться... Рэйвен немного повертелась на земле, укладываясь удобнее, пытаясь расположить ноющее усталостью тело с наименьшим дискомфортом - ей еще дожидаться, пока Лутцгер уснет, и лучше бы за это время не сделать хуже изнемогающим мышцам - и в конце концов сумела устроиться, уложив тяжелую растрепанную голову на руку, согнутую в локте. Выдохнув, девушка почти сомкнула веки, оставив лишь крохотное расстояние для того, чтобы сквозь ресницы, чья надежная тень скрывала ее пристальный внимательный взгляд, видеть босоногого мужчину. На то, что он уляжется сию секунду, Рэйвен не надеялась - наверняка тоже попытается выждать, пока она заснет. Вряд ли так и просидит всю ночь... Лежать было трудно. Не потому даже, что ей, все же привыкшей обычно к чуть более комфортному отдыху, было неудобно или даже больно, а потому, что организм настойчиво требовал отдыха, что веки тянуло друг к другу как клеем намазанные, что расслабленные мышцы гудели и коротко сокращались, заставляя ее, измученную, чуть вздрагивать в полусне. Рэйвен уже пожалела, что не выбрала более неудобную позу, в которой проваливаться в сон было бы гораздо сложнее, но сознание отключалось, не позволяя донести до разума лениво-медленную мысль о том, что необходимо проснуться; и, малодушно уверив себя, что закроет глаза лишь на несколько секунд, которых ей хватит, чтобы чуть прийти в норму, девушка окончательно сомкнула веки. Но спустя отведенное время ее напряженное лицо разгладилось, под глазами пролегли темные тени от ресниц, остервенелость ушла, оставив лишь бледность и какую-то истерзанность в облике той, которую подвел собственный несовершенный организм, смертельно уставший в попытках доказать себе и джунглям, что она почти железная... Рэйвен спала, дышала спокойно и глубоко, позабыв на время про планы, стремления, опасность, про двух врагов рядом и еще одного - на той стороне острова. Другая, чужая, лживая и готовая нанести удар со спины - беспомощная, полубольная, измученная и едва живая.
Noah Lutzger: Непонятно, что вызвало у Лутцгера легкий шок - что он сам не подумал об этом, или что о комфорте пострадавшего позаботилась та, кто и так сделала для Саида гораздо больше и могла не беспокоиться о мелочах, чтобы утихомирить свою совесть, та, кто могла бы бросить араба на произвол судьбы и имела право это сделать. Не зная даже, что сказать, Ноа удивленно кивнул в знак благодарности, и его неуклюжее "Это очень хорошо с вашей стороны" так и не было произнесено. - Приятных снов, - ответил Лутцгер вместо этого, очерчивая взглядом аккуратный квадрат одеяла, накрывавшего раненого, затем перевел его на уже устроившуюся на ночлег Рэйвен, которая, в майке, открывавшей участок кожи на пояснице поверх пояса джинсов, выглядела для Ноа в точности как человек, нуждающийся в том, чтобы его укрыли. Вспомнив, что, когда искал оружие, видел в рюкзаке рубашку, Лутцгер достал ее и, стараясь не касаться напрямую тела девушки и помня правила, накрыл Другую тонкой тканью от плеч до бедер. Убедившись, что девушка не проснулась от его осторожного вмешательства, Ноа бесшумно вернулся на свое место. Первые полчаса в полном одиночестве, глядя, как над искрами костра витает какая-то ночная бабочка, Лутцгер думал, как тяжело будет дождаться утра. Разумная тревожность и необходимость сохранять бдительность не давали ему спать. Впрочем, Ноа не боялся бессонницы - когда на острове ему внезапно стало хватать трех-четырех часов сна, и он понял, как все эти годы его на самом деле выматывала неволя, наверстать упущенное представлялось несложным. Труднее было сидеть сейчас сложа руки, ожидая, что утро принесет Саиду какую-то определенность, труднее было думать, сколько времени осталось до рассвета, еще труднее искать себе занятие на пустом месте. Но природа его успокаивала. Его, отвыкшего от общения с ней, проторчавшего в бетонном мегаполисе и ощущавшего себя при этом так, словно он сам был все это время залит бетоном. Его, считавшего солоноватый запах раскопанной земли глотком свежего воздуха. Его, почти забывшего, какая мировая, глубокая и непоколебимая задумчивость стояла у отца в зрачках, когда, вывозя сына к озеру, он точно так же, как сейчас Ноа, ворошил хворост в костре, и как ему нравилось это выражение на лице Лутцгера-старшего. Его, не набравшегося смелости самостоятельно сбежать из клетки большого города, не нашедшего себе убежища, не подозревавшего, что именно вдали от цивилизации он наконец найдет... нет, не покой, а какое-то заманчивое обещание покоя и уюта, от которого Лутцгеру хорошо в этом лесу, наполненным полумраком, в настоящий момент не вызывающим ощущения слежки, медитативным зудением цикад, треском пламени, уже казавшимся не сотворенным человеком, а больше каким-то первобытным, отсылающим к сути вещей, дающим успокоение. Этот лес завораживал, Лутцгер пропадал здесь почти каждый день, потому что получал удовольствие от каждой секунды внутри, хоть иногда и сам не ощущал, чтоб от общения с ним что-либо получала природа, сомневался в существовании единения, должной отдачи со своей стороны, полезности, в том, не приносит ли он вред, прикасаясь к святому и дикому. А пребывание здесь между тем умиротворяло, сколько бы сильно Лутцгер ни испытывал к природе все это - то, что чувствовал почти к каждой женщине, с которой когда-либо был, особенно когда сквозь ночь начинал просачиваться рассвет как сейчас. К этому времени бодрость Ноа затухла так же верно, как угли в костре. Со стороны он казался спящим с открытыми глазами, но при этом сохранял больше внимания к окружающему миру, чем в последние годы на большой земле, когда очень напоминал самому себе это состояние. Поэтому тот факт, что со стороны Саида послышался какой-то звук, и араб пошевелился, тотчас же вывел Лутцгера из оцепенения, привлекая его внимание и заставляя метнуться к арабу. - Саид! - потормошил Лутцгер товарища, глаза которого были все еще закрыты. Нельзя было сказать, что тот вообще был в сознании, и легкое похлопывание по щекам не дало никакого эффекта. - Ты меня слышишь? И что мне с тобой делать? - На этот вопрос вряд ли мог ответить сам Джарра, и Ноа, пару раз оглянувшись на араба, словно оценивая, действительно ли его состояние стоит того, чтобы потревожить более компетентного человека, осторожно тронул Рэйвен за плечо с намерением разбудить. Он представил, насколько зла на него будет Другая, на этот раз не только за вторжение в личное пространство, но и за то, что Лутцгер нагло нарушил ее столь долгожданный и скудный за последнее время сон, в котором теперь даже то суровое выражение на лице девушки, что Ноа обычно получал в ответ, разгладилось настолько, что тот невольно залюбовался переменой. Однако беспокойство за Саида взяло верх. - Эй! Пст! - произнес Лутцгер негромко, но отчетливо, заглядывая Рэйвен в лицо и жалея, что так и не спросил ее имени - лично на него в таких случаях это действовало лучше любых нечленораздельных возгласов. - Мне кажется, вам стоит взглянуть на Саида.
Raven Adams: И разум, и тело, получившие вожделенный отдых, напрочь отказывались просыпаться так скоро, реагировать на звуки окружающей среды, включаться в происходящее - до тех пор, пока Лутцгер не тронул девушку за плечо. Прикосновение чужого пронзило ее словно молнией, заставляя проснуться мгновенно и до того, как осмотреться и оценить расстановку сил, выбросить еще секунду назад расслабленно и уютно лежащую руку, крепко перехватывая холодными твердыми пальцами его запястье. Взгляд Рэйвен, злой, враждебный, колючий, уперся в его лицо, в очередной раз возводя между ними преграды, в очередной раз очерчивая четко границы, которые запрещено пересекать тому, кто сейчас их нарушил, кто спокойно и чуть виновато встречает ее агрессию... которую сам же и спровоцировал. А ее пальцы плотным кольцом сжимали его руку, в любой момент ожидая продолжения, давая ему понять - она готова с его стороны ко всему, к любой подлости, к удару в спину и исподтишка, поскольку тому, кто однажды нарушил договор, уже нет доверия. На языке вертелось несколько вопросов и реплик, от жесткого "Руки!" до едва ли не рыка "Я же сказала - держи дистанцию!", но девушка так ничего и не произнесла, и, еще немного помедлив, подалась назад, будто освобождая между ними как можно больше пространства, чтобы быть дальше, чтобы расстояние хоть немного гарантировало ее неприкосновенность... Отпустила его запястье лишь тогда, когда вытянутой руки перестало хватать для удержания. И только затем села, опустила голову, прячась за вконец растрепанной прической, за неряшливо свисающими прядями по обе стороны от лица, за подрагивающей ладонью, которой терла висок, силясь окончательно понять и смириться, что удобный для отхода момент безнадежно потерян, что она заснула, просто выключилась из действительности - именно тогда, когда делать этого было никак нельзя. Что теперь она окончательно и бесповоротно пленная. Злость на саму себя, на Саида, на Лутцгера выплескивалась тяжелым дыханием, нервными движениями, потерянно скользящим по земле взглядом. Что ей делать теперь? Что делать? Как вернуть свое и уйти? Как?!.. "Идиотка," - внутри все сжималось от бессилия и осознания того, что свой, возможно, единственный шанс она упустила. Упустила и спокойно проспала свою надежду еще немного пожить свободной. Поддалась слабости, которая безжалостно поставила ей подножку... Потому что еще несколько секунд назад Рэйвен будто бы лежала в темноте на сырой холодной земле, сквозь опущенные ресницы наблюдая за босоногим и выжидая, когда его, наконец, сморит сон. А теперь - будто колесо провернули, будто одно деление резко и четко сменилось другим, без плавного перехода, без возможности маневра, и она безнадежно в руках выживших, которым вряд ли понравится то, как Другая наставляла пистолет на Гробовщика и едва не прострелила ему колено... Девушка сжалась, обхватила руками предплечья, повела плечами, инстинктивно закрываясь от врага, который вряд ли разбудил ее просто так и сейчас наверняка повторит то, что говорил, пока Рэйвен оглушала бешено стучащая в висках кровь, подстегнутая адреналином, когда она перехватила в движении его руку... и неожиданно для себя почувствовала, что пальцы касаются не голой кожи, а мягкой ткани. Ее рубашка? Откуда?.. Ответ был слишком очевиден, чтобы Рэй пришлось произносить его даже мысленно. Она медленно натянула обратно на голое плечо сползшую видавшую виды рубашку и только потом подняла взгляд на Лутцгера - взгляд настороженный, недоверчивый, немного поникший, но уже без агрессии и ненависти. Помолчала пару секунд, при свете дня изучая мужчину, невольно оценивая расстояние между ними и ежась от еще не отпустившей ночной прохлады и ощущения согревающей мягкой ткани на коже... И лишь затем спросила коротко: - Что?.. "Тебе нужно?".. Он ведь не рассчитывает всерьез, что Рэйвен расслышала его негромкие слова в тот момент, когда инстинктивно пыталась себя защитить и заодно принять как данность тот факт, что с надеждой выбраться без потерь ей пришлось распрощаться?
Noah Lutzger: Пойманная в воздухе рука Лутцгера непроизвольно сжалась в кулак, чтобы потом, несмотря на силу, с которой пальцы девушки стиснули запястье, медленно разжимать кисть, излучая спокойствие человека, не ощущающего угрозы, за исключением, разве что, безумной мысли, что в этот момент Рэйвен представлена отличная возможность отплатить травмой за травму, вывернув сустав, пока Ноа смотрит на нее в легком замешательстве, опрометчиво не отдергивая руки, и заставить его испытывать ту же боль, что девушка, возможно, до сих пор чувствует в поврежденной руке. У Рэйвен нет пистолета, чтобы пригрозить, но зато есть другие выразительные и точные способы продемонстрировать, что она хочет причинить эту боль, готова причинить эту боль, готова нанести вред, если это снова потребуется. К ее сожалению, этот же жест, даже нагляднее, чем попытка уползти в воображаемую нору и уменьшить дистанцию, показывает, что она напугана, и зверь внутри Рэйвен наносит предупреждающий укус. Лутцгер чувствует, как поднывает пережатая жила на внутренней стороне запястья, обозначая ту малую степень боли, которую Рэйвен сейчас позволяет ему чувствовать, предостерегая о готовности напасть, если он вновь нарушит территорию, в третий раз. И Ноа замирает, не пытаясь высвободиться, как будто только что проснувшийся вместе с девушкой зверь вонзил ему в руку зубы и оставит множество ран, если стараться избавиться от хватки. - Все хорошо, - ровно произнес Лутцгер, держа перехваченную руку на весу. "Нет, ничего не хорошо," - ответил взгляд Рэйвен, обжигая ему скулы, и Ноа почувствовал, что невольно и слегка краснеет. Не давая лицу превратиться в напряженную маску ожидания, Лутцгер вопросительно вскинул бровь. "Вы правда настолько меня боитесь? Вы же видите, что я неопасен. Или нет?" - Извините, я не хотел пугать. - Он говорил так же плавно, как разжимались пальцы его руки, едва ощутимо задевая запястье Рэйвен, медленно поднимаясь вверх, пересчитывая секунды, в течение которых сидящая напротив девушка могла быть уверена, что Ноа не собирается выкручивать ей руки, хватать ее, связывать, наносить удары. Если бы она только знала, что случаи, когда эти пальцы держали оружие, можно пересчитать по ним же, она бы не глядела сейчас волчицей на открытую ладонь преступника, ни разу не навредившего ничему живому, ладонь человека, способного причинять боль, но лишь изредка - намеренную, и еще реже - незаслуженную, ладонь врага, но врага не слепого. Жаль, что ничего этого не написано там на изогнутых линиях на коже, а Рэйвен - не хиромант. Лутцгер держал обе пустые ладони на виду, показывая, что в них нет пистолетов, ножей и веревок, и он не намерен собирать в кулаки отсутствующую у него злобу, пока девушка не выпустила его руку и не обняла себя за предплечья, неловко прижимая к телу болтающуюся на одном плече рубашку. На долю секунды на лице Лутцгера мелькнула одобрительная полуулыбка при виде того, как Рэйвен поправляет сползший край - было еще прохладно, а для человека, столь внезапно вырванного из сна, воздух должен был казаться еще холоднее. Но о том, удалось ли девушке выспаться, он спросит ее потом. - Кажется, он приходит в сознание, но ни на что не реагирует, - указал Ноа на Саида, краем глаза отметив, как тот снова слабо пошевелил головой. Смягчившийся взгляд Рэйвен, где потухла враждебность, оставив после себя темную золу настороженности, как будто дал ему отмашку говорить быстрее, не боясь вызвать у собеседницы больше беспокойства и чувства противоречия, чем сейчас могло негативно повлиять на ответ на его просьбу. Однако продолжил Лутцгер чуть осторожнее: - Не могли бы вы... взглянуть? Пожалуйста, - и подкрепил последнее слово кивком, сигнализируя, что это не бессмысленная фигура речи, но не придавая слову агрессивной весомости. "Я ведь не прошу слишком многого?"
Raven Adams: Едва он начал говорить, Рэйвен отвела взгляд, упирая его в землю перед собой, намереваясь просидеть так всю его недолгую речь - исключительно потому, что не могла решить для себя, как именно теперь относиться к этому человеку, и выбирая самую простую, четкую и понятную позицию, к которой она привыкла, с которой сроднилась, которая была ее убежищем от всех тревог, забот и неприятностей. Закрытость и молчание. Игнор. Отказ от оценки и принятия решений в ситуации, когда она ничего, абсолютно ничего не может изменить. В ситуации, которая благодаря внешним факторам выровнялась в гармоничную нейтральность, и Рэйвен с одной стороны опасается ее нарушить, а с другой хочет выждать и посмотреть, в какую сторону качнутся весы без ее непосредственного участия, потому что в данный момент это важнее, нежели пытаться что-то поменять самой - пленной, беспомощной, загнанной. Вот только желаемую ровность удается выдержать лишь до того момента, пока Лутцгер не произносит "не хотел вас пугать", потому что на этих словах Рэйвен вскидывает голову и ледяным колючим взглядом смотрит на мужчину пару секунд, после чего опять утыкается взглядом в сырую почву. Боится?.. Нет, она не боится. По крайней мере, уж точно не его. Саида, будь он в форме, будь он готов на ней показать все свои иезуитские таланты, - разумеется. Толпу на пляже, ослепленную бешеной ненавистью к другим, и готовую на все, лишь бы поквитаться за убитых и похищенных, - возможно, если до этого дойдет. Голосов в голове, призрачных силуэтов и отупляющего холода... Не всегда. Смерти?.. Немного. Неизвестности, неопределенности, неустойчивости, жесткой зависимости от кого-то другого, не от себя? Да. Но неприятие его видения, всколыхнувшееся внутри реакцией будто на оскорбление, брошенное ей в лицо мягким извиняющимся тоном - извиняющимся за то, что якобы пугает ее, - отрезвило. Нет смысла убиваться по тому, что уже не изменить. Да, она пленница. Да, по ее собственной глупости. Но и под это придется прогнуться... Мало она прогибалась под Других, что теперь ее пугает необходимость сделать это еще раз? Или свобода, отвоеванная всего на полдня, вскружила голову настолько, что теперь уже не смириться с очередными наручниками?.. Рэйвен придержала дыхание, успокаиваясь, и затем заправила за уши растрепанные пряди, постаравшись сделать это максимально твердо, стремясь разрушить у ее тюремщика иллюзию запуганной жертвы. Она справится. Этому человеку, который вчера принес ей воды, ночью укрыл от холода рубашкой, а теперь сдержался в ответ на ее агрессивный выпад и пытается извиниться, далеко до Бенджамина Лайнуса. А значит, ее положение не так уж и плохо. По крайней мере, Гробовщик вряд ли постарается всерьез воспользоваться своей властью над ней - до определенного момента, быть может. Но эту мысль лучше держать про запас, не позволяя ей отравлять настоящее, когда Рэйвен, хоть и пленница, но не умирает от жажды, холода и мучительных ран. И - она нужна, это тоже надо задействовать. Адамс кивнула, постаравшись сделать это как можно увереннее. Разумеется, Саида она посмотрит, хотя и не в ее силах всерьез сделать что-то для его выздоровления. Неловко поднявшись на ноги, девушка в несколько шагов переместилась к арабу и уже рядом с ним села на колени, внимательно вглядываясь в бледное лицо, не желая пропустить ни единого знака, способного сигнализировать о том, что больной пошел на поправку. Пусть ее босоногий тюремщик тоже видит - она старается помочь... - Саид? - Другая негромко позвала его по имени, впрочем, не особенно надеясь на успех, но неожиданно веки мужчины дрогнули. - Саид, ты меня слышишь?.. - на вербальный ответ она, разумеется, не рассчитывала, но приходящий в себя человек должен знать, что здесь его ждут, как ждут и любого проявления жизни у того, кто уже считался наполовину трупом. Впрочем, ответа не последовало никакого - лицо мужчины вновь подернулось безэмоциональной маской обморока. Рэйвен потянулась выше, переводя взгляд на повязку, закрывавшую рану на голове - ее тоже надо было проверить, и, если она пропиталась кровью, сменить, - но, едва девушка коснулась пальцами марли, недальновидно на время оставив без внимания Саида, как неожиданно араб распахнул глаза, неловко и быстро вскинул руку, и с силой вцепился в растрепанную косу Другой. Сдавленно вскривнув, Рэйвен упала ему на грудь, беспомощно утянутая вниз его болезненным жестом; на долю секунды окунулась во взгляд его черных отчего-то умоляющих глаз, оказавшихся на расстоянии в несколько сантиметров от ее лица. Попыталась перехватить его казавшееся каменным запястье, расцепить судорогой сведеные пальцы, но, слабой от резкой боли, ей не хватало сил бороться с арабом, а разум пульсировал лишь одним инстинктивным порывом - вырваться, выбраться любой ценой, усиливающимся с каждым мгновением, когда ее волосы тысячами иголок впивались в голову, пронзая кожу, череп, и даже мозг.
Noah Lutzger: Лутцгер переместился к пострадавшему и сел рядом с левой рукой Саида, положив одну ладонь на колено, другую - на плечо араба. Пока Рэйвен терпеливо взывала к раненому, а Ноа невольно воображал аллегорическую сцену борьбы двух противоположных начал за одну человеческую душу, он чуть не усмехнулся вслух тому, насколько смешно в их ситуации зло в его лице со своим разрушительным невежеством, насколько ничтожно по сравнению с тем удивительным фактом, что, если Саиду суждено быть спасенным, то руками его врага, человека с темной стороны, не спешащего перейти на сторону света, но и не затаскивающего Джарру во мрак. Как и в утренних сумерках, так и в глазах Саида Джарры сидящие сейчас рядом с ним двое казались одного цвета - серого. Хотелось бы посмотреть, как он отреагирует, когда узнает, кто вытащил его из ямы и за ним ухаживал. Ноа понимал, как много между ними и Другими еще не закончено: нужно было вернуть Джека, Кейт и Сойера, нужно было вновь обозначить границы, отдать им Алекс, не идя на поводу у ее предательства, сравнять счет по мертвым телам, - но в тишине, нарушаемой только ровным голосом Рэйвен, касающейся повязки на голове Саида так, что на Лутцгера снисходило оптимистичное спокойствие от созерцания ее рук, в этот момент у него возникло ощущение, что мир возможен. Он был бы возможен дольше секунды, если бы Саид внезапно не ожил агрессией, которая, казалось, стекла в него из целого противостояния Других и чужаков, вырвалась из его прошлой военной жизни и вцепилась в руку, протянутую для помощи, отвращая Лутцгера, заставляя его с неприятным чувством под грудиной представить на мгновенье, когда он бросается на выручку, как Рэйвен ударит в ответ, кулаком в грудь, заслуженно, жестко, возвращая отношения двух лагерей в свою колею. Она только пискнула. Резко и болезненно приникла к полусбитому одеялу на груди Саида, словно ее поймали в лассо. - Эй! Саид! - Ладонь Лутцгера впилась в плечо араба, а колено предусмотрительно придавило распростертую под покрывалом свободную руку, когда Ноа подался вперед, через спину застывшей от пронизывающей боли Рэйвен и схватил Джарру за сомкнутую как клещи кисть, потряс, ударил по ней ребром ладони, попытался раздвинуть пальцы. - Пусти ее, она спасла тебе жизнь! Все хорошо, ты вне опасности, слышишь? - Ноа пытался говорить это, глядя в лицо Саиду, но взгляд двух бездонно черных и сверкающих в одну точку зрачков, один из которых уже, другой шире, с застывшим в них непонятным Лутцгеру в суматохе выражением, был обращен к девушке, не просящей ни возмездия за боль, ни избавления от нее. - Саид, это же я! Очнись! - отчеканил Ноа, стиснув зубы и подавляя желание заехать и так побитому человеку в челюсть. Вместо этого он с силой ухватил Джарру за запястье, прилагая к суставу ровно столько силы, сколько требовалось, чтобы, почувствовав новую боль, араб рефлекторно разжал деревянные пальцы, издавая раздраженный полустон. Оторвав руку Саида от волос Рэйвен, Лутцгер сразу же прижал конечность к земле, но, вопреки своим ожиданиям, через пару секунд почувствовал, что Саид снова обмяк - новая вспышка сознания оказалась немногим дольше предыдущей. Убедившись, что пострадавший снова не представляет угрозы ни для себя, ни для других, Ноа обернулся к Рэйвен, порывисто дышащую и растрепанную, которая уже выпрямилась и отползла на безопасное расстояние, не позволяя Лутцгеру поддаться секундному порыву, прикоснуться к ее затылку и потереть кожу, чтобы унять боль - на ее месте это было бы первое, что он сделал, туда так и тянулась рука. А если я скажу, что вы боитесь Саида, это тоже вас оскорбит? - подумал Ноа, вспоминая недовольный взор девушки и свое смущение тем, что он опять оступился в ее четко прорисованном мире. - А если скажу, что его тоже не следует бояться, пока я здесь, поверите? - Вы в порядке? - торопливо спросил Лутцгер, оценивающе разглядывая раскрасневшееся лицо девушки, и остановил взгляд на растревоженной прическе.
Raven Adams: Едва почувствовав свободу, Рэйвен ужом вывернулась из узкого пространства, где была почти зажата между двух мужчин, и отползла в сторону на несколько шагов - так, что никто из них не смог бы ее достать. Этот порыв не разума, не сознания, но инстинкта, когда она не воспринимала и не оценивала, сошел на нет, лишь только она ощутила себя в безопасности, смогла подрагивающей рукой стиснуть затылок под волосами, запустив пальцы в растрепанное основание косы и мягко потирая подушечками огнем горящую кожу. Сердце колотилось где-то в горле, дыхание сбивалось, затылок пронзало иглами, а выплеск адреналина заставлял кровь стучать в висках, но ощущение свободы лечило лучше всех возможных слов и лекарств. Проморгавшись от тонкой пелены выступивших из-за внезапной боли слез, девушка подняла голову и коротко взглянула на двух мужчин, нарушивших за столь короткое время ее неписанные правила и невидимые границы. Один - нечаянно, не слишком осознавая реальность, другой - вполне сознательно и уже не впервые, но мстить за это представлялось совсем немыслимым. Потому что лишь благодаря ему она сейчас в относительной безопасности, приглаживает саднящую кожу у корней волос, пытается унять сердцебиение и неровное прерывистое дыхание, натягивает свободной рукой опять сползшую с плеч рубашку, нервно отводит глаза и снова смотрит на босоногого, не находя в себе сил ни поблагодарить, ни в очередной раз напомнить об их вчерашнем договоре, который, кажется, уже не имеет никакого значения... - Да, - еле слышно, хрипло, а затем кашлянув пару раз и более громким голосом, пытаясь придать ему ровности и уверенности. - Да, - и кивнуть в подтверждение нетвердо прозвучавших слов, снова отводя неверные глаза, в которых наверняка еще видна охватившая ее на пару мгновений паника. Кивнуть, с невольным наслаждением отмечая свободу этого нехитрого жеста, от осознания которой девушке становится сразу легче и спокойнее, несмотря на тупую пульсирующую боль и жар, который чувствуют ее пальцы. Но проходит еще несколько секунд, прежде чем Рэйвен, закрыв на это время глаза и задерживая дыхание на каждом выдохе, произносит тише, ровнее, спокойнее, старательно возвращая себе утраченное равновесие, которое ей почти удалось обрести до этого болезненного порыва Саида, стремясь опять стать холодной, каменной, дистанциироваться от них обоих - не физически, поскольку в ее положении пленницы это едва ли полноценно возможно, но хотя бы на словах, эмоционально, ощущаемо как минимум босоногим и ею самой: - Он... не хотел меня обидеть. Это вышло случайно. Он не в себе, - голос девушки звучал глухо, но едва ли Лутцгер мог уловить в нем тень сомнения. Ведь по тому, как араб общался с Рэй вчера, четко понимая, что она стремится ему помочь, девушка легко могла предположить, что если уж он и захочет ей навредить, то в сознательном состоянии и в позиции четкого превосходства, когда роли поменяются и он будет представителем группы выживших, а она перевоплотится для него из помощницы и медика в обычную Другую, носителя необходимой информации, инструмент для обмена на пленников Гидры... но никак не сейчас, когда она еще пытается ему помочь. И выражение его глаз, в которые Рэйвен окунулась всего на мгновение, успев подчерпнуть в них больше, чем за попытку разговора до этого, говорило о многом. В них не было злобы, ненависти, желания причинить ей вред. В них было непонимание, просьба, мольба... помочь? Вернуть его в адекватное состояние? Его порыв... понял ли он вообще, что невольно сделал ей больно?.. Или просто пытался донести до нее, что еще жив, что слышит, что ему нужна помощь, чтобы его не бросили, не оставили, не закопали заживо, посчитав трупом?.. - Я.. его позже посмотрю еще. Пусть отдохнет, - "по крайней мере, он жив." Адамс замолчала, опасаясь делать какие-либо прогнозы по состоянию Саида. Возможно, в том большом мире, откуда прибыл Гробовщик, людям в таком положении и можно было поставить диагноз, но... не здесь, где, волею Острова ли, Джейкоба ли, могли с легкостью и без последствий оправиться стоящие одной ногой в могиле. Она видела такое. Так пусть высшие силы решают судьбу Джарры, пока Рэйвен попытается сделать для выживших вид, что еще нужна полуживому человеку, который едва не выдрал с корнем ее растрепанную косу... и от которого ее спас враг. - Спасибо, - еще немного помедлив, произнесла Адамс, не поднимая больше глаз на босоногого.
Noah Lutzger: "Даже более "да", чем я ожидал". Скрыть удивление от неожиданно здравомыслящего и непредвзятого ответа девушки у него не получилось, удалось только выдать его за недоверчивую заинтересованность, с которой несколько секунд Лутцгер смотрел на Рэйвен, словно ища доказательства того, что она обманывает, стараясь казаться более невозмутимой, чем на самом деле, и гордо не желая вызывать у чужака лишний альтруизм. Откуда, казалось бы, у живого человека силы на это после переноски по джунглям тела в два раза тяжелее себя самого, голодного вечера и непродолжительного сна? Или она настолько крепка волей, что может держать лицо после нападения, которое, как казалось Ноа минуту назад, должно было вызвать истерику и позволить выдать в ответ на его вопрос только сдержанный кивок, не более? Для настолько трезвых выкладок о состоянии Саида, по его мнению, было как-то рановато. Лутцгер припомнил, как вчера, как только он вырвал у Рэйвен из рук пистолет, она стояла, едва шевелясь, опустив плечи, сжавшись, словно любое движение могло спровоцировать удар или выстрел. Правда, тогда Ноа обоснованно представлял для нее угрозу, и вступиться за нее было некому. Впрочем, именно поэтому он сомневался, что его защита дала хоть какое-то ощущение безопасности - он все еще оставался пришельцем и человеком, причинившим Рэйвен боль, а значит, со своим страхом и аффектом девушка справлялась сама, с хладнокровием, которому можно позавидовать. "А она не робкого десятка, оказывается. Зря я тогда про "пугать"," - отметил Ноа про себя не без восхищения, значительной частью которого ответил на предложение осмотреть Джарру через какое-то время. - Хорошо, - кивнул он с готовностью, и по лицу Лутцгера было видно, что девушка его обнадежила. Ему не терпелось узнать прогнозы, и добрым ли знаком является это недопробуждение араба, но Ноа понимал, что это последнее, что Рэйвен сейчас хочет слышать, особенно в одном контексте со словом "добрый". Счастье, что она вообще рассматривает возможность приблизиться к Саиду после того, что только что произошло. - Если вы не... - "Не боитесь, что он нападет снова?" Ну уж нет". - ...не думаете, что это опасно. "Я не хочу вас заставлять," - намекал Ноа. Ему также не очень хотелось, чтобы жест девушки был продиктован страхом, что он станет трясти пистолетом у ее виска. Думая, что предложение прозвучало если не от чистого сердца, то по крайней мере от взвешенного разума, Лутцгер испытывал благодарность, казавшуюся ему гораздо более заслуженной, чем полученное им только что "спасибо" за действия, вряд ли вернувшие Рэйвен защищенность, которой та обладала, держа пистолет здоровой рукой. - Не за что. - "Это не подвиг". Как и в большинстве случаев, когда произносил эту фразу, Ноа здесь подразумевал под каждым словом именно то, что они означали. - Это мой способ попросить прощения за то, что повредил вам руку. - Лутцгер неловко улыбнулся, подчеркивая долю шутки. Что же касается более весомой доли правды... Нет, он не мог сказать, что попытка загладить свою вину стала единственным и первостепенным толчком к действию, не являлось им и стремление обеспечить сиделку Саиду или "язык" кому бы то ни было, кто дерзнет искать Джека и его спутников - об этом Ноа даже не задумался в момент, когда кинулся освобождать Рэйвен. Его желанием было лишь то, чтобы никто не пострадал, да и оставлять в беде женщину, когда у него имелись все силы спасать, было немыслимым. Тем не менее, Лутцгер сейчас хотел бы рассчитывать, что выданная ранее красная карточка будет списана с его счета, потому что собственная ошибка тяготила его, подпитывая ощущение неправильности, натянутости любого разговора, заставляла обдумывать отныне каждый шаг, подвергая его затем критике. Рэйвен еще предстояло заработать от него уйму неприятностей, в виде вопросов, которые он не перестанет задавать, возни с Саидом - от этого Лутцгер вряд ли отступится, но с причиненной физической болью смириться не может. И казалось, что, чем больше проходило времени, тем больше он убеждался, что физическое насилие с его стороны было в высшей степени неправильным. Должно быть, Лутцгер произнес эту фразу, чтобы убедить в том, что он заслуживает оправдания, себя самого, считающего, что нарушения правил не покрывает никакая оказанная помощь. - Воды? - Ноа протянул Рэйвен бутылку, на дне которой осталось на три пальца жидкости.
Raven Adams: "Хороший способ..." - мысленно протянула Рэйвен, плутая то ли в сарказме, то ли в благодарности, сплетенных в тугой узел неоднозначного отношения к ее вежливому тюремщику. Вслух не ответила, промолчала, смерила только его коротким взглядом - не ледяным, но прохладным, не жестким, но достаточно твердым, не колючим, но будто отвечающим, ставящим галочку отзыва вместо слов. Нет, лучше Лутцгер для нее не стал, и память о нарушенных правилах была слишком свежа, и положение ее, потирающей саднящую кожу головы, не изменилось ни от его помощи, ни от полушутки, ни от неловкой улыбки. Но все же... все же если сравнивать с тюремным заточением, она была уже не в карцере-одиночке, как опрометчиво заточила сама себя еще прошлым вечером, без права на воду, пищу и свет, а во в меру комфортабельной камере, с кроватью, матрацем и трехразовым питанием. Впрочем, насчет питания и прочего комфорта явно перебор, но как бы там ни было - тюрьма остается тюрьмой и для смертника, и для короля зоны, предвкушающего скорое освобождение. Вопрос лишь в условиях и в том, кто как устроится. Что ж... если нет возможности выбраться, Рэйвен постарается устроиться с максимальным для себя удобством - так, как устроилась в свое время у Других, незаметной бесполезной тенью, пряча от них вернувшийся дар и воспоминания о первых пятнадцати годах жизни. И ей это вполне неплохо удавалось... до той самой минуты, пока она не вызвала по рации Ричарда и не сдала сама себя древнему советнику, а заодно и лидеру Других Бену Лайнусу. Но все же у нее было два года. Два года с вернувшимся даром, и еще десят лет до этого... Вряд ли теперь потребуется столько времени, Рэйвен не слишком обольщалась насчет собственных перспектив на Острове. Если Бен всерьез надумает ее вернуть, то прятаться она сможет не так уж долго - здесь просто некуда бежать, когда по пятам идут те, кто лично учил тебя всем хитростям выживания и маскировки в джунглях. А потому... ни два года, ни тем более десять ей не светят. Но вот то, что светит, она постарается прожить с максимальным для себя комфортом, тем более, что Гробовщик, кажется, проявляет желание ей это предоставить, движимый то ли чувством вины, то ли джентльменскими соображениями, то ли, что самое правдоподобное, таким же, как и у Рэйвен, рассчетом - позаботиться о той, которая может позаботиться о его друге. Теперь главное для нее - нащупать границы, в пределах которых ей придется существовать... по крайней мере до тех пор, пока она не придумает способ вызволить свои вещи и удрать. - Воды? Рэйвен кивнула и взяла из руки Лутцгера бутылку с водой. Медленно сделала несколько глотков, окончательно успокаиваясь и размышляя, с чего лучше начать, в каком направлении сделать осторожный шаг и вывести босоногого на реакцию. Пить почти не хотелось, и девушка, все также неспешно и чуть рассеянно вылила остатки воды в пригорошню и умыла лицо... а затем уставилась на собственные пальцы, измазанные бледно-красным. Кровь. Видимо, Саида. Видимо, еще со вчера, когда она тащила его и сама не заметила, как коснулась лица испачканной в крови рукой. Рэйвен потерла лоб подушечками пальцев, лишь размазав подсохшие подтеки, и, разглядывая полусмывшуюся красноту на них и отчетливо ощущая себя невыносимо грязной, постаралась воспользоваться тем, что само шло в руки. - Мне нужно к ручью, - аккуратно проговорила девушка, и почти сразу подняла глаза на Гробовщика, наблюдая и ожидая реакции. Не попросила, не приказала - проинформировала. Теперь пусть он делает как считает нужным, а она посмотрит, где Лутцгер проведет стоп-черту... и в зависимости от этого сделает следующий шаг.
Noah Lutzger: Заметив, как на лбу девушки расплываются буровато-красные разводы, Лутцгер, слегка повертев головой, осмотрел лицо Рэйвен со всех сторон, словно желая убедиться, что это действительно не ее кровь, и без его внимания не остался причиненный кому-либо из их несвятой троицы вред, который он мог помочь предотвратить. Приглядывая за этими людьми, Ноа будто боролся со своей вчерашней попыткой установить мир силой в тот момент, когда он мог поступить умнее. Никто не должен пострадать - с них достаточно и одного раненого, зависшего между двумя лагерями и передаваемого из рук в руки как трубка мира или яблоко раздора. Никто не должен нападать - ведь это равновесие в итоге поможет беспомощному солдату остаться в живых. Равновесие, совместные действия врагов, сила Острова и наполовину чистая повязка - вместо удобной больничной койки, томографа и капельницы. Воистину, если Саид придет в себя, то полноправно сможет утверждать, что его спасло чудо. Правда, человек, этому чуду поспособствовавший, уже гасит свою неожиданную благосклонность и, кажется, хочет испариться под предлогом утолить жажду и привести в порядок лицо. "Все-таки то, что случилось, ее покоробило, чего и следовало ожидать," - Лутцгер понимал, что где-то в глубине, под маской холодной отрешенности, Рэйвен хочет развернуться и бежать, потому что вся эта ситуация не приносит ей ни добра, ни выгоды, только проблемы, риск, угрозу плена и возможные разногласия с соплеменниками из-за того, кому она помогает. - "Выпад Саида вполне мог стать последней каплей". Ноа не оставался подолгу мыслью на вопросе, чего же девушка ждет, потому что ее присутствие и наличие у нее медицинских навыков было ему на руку. Лутцгер выпрямился, собираясь составить Другой компанию и будто принимая удобное положение, из которого беглянку можно поймать на взлете. Пускаться в погоню было нерационально и бессмысленно. - Хорошая идея, - подхватил он. Ноа и сам был не против совершить прогулку к чистой воде. Не то чтобы его мучила жажда, гораздо больше хотелось промыть исцарапанные ходьбой по колючей траве и веткам ступни, про боль в которых он по-настоящему вспомнил только после ночи у жаркого костра и при упоминании о воде, в которую можно будет с облегчением опустить ссадины и охладить воспаленные ткани в быстром потоке. - Наверно, не стоит оставлять Саида здесь одного, - взглянув на араба, прибавил он с сомнением, на самом деле принимая как должное то, что одна Рэйвен никуда не пойдет, и сменять друг друга по очереди они не будут. Эта фраза была, скорее, скрытой просьбой, обращенной к Рэйвен, которая должна была сама решить, насколько безопасно для раненого остаться в одиночестве на несколько десятков минут.
Raven Adams: Что ж, не самый плохой расклад. Получив ответ, Рэйвен отвела взгляд и встала, машинально стряхивая с пальцев остатки мутной от крови воды. На то, что босоногий отпустит ее прогуляться до ручья в одиночестве, она не рассчитывала, как не рассчитывала, в общем, и на то, что вообще попадет в ближайшее время к ручью. Разве что ему действительно самому туда надо… Рэйвен на его месте поступила бы иначе. Связала бы пленника, привязала накрепко к дереву и пошла бы за помощью, чтобы перенести раненого на пляж с минимальным риском дать чужаку возможность удрать. Его аккуратно, но недвусмысленно высказанное желание попасть к ручью осталось бы без отклика… ну разве что перед уходом Рэйвен сбегала бы туда сама и, набрав в бутылку воды, напоила бы его. На этом все. Почему босоногий решил действовать иначе?.. Не исключено, что у него просто мало опыта, и он слабо понимает, как лучше вести себя в сложившейся ситуации, чтобы обезопасить себя от попыток Другой сбежать, а человечность, которую он стремится продемонстрировать, не причем, и является лишь эхом того, каким он был в прошлой жизни, на большой земле, когда не нужно было противостоять коренным жителям Острова, подозревать и опасаться чего-либо, ежедневно сжимать в ладони гладкую рукоять оружия. Впрочем, как бы то ни было, границу он указал, и длина поводка была вполне комфортной… если только может быть комфортным плен. Озвученная Лутцгером проблема тем не менее имела место быть, и, раз тюремщик не собирается идти на пляж за помощью, а сама Рэйвен в жизни не озвучит дельное предложение связать ее, надо как-то решать этот вопрос. Очевидно, что самостоятельно Саид никуда не доберется, значит, придется его нести – и нести им вдвоем. Одному с исцарапанными в кровь ступнями, другой с вывернутой вчера вечером кистью, которая, Адамс надеялась, не подведет ее и не будет больше напоминать о себе внезапной слабостью и болью. - Нужно сделать носилки, - негромко уронила девушка, осматриваясь по сторонам. – Хотя бы из этого, - заметив невдалеке дерево со свисающими лианами, она указала в его сторону рукой и решительно направилась туда, не оглядываясь на мужчину и рискуя получить пулю в спину за своеволие. Сама Рэйвен на этот моменте выхватила бы пистолет и жестко приказала бы остановиться. При отсутствии реакции выстрелила бы в сторону человека, не задев его. Вторая пуля пробила бы колено или икру. Еще одна черта, еще одна граница. Реагируй, босоногий.
Noah Lutzger: "И эта идея хорошая," - качнул Лутцгер головой. Он настороженно взглянул в спину девушке и подумал, что, должно быть, с такой же решимостью и уверенностью она будет вовсе не рвать лианы, а навсегда покидать выживших, с их непонятными мотивами, с их чуждыми и по сути безразличными ей проблемами, с их наплевательством на правила, которое она никогда не простит, с их недоверием, с их совершенно инопланетным миром и царящими в нем отношениями, со стремлением так же убежать, только с Острове - с желанием, которое ей должно быть сложно понять. Она будет уходить от возможности быть использованной, не подозревая, что недоросший манипулятор в действительности мысленно рассматривает способы ее отблагодарить. И к ручью она шла бы так же, если бы Лутцгер отпустил - с надеждой, что у него слишком болят ноги, чтобы догонять, с перспективой перейти на бег, без необходимости оглядываться. И ведь Рэйвен еще могла, как в том случае, так и сейчас. Не спуская с девушки глаз, Ноа подобрал с земли за лямку ее рюкзак и, запустив руку в боковой карман, достал складной нож. В спешке не делающая ему чести память о том, что он рылся в вещах Рэйвен и знает, где что лежит, сыграла Лутцгеру на руку. Да, он торопился - окликнуть Другую до того, как та скроется за следующим деревом, покрыть расстояние между ними, которое вместо семи шагов оказывается десятью, неосторожных и поэтому болезненных, проделанных немного шаткой походкой, создающей неловкое ощущение, будто у тебя не две ноги, а четыре, как у кота, то и дело отдергивающего лапу от нагревшейся жестяной крыши. - Полагаю, что для этой работы нужен нож. Лутцгер держит инструмент в руке, не раскрывая лезвия, дабы никто не подумал, что произнесенная спокойным тоном очевидность является угрозой, раз уж невооруженным глазом видно, что это даже не риторический вопрос. Это напоминание, что здесь, прямо перед этим деревом с лианами, указанного ею, Рэйвен пора остановиться. Предупреждение о том, что именно здесь ее путь заканчивается. Если, конечно, она не лукавит. Если она намерена показать спутнику нужное дерево, а не бежать без оглядки. Если в ее действиях не таится подвох вместо поиска технических решений имеющейся проблемы. Если, конечно, ей не наплевать на проблему - Рэйвен же хочется попасть к воде или нет? Женщина хочет привести себя в порядок, мужчина - зализать раны. Стоя на траве, Лутцгер неуютно потряс ступней, поспешно угодившей на какой-то скрытый в стеблях камень, и, кивнув на лианы, коротко спросил: - Какой длины?
Raven Adams: Ни окрика, ни выстрела не последовало. Только слова в спину, напряженный предупреждающий тон, опасение, вынужденная твердость. Неплохо, даже очень. Будь он идеально спокоен, Рэйвен бы тут же почувствовала подвох, и, возможно, на какое-то время прекратила попытки нащупать границы. И еще больше захотела бы удрать, что опять сказалось бы на ее умении приспосабливаться и мыслить в непростой ситуации, когда она на грани провала и едва ли сможет спастись. Адамс остановилась возле дерева, осматривая и перебирая лианы, нажимая пальцами на упругие травянистые стебли, аккуратно проверяя их на прочность и гибкость, и, наконец, отступила на шаг назад, предоставляя работу Лутцгеру. На то, что он доверит ей резать лианы, девушка и не рассчитывала – из-за ножа. Ножа, который лежал у нее в рюкзаке, и который, Рэйвен была уверена, босоногий ей не даст, даже если ему сейчас в одиночку придется делать носилки. Просить у него нож – значит переступать черту, за которую девушке было нельзя, это понятно и без всяких эфемерно определенных границ. Так что… - Чем длиннее, тем лучше, - она подняла вверх руку и, насколько хватало роста, мазнула ребром ладони горизонтальную линию поперек свисающих лиан, будто отрезала. – Штук двенадцать-пятнадцать, больше не надо. Я пока соберу ветки. И, оставив Лутцгера справляться с задачей самостоятельно, огляделась еще раз – на этот раз уделив внимание травянисто-земляному покрытию под их ногами, выискивая прочные и в меру длинные ветки, которые, если связать их между собой, выдержали бы взрослого мужчину. Конечно, будь у них топор, дело пошло бы куда быстрее. Но приходилось довольствоваться тем, что уже отторгла мать-природа, либо когда-то давно сломали люди или животные. Рэйвен подбирала то одну, то другую палку, пробовала руками или коленом на прочность, и, недовольно отбрасывая находки целиком или переломившимися на две части, продолжала искать. Краем глаза наблюдая за Лутцгером, девушка подспудно ждала момента, когда он чересчур увлечется срезанием лиан, чтобы подхватить с поляны рюкзак и броситься прочь, в джунгли, опередив босоногого всего на несколько мгновений, и ей хватит их, чтобы скрыться за растениями, которые защитят ее от выпущенной вслед пули. Конечно, нож жаль, но… лучше уж так, чем на пляже, пусть и на длинном поводке. Вот только гробовщик так и не дал ей удобного момента, нескольких секунд, чтобы попытаться сделать задуманное. Подходить близко к рюкзаку она опасалась, дабы не возбудить лишнее подозрение и агрессию, а это значило, что времени потребуется чуть больше. Выжидая, девушка, тем не менее, отыскала подходящие палки и теперь выкладывала на поляне невдалеке от Саида так, чтобы удобнее было связать их в носилки. Вот только взгляд босоногого, аккуратный, но внимательный, не отпускал ее, будто зная, к чему сейчас Рэйвен рвется всей душой, и не давая ей шанса попытаться удрать или получить пулю в спину… что в ее случае было практически равноценно. В один из моментов их взгляды встретились – ее выжидающий с его наблюдающим. «Отпусти меня.» Она отвела глаза раньше, опустила, уткнула в землю перед собой, машинально перекладывая ветки неторопливыми движениями рук. «Отпусти меня...» Глупо, Рэйвен. Может, у этого человека и невелик опыт общения с пленными, но то, что он не собирается тебя отпускать, он дал понять еще вчера. Когда вывернул руку, когда не позволил самостоятельно залезть в рюкзак… и теперь лишь подтверждает это, оставив ее вещи в опасной близости от свободы, что дает ему возможность безнаказанно наблюдать за ней и за ними. Жди удобный момент, Рэйвен, и беги что есть сил. То, что потом будет с босоногим, с Саидом, со всеми выжившими, тебя уже не касается.
Noah Lutzger: "Хороший нож," - отметил Лутцгер, полоснув по первому стеблю. Лезвие достаточно плавно прорезало тонкую чуть подсохшую оболочку побега, деля ее местами на отдельные волокна, врезаясь в эластичную сердцевину, как в спелое манго. Даже с голыми ступнями на колкой земле работать было относительно легко, к тому же, Ноа подбадривал себя мыслью, что нож Рэйвен сейчас режет лиану, окрашивающую его ладони зеленым - кажется, крупинками какого-то местного мха, а не оказался у него в ноге, как если бы Другой удалось заполучить предмет. Тогда Лутцгер вряд ли бы порадовался качеству заточки. Он бы полз к лагерю, повисая на деревьях, как зеленый стебель, который Ноа сейчас отрывает от влажного ствола, распутывая, и потирая пальцы, перепачканные свежим растительным соком, спонтанно вспоминает, как еще в начальной школе ему рассказывали, что растения тоже чувствуют боль. Была бы она сравнимой? "Хороший нож, да". У него в руках - просто замечательный. Лучше только доверие, которого Ноа все никак не может заработать, и согласие на невысказанную просьбу, которую он не может правильно сформулировать. Лутцгер подергал застрявший в корнях конец лианы и обрубил его. Почти одновременно с правой стороны, где Рэйвен собирала палки для основы, послышался треск ветки. Он повернул голову - не на звук, а бросая к Рэйвен один из десятка уже отданных настороженных, но не давящих полувзглядов, что позволяли лишь определить ее местоположение. Нельзя же было с точностью утверждать, что девушка не решила просто занять его делом и ослабить наблюдение, чтобы уйти не только из поля зрения Лутцгера, но и из зоны досягаемости, как и то, что на месте переломившейся о ее колено с коротким хрустом палки Рэйвен не предпочла бы видеть его - сломавшегося, утратившего волю и силу, согнувшегося от боли, проигравшего, чтобы она точно так же отбросила его в сторону, как ненужный материал, и продолжала путь без этого хлама. Она явно хотела бы, чтобы это было так же просто. Лутцгер, твердо стоящий на исколотых ногах, бросил очередной срезанный стебель в шаге от себя и вернулся к своему занятию, зная, что через три секунды вновь обратит взор на Рэйвен и ее строгое усердие сидящего в укрытии зверя, слушающего ветер. "Я жду," - увидел Ноа в ее глазах и не отвел взгляда с твердым противоречием, пока девушка не опустила их, несколько раз прочтя: "Останьтесь. Я не знаю, как попросить, но вы должны остаться". Пока Лутцгер отрезал нужное количество лиан, а Другая готовила каркас для будущих носилок, они больше не посмотрели друг на друга одновременно. Не общались они и словами. В сосредоточенном молчании Ноа спрятал нож в карман брюк, принес материалы к месту сборки и, не дожидаясь инструкций, с негромким и оптимистичным "Ну, попробуем" потянулся к пересечению палок основы, чтобы прихватить их импровизированной веревкой. Рэйвен теперь могла так же радоваться, что он связывает части носилок, а не ее запястья.
Raven Adams: Момент, которого ждала Адамс, так и не представился. Босоногий ни разу не отвлекался на лианы дольше необходимого для того, чтобы продолжать контролировать ее глазами, чтобы четко отслеживать ее перемещения и движения, так и не расслабившись, держа девушку на длинном, но прочном поводке своего взгляда. Недостаточно для маневра, особенно когда у противника пистолет. И, едва Лутцгер вернулся на лесную прогалину с охапкой длинных и тонких, в меру прочных лиан, Рэйвен принялась мысленно искать иной выход, не изменившись в лице, не дрогнув, не выдав себя ничем, кроме того раза, когда их взгляды встретились ненадолго, и в ее потемневших от напряжения глазах он мог прочесть единственное сокровенное желание - удрать. Не сказав ни слова, приняв его возвращение как должное, Другая принялась связывать каркас воедино четкими, выверенными движениями, будто ей приходилось выполнять подобное много раз и действия уже доведены до автоматизма. Притворяться, что все нормально, что у нее не колотится сердце где-то под горлом оттого, что до свободы один шаг? Притворяться, что ее мышцы в меру расслаблены, еще не в силах напрячься по-настоящему после вчерашней сбивающей с ног усталости, которыя не могла всего за одну неполную ночь испариться без следа, в то время как все тело подрагивает изнутри, будто свернутая пружина толкает под дых, стремясь распрямиться? Легко. Именно так она жила у Других. Именно так она жила еще до Других. Именно так она жила всю свою неровную жизнь - обманывая, скрываясь, видная лишь тому, кто умел читать по глазам и смотреть глубже молчания, невозмутимого спокойствия, привнесенной четкости, кто знал, куда смотреть, и догадывался, что можно найти за почти железным фасадом. Пожалуй, из всех, с кем Рэйвен приходилось сталкиваться, этой способностью в полной мере обладал лишь Бенджамин Лайнус... еще одна из причин, чтобы никогда не возвращаться в лагерь Других по собственной воле. Бегло глянув краем глаза на Лутцгера - скорее чтобы оценить, какой лазейки ждать на этот раз, чем для чего-то еще, - девушка недовольно повела бровью. Вряд ли они унесут Саида далеко на том, что получится вместо носилок в той части, где ими занялся босоногий... Может, крепкая бечевка и удержала бы палки вместе так, как их хотел закрепить Гробовщик, но с лианами надо обращаться умнее и аккуратнее. Либо послать его за еще одной партией, чтобы оплести все носилки... Первым порывом девушки было именно это - дать ему еще один шанс отвлечься, а себе еще один шанс удрать безоружной. Но второй вариант показался более предпочтительным в счет того, что Гробовщик уже показал себя внимательным охранником. Подобраться поближе и выхватить из-за пояса пистолет. Одним ловким движением. И - все, победа за ней... Он снова на мушке, она снова неимоверно богата по меркам джунглей. - Не так, - бросила Рэйвен, пересаживаясь ближе и уверенно забирая из его рук длинные края лианы. - Или лиана порвется, или палка выскользнет. Вот, - девушка переплела ветки несколько раз, закрепила, коротко взглянула на мужчину - внимательно следил? все понял? - Здесь сделай так же. Я подержу. Ее испачканные кровью пальцы прижали лиану к соединению веток - так, чтобы Лутцгеру было удобнее вязать непривычный узел, - другая рука подтянула ближе свободный край импровизированной веревки. Обе на виду, демонстрируют сознательный отказ от любого маневра. Но едва Гробовщик закрепил лиану в том положении, в котором ее держала Рэйвен, Другая аккуратно убрала руку... Чтобы не мешать. Чтобы не отвлекать того, кто аккуратно старается повторить показанный ею прием. Чтобы потянуться осторожно, незаметно, очень мягко к оружию, заткнутому за пояс брюк всего в нескольких дюймах от девушки... ловя себя на жестокой и решительной мысли, что ей даже не обязательно выхватывать его полностью. Достаточно просто дотянуться до курка.
Noah Lutzger: Лутцгер пожал плечами и чуть рассеянно передал Другой концы зеленой веревки. Возможно, через пару секунд, если бы Рэйвен не вмешалась, он бы и сам понял, что пробный узел не оправдает возложенных на него надежд - Ноа приходилось каждый день связывать лианами охапки хвороста, но это были конструкции попроще, да и лианы нужны были потолще. Рэйвен, видимо, так хотелось к воде, что она сразу же положила конец всем его экспериментам. Ее можно было понять, и Лутцгер терпеливо выслушал указания, но когда взялся самостоятельно закончить узел, почувствовал привычный, но болезненный укол в плечо чуть повыше лопатки. В джунглях насекомые частенько пытались употреблять его в пищу, травка, которую посоветовала Сан в качестве репеллента, помогала плохо, и Гробовщик постоянно вел борьбу за капли своей крови. Вот и сейчас он, бросив детали носилок, резко развернулся, чтобы прихлопнуть паразита. Рэйвен спасла несчастное насекомое, которое, не окончив завтрак, взлетело, когда рука Лутцгера, метнувшаяся для удара, сначала замерла на полпути, а потом, как только до Ноа дошло, что происходит, и что никуда кроме как за пояс его брюк, Другая тянуться не могла, крепко схватила запястье девушки. - Ну хватит, - лаконично обрубил Ноа ее попытки высвободиться. Рэйвен падала спиной на землю из неустойчивой позы на корточках вместе с этой емкой и твердой, как камень из рогатки, фразой. Несколько секунд Лутцгер боролся с левой рукой девушки, норовящей ударить его по лицу, но вскоре оба предплечья Рэйвен были прижаты к груди, сильно, крепко, но не так, чтобы Ноа приходилось наваливаться на нее всем телом или причинять ей существенную боль - отплатить авансом за то, что Рэйвен по счастливой случайности чуть не подстрелила ему ногу или что-то еще, Лутцгер не собирался, просто так им легче было бы поговорить и поддерживать зрительный контакт. - Я что, стреляю в вас? Или нож у горла держу? - отчеканил Лутцгер жестко, но тратя больше энергии от этого тона на придание силы словам, чем на выплескивание своего раздражения, уверенно и спокойнее, чем мог бы, но без налета слащавой миролюбивости, вопреки своему обыкновению. "Подумай хорошо," - говорил его открытый, но в то же время строгий взгляд. Мимоходом Ноа сам задумался о ноже - он сунул его в карман машинально, не предполагая никоим образом, что он может понадобиться в качестве оружия. А ведь разговор мог бы оказаться совсем иным с поднесенным к горлу лежащей на земле девушки лезвием и совсем другими словами. Но Лутцгер не стал бы: он хотел сказать вовсе не то, что за него донес бы до Рэйвен и нож в двух миллиметрах от нитки пульса. В том случае плевала она на любые его слова еще больше, чем, возможно, они безразличны ей сейчас. - Послушайте. Мне нужна ваша помощь, и до интриг, войн и шпионских игр между вашими и нашими нет никакого дела. Мне просто нужна помощь. - "А не ваша смерть. Потому что на нас ответственность за жизнь человека". Выразительно кивнув головой, Ноа бросил Другой в лицо это главное слово, звучавшее гораздо строже, чем крик о помощи, и наглее, чем мольба, заключая в себе их общую задачу, с которой вряд ли справиться одному, босоногому и недостаточно образованному, и отсекая все ненужные и неважные на данный момент смыслы, которых Рэйвен так боялась - допросы, может быть, пытки... У Ноа не хватило ни времени, ни дыхания, ни слов, чтобы расплываться по древу о том, что все, что его в эту минуту заботит - только помощь Саиду, здесь и сейчас, это отразилось на доходчивой и четкой интонации, выделяющей важное, и в подборе некоторых слов. "Мне нужна ваша помощь" - "мне", а не "нам", которым подавай и месторасположение пленников, и проводника. Как бы Лутцгеру ни хотелось вернуть в лагерь лидера, в данный момент его мотивы были больше чем когда-либо далеки от этого и ближе к "здесь и сейчас". В далекой перспективе Ноа справедливо размышлял разве что о том, что даже в цивилизации, где не нужно ежесекундно думать о простом выживании, та помощь, о которой он просит, имеет цену. А солдат, заботящийся о чужом раненом, заслужил эту цену вдвойне. - А потом мы с вами подумаем, как я могу помочь вам, - прибавил Ноа спокойно, так и глядя в глаза Рэйвен, все еще проклинавшие его со всем возмущением и чернотой. Он смотрел в ответ с уверенностью в том, что знает, о чем говорит. "И не отрицайте, я все вижу. Потому что я знаю, как выглядит человек в трудной ситуации, когда о нем совершенно некому позаботиться. И не может быть, чтобы я был не в состоянии оказать ответную услугу". - Сейчас я уберу руки. Не делайте того, чего не нужно. Лутцгер выжидающе вскинул бровь, словно ожидая согласия и подводя черту под своим расписанным в десятке слов ультиматумом об объявлении мира, которого никто здесь не ждал, и выпустил из пальцев запястья девушки, подчеркнуто медленно отводя руки, будто желая растянуть время, чтобы сказать Рэйвен все тем же честным взглядом: подумай, прими, подпиши. "А я тем временем уже готов к оплеухе".
Raven Adams: Будь она христианкой – решила бы, что на то воля Божья и не суждено ей убежать в джунгли одной, скрываясь от своего бывшего племени. Будь бескомпромиссной атеисткой – списала бы все на невезение и пробовала, пробовала, пробовала бы до тех пор, пока не получилось бы, или пока босоногий не всадил бы ей пулю промеж лопаток, лучший якорь, которым можно намертво сковать. Но Рэйвен, хоть и росла в среде неявного, но витавшего в воздухе атеизма, тесно граничащего с наукой, которой можно объяснить все, кроме, разве что, ее способностей общения с мертвыми, большую часть сознательной жизни провела в среде... скорее, язычников, нежели кого-то еще, и кожей впитала веру в Остров, в джунгли и в Джейкоба, в их локальный и ограниченный мир, где людей намного меньше, чем на всей остальной планете, а потому их затворнику-богу приходилось гораздо проще. - Это еще кто такая? Почему здесь? - Так велел Джейкоб... И тишина в ответ, потому что нечего возразить. Приказ, пара фраз спокойным тоном или даже запиской – и никто из них не осмелится нарушить его, сделать по-своему, пойти поперек. Больно, руки связаны. Голова гудит – ее ударили чем-то или просто приложили к нижней части лица тряпку, смоченную хлороформом? Она не помнит. Она вообще не помнит, что делала и где была до того, как очнуться здесь, на жестком земляном полу палатки, не узнавая ни местность, ни голоса, доносящиеся до ее слуха. Где она? Что случилось? Кто такой Джейкоб и почему он велел ее связать? Нет ответа. Нет никого, кому можно задать вопрос. Вот только запястья очень болят от крепких веревок... ...намного сильнее, чем от крепких рук, сдерживавших ее. Сначала Рэйвен попыталась дернуться, вывернуться, но затихла спустя несколько бесплотных попыток. Вчера она была совсем без сил, и потому невольно думала, что теперь, отдохнувшая, сможет противостоять Гробовщику. Не тут-то было. Будучи довольно крепкой для женщины и в меру ловкой, взращенная в джунглях как дешевая рабочая сила на побегушках, выносливая и неприхотливая, привыкшая к долгим переходам и ночевкам в лесах, Рэйвен отчетливо почувствовала, что проигрыш и боль в запястье прошлым вечером были не только результатом ее усталости. Босоногий сильнее, ощутимо сильнее, чем выглядит, чем кажется на первый взгляд, и его крепкая хватка, лишающая ее возможности двигаться и сопротивляться, без слов дает понять – ему будет не так уж сложно справиться с ней и не применяя оружие. Если только он захочет. Кто же ты такой, черный дым тебя возьми?.. Впервые за все эти бесконечно долгие часы во взгляде Рэйвен, устремленном на Лутцгера, мелькнуло подобие интереса. Жаль, что ей не хватило в свое время любопытства внимательно прочитать досье на выживших, когда для этого была подходящая возможность... Ограничившись беглым просмотром данных на Саида Джарру, Другая передернулась и остальные папки лишь пролистала. Память услужливо подсовывала не слишком удачное фото босоногого на первой странице, заковыристую и непривычную ее слуху фамилию, которую она даже не удосужилась полностью прочитать, и, кажется, сведения о жене и сыне. Впрочем, последнее не факт, что верно – не исключено, что в воспоминании информация спуталась с данными из какого-то другого досье, и даже скорее всего. В тот момент все они были для нее одинаковыми. Чужими, лишними, выходцами из другого мира, вторгшимися в ее ровную, устоявшуюся вселенную как инородные тела, нарушившие баланс, всполошившие и всколыхнувшие мирно живущее поселение Других. Впрочем, сейчас ситуация не слишком изменилась. Разве что стечение обстоятельств, настойчиво не позволяющее ей удрать, невольно наводило на мысль, что это тоже может быть не просто так. Если только местячковому богу, заставившему Других выкрасть ее из деревни за день до убийства всех в Дхарме, действительно есть до нее какое-то дело. Если. Рэйвен села, отведя взгляд и уставившись на каркас носилок, медленно заправила за ухо прядь волос, и, спустя пару десятков секунд отодвинулась от Лутцгера еще дальше, к противоположному концу длинных палок, принявшись вязать с другой стороны. Будто этот эпизод – случайность, неосторожность, ничего не решающая мелочь, будто она не пыталась только что добраться до оружия, будто кусачее насекомое не сорвало весь ее аккуратный план. Будто это не Гробовщик только что держал ее прижатой к земле, и не он убедительно втолковывал, что ему в действительности надо от девушки. «Подумаешь, как мне помочь?.. Конечно, это ведь так сложно, что ничего в голову не приходит…» - На каркас одеяло положим. Так помягче будет, - негромко произнесла Адамс, прокручивая в памяти его фразы – четкие, аккуратные, в меру властные, призывающие повиноваться наравне с крепким захватом ее запястий. Вот только в последней босоногий забыл уточнить одно. Другой не следует делать того, что не нужно… кому именно?
Noah Lutzger: Лутцгер ожидал, что она, если не ударит, что-нибудь скажет. Или что у Рэйвен хватит наглости не отвести взгляда и в одной фразе выразить, где она видела его помощь и его самого - в каких тапках. Или что она язвительным смешком покажет, что это ей не нужно. Так делают люди, верящие в свои проблемы как в нечто преходящее. И только обреченные опускают глаза, делая вид, что поблескивание кристаллов льда в бокале - самое важное, что сейчас происходит в жизни, олицетворяя пустое ничто с выражением лица, квадратным и бледным как бумага. Где-то одинокой точкой на нем искорка интереса, которую можно списать на удивление - больше Ноа ничего не удалось прочесть. Показал ли он, кто здесь хозяин? Грустно, если так. Хотя, искусственный мир, построенный на легком испуге, в их случае был гораздо лучше худой ссоры. Донес ли то, что на самом деле хотел? Судя по тому, как быстро Другая вернулась к изготовлению носилок, она по крайней мере поняла, что с ним не стоит лезть в драку, об остальном за бумажной отстраненностью можно было только догадываться. Грустно, если у него получилось заставить ее понять лишь это. "Опять не рассчитал силы?" - Лутцгер внимательно проследил за движениями девушки. С его стороны спрашивать теперь, как она, было бы непедагогично, поэтому он старался не упустить ни единой детали. Другая медленно заправила за ухо мешавшую прядь, набрасывая ее на запутавшуюся в волосах, подобранную с земли травинку. Не дернула рукой от боли, не потерла запястья, не угомонила прикосновением боль в затылке и спине, так, как накануне вечером растирала ноющие плечи. Ноа с облегчением отметил, что, очевидно, не причинил Рэйвен достаточно боли, чтобы она сочла это его намерением. Не причинил достаточно боли, чтобы его грызло такое чувство вины, как вчера. - Да, конечно, - кивнул Лутцгер, сидя в той же позе над носилками, со всей своей симметричной невозмутимостью, и после нескольких других узлов вернувшись к тому, на котором они столь внезапно прервались раньше, уверенно завершил его. Рэйвен удалось сделать больше - своими длинными пальцами она справлялась с работой ловчее, к тому же, ее взгляд не отвлекался на своего визави. А Ноа присматривал за углубившейся в работу или мысли Другой, без лишнего энтузиазма пытаясь угадать последние. Прислушалась к его словам и задумалась о цене? Отмела их и методично замышляет новый план получения оружия? Продолжает его опасаться, готовая в любой момент перейти в оборону?.. Лутцгер так и не угадал правильный вариант, когда они в молчании закончили работу и, стянув с Саида одеяло, накрыли им скрепленный лианами остов. Устраивая на носилках Джарру, Ноа задумался о более близких телу вещах - мельком взглянув на ноги раненого, он посчитал, что ботинки тому в ближайшее время вряд ли понадобятся, а непрекращающаяся боль в подошвах уже начала раздражать, и мысль о том, что придется еще и возвращаться в лагерь босиком, не вселяла в Лутцгера оптимизма. "Раз уж ты верхом, я это позаимствую," - не без труда Ноа принялся развязывать пропитанные ливнем шнурки на тяжелых ботинках араба. - "Получишь назад в целости, как и карабин, вот увидишь". - Это я ему потом верну, - прокомментировал Лутцгер свои действия, встретившись взглядом с Рэйвен, - как и вам ваши вещи. - "Но не раньше, чем пойму, что вы не замышляете с этими вещами на меня покушение".
Raven Adams: Решение Лутцгера забрать на время ботинки Саида уровняло шансы беглянки и ее тюремщика. Теперь в передвижении по джунглям у нее нет преимущества перед человеком, чьи ступни исколоты и поцарапаны жестким недружелюбным лесным ковром, но Рэйвен едва ли всерьез отреагировала на это, кажется, окончательно смирившись с тем, что удрать ей уже не удастся. Положиться на обещания и честное слово Гробовщика, поверить, что он действительно позаботится о ней, как старается позаботиться о раненом сотоварище? Вряд ли у нее это выйдет после долгого проживания бок о бок с Бенджамином Лайнусом, который в любом честно данном обещании умел находить удобные для себя лазейки, так, что обещание оставалось вроде бы ненарушенным, но всегда в пользу лидера Других. Встретившись взглядом с Лутцгером, девушка отвела глаза – уже привычный жест, безмолвное согласие, молчаливая отстраненность. Нет, вряд ли он тянет на Лайнуса… И все-таки доверять ему Рэйвен бы не решилась, как не решилась бы доверять никому на своем пути к полному одиночеству, желая избавиться от Бенджаминов Лайнусов всех мастей и разливов, от тех, кому от нее, холодной и в общем-то бесполезной, что-то нужно. Вот только следующая фраза Лутцгера заставила ее снова поднять глаза и скептически, но очень красноречиво, вскинуть бровь. «Ты бы еще наврал, что отпустишь – вдруг поверю?» Ее жесткий недоверчивый взгляд кольнул Гробовщика на пару мгновений, прежде чем девушка взялась за длинные палки, служившие ручками носилок, и ехидно подумала, что ее тюремщику еще надо прихватить отобранный у нее рюкзак. «Самое время вернуть его мне, чтобы самому не таскать…» Жаль, что он так вовремя додумался снять с араба ботинки – она бы с некоторым садистским удовольствием посмотрела, как он ковыляет по джунглям с тяжелой ношей, заставляющей острые камни и сучья еще глубже впиваться в непривычные к такому ступни ног. А заодно, может, и нашла бы момент улизнуть – боль притупляет бдительность, особенно такая неприятная и надоедливая. Переход до ручья занял немного времени – меньше, чем ожидала Рэйвен. То ли Гробовщик, обзаведясь обувью, заметно прибавил ходу по сравнению с тем, как они добирались от пляжа до Саида, то ли сама Адамс торопилась к воде, и Лутцгер невольно подстраивался под ее шаг, но вскоре до их слуха донеслось журчание и потянуло прохладной свежестью, а спустя еще минуту-две они оказались на прогалине, где широкий ручей заставил джунгли расступиться, отвоевывая свое русло. Осторожно положив носилки с бесчувственным мужчиной на траву, Рэйвен в несколько шагов оказалась возле воды, присела на крупный береговой камень – коленями на самый край, - и с наслаждением опустила обе руки в воду по локоть – так глубоко, как только смогла, закрыла глаза. Холод от бьющих на дне ключей обжег ей пальцы, мягкими наручниками стянул запястья, гладил кожу, поднимаясь по рукам выше, к плечам, даря ровность и спокойствие, обещая чистоту. Он совсем не был похож на тот, другой холод, что сковывает ее так же – начиная с рук, - с завидным постоянством каждый раз, когда она путешествует в черном ледяном пространстве, принадлежащем мертвецам, и Адамс еще немного помедлила, прежде чем аккуратно и тщательно умыть лицо, и лишь затем так же аккуратно произнести через плечо, будто перебрасывая мостик перемирия после ее попытки добраться до оружия, после холодного скепсиса и невидимого Лутцгером ехидства: - Дай мне мыло… пожалуйста. Еще одна попытка нащупать границу, а заодно проверка опрометчивых обещаний. Если он собирается отдать ей вещи, то почему бы не начать прямо сейчас, с самых невинных и очевидно ей необходимых? «Ты же не боишься, что я замылю тебя до смерти?..»
Noah Lutzger: Лутцгер остановил взгляд на виске Рэйвен, когда та недоверчиво дернула бровью, и качнул головой, давая понять, что ничего, кроме как принять его туманное обещание на веру, ей сейчас не остается. Потому что подкреплять свои слова делом в данный момент Ноа не намерен, хотя бы в силу того, что не позволит женщине тащить на плечах объемный рюкзак, когда на ней еще и часть веса раненого. Своей ноши Рэйвен еще натаскается, когда они расстанутся. Подняв багаж девушки на одно плечо, Ноа подумал, что постоянно находиться под таким грузом ей не очень-то сладко, и она могла бы более радостно воспользоваться передышкой, пока Лутцгер возьмет его на себя. "Без двух пистолетов было бы гораздо легче," - отметил он, то ли констатируя факт, то ли лишний раз напоминая себе, что нужно отдавать в самую последнюю очередь. Оружие он не вернет еще какое-то время не только из соображений вежливости и в попытке физически помочь. В остальном же, пока Лутцгер не собирается обременять Рэйвен больше ничем, кроме того, о чем просил, не из желания выставить показное джентльменство, а потому что считает такое распределение нагрузки правильным, забирая лишнюю едва ли посильную тягу у женщины, а не отнимая последний скарб у пленницы. Опустив носилки с Саидом на плоский берег ручья, Ноа мысленно поблагодарил араба за ботинки. Будь Лутцгер босиком, замученный новой порцией повреждений на подошвах, он избавился бы от ноши с большей охотой, и посадка оказалась бы менее мягкой. Худшее, что он теперь мог сделать, не в состоянии адекватно помочь Джарре - это спровоцировать новое сотрясение. Ноа положил рюкзак на землю так же бережно, хотя и знал, что там не лежало ничего очень хрупкого. Ему бы самому не понравилось, если бы швыряли его вещи, особенно на острове, где он приучил себя обращаться с любыми пустяковыми благами цивилизации еще аккуратнее, и то, что Рэйвен теоретически могла бы заменить пришедшие в негодность вещи на новые в своем лагере, не уменьшало этого уважения. Поэтому и рыться в рюкзаке девушки в поисках мыла вспотевшими руками, в соке лиан и с налипшим на кожу лесным мусором, тоже было неправильно. Прежде чем идти выполнять просьбу Ноа сел в двух шагах от Другой к ручью и принялся мыть руки. - Минуту, - сказал он в процессе, потирая кожу между пальцами. Свежесть, которую Лутцгер почти сразу ощутил на ладонях, казалась очень заманчивой, но он решил повременить с тем, чтобы окунуть в воду и саднящие пятки, по крайней мере до того момента, когда разберется, что у Рэйвен на уме помимо мыла. Стряхивая с рук воду, Ноа предположил, что - во-первых - это полотенце. Лутцгер достал его из рюкзака и вместе с мыльницей протянул девушке. - Не убейте меня этим. - Его губы исказила легкая улыбка, непринужденная ровно настолько, сколько правды было в шутке. Он не пытался отразить в своих словах сарказм, подчеркивая безоружность девушки, не стремился напомнить ей о своем силовом превосходстве, противопоставляя двум пистолетам безобидные предметы, зубы и ногти, он не хотел этим сказать, даже глядя на Рэйвен сверху вниз, что победа за ним. Лицо Ноа стало чуть серьезнее: "Нет, я не отрицаю, что вы на это способны. Просто - зачем?". Это была еще одна завуалированная и вежливая просьба не пытаться воевать, просьба сильного, но просьба равного, а заодно и попытка подтвердить то, о чем они негласно договорились на прошлой стоянке. Или молчание Рэйвен можно было не расценивать как знак согласия?
Raven Adams: Краем глаза девушка наблюдала, как ее тюремщик оттирает прохладной водой ладони, прежде чем запускать руки в ее вещи, исполняя просьбу пленницы, и невольно проникалась ощущением... нет, не благодарности за еще не произошедшее, за его стремление к аккуратности в обращении с чужими вещами, но ощущением какой-то правильности с едва заметными нотками уважения к тому, кто, нечаянно или нарочно, все же отдавал некую долю уважения и ей самой. Как минимум тем, что не обращался с нею как с животным, позволяя ей быть человеком во всех этих необходимых жизненных мелочах. Не обращался с нею так, как Бен Лайнус - с Фордом и Остин на Гидре. Интересно, когда дойдет до вопросов о пленниках... Она молчала и ждала, легко поводя длинными пальцами по искрящейся солнцем поверхности воды, будто не в силах оторваться от этого источника свежести, сделав перерыв лишь затем, чтобы аккуратно сложить на соседнем камне рубашку, которая все еще прикрывала ее смуглые плечи, и подобрать нерасплетенные волосы вверх, в неряшливый пучок, зацепив их парой тонких и гладких, подобранных тут же веточек. По крайней мере, не будут мешаться, пока Адамс отмоет себя от лесной грязи и ночных приключений... а уж потом она займется тем, что постарается распутать все калтуны, что превратили ее густые длинные волосы в растрепанную паклю. - Не убейте меня этим. - Постараюсь, - в тон ему, и без вызова в голосе. Он в меру пошутил, она в меру отбила, упрочняя шаткий мостик перемирия между ними, пуская по нему эти слова легким мячиком, будто проверяя его надежность. И легкий кивок головой - "спасибо". Рэйвен отвела глаза, давая им обоим передышку. Себе - возможность вернуться в привычное равновесие, смывая холодной водой усталость, непростую ночь, нервозность и тревожность ситуации, заставляя разум опять мыслить четко, ясно, отбрасывая страх неизвестности. Ему - спокойствие уверенности, что она не ударит исподтишка, не воспользуется моментом, не попытается снова сбежать, ломая их негласную договоренность, пользуясь его доверием, только благодаря которому она имеет возможность сейчас плескаться в свежей воде, а не привязана веревкой к носилкам и Саиду, лишенная всего, кроме двух необходимых человеку с пляжа функций - самостоятельно идти и нести раненого. Намылив ладони, Рэйвен вновь потерла лоб, смывая даже воспоминание о чужой крови на своем лице, тщательно потирая подушечками пальцев виски, щеки, подбородок, запуская пальцы даже за линию волос, и так же тщательно и аккуратно смыла, чувствуя, как щелочь вяжет и натягивает кожу, и испытывая от этого удовольствие уверенности, что чиста от крови Саида. Поколебавшись немного, девушка решила не останавливаться на этом - неизвестно, когда в следующий раз предоставится такая возможность, - и аккуратными движениями ополоснула шею, открытый участок груди над майкой, левую руку от кисти до плеча, смывая пыль и грязь, и лишь когда добралась до правой, сильно проводя холодной мокрой ладонью по коже, споткнулась и выдохнула, вздрогнув. Ссадина, о которой Рэйвен почти забыла, неожиданно отозвалась на неосторожное прикосновение болью, пронзившей руку насквозь. Замерев, девушка внимательно осмотрела повреждение, украшавшее правое предплечье, аккуратно касаясь пальцами вокруг ссадины. Сама ранка, хоть и неприятно глубокая, уже затянулась и заветрилась, и если бы не припухлость вокруг, не глянцево порозовевшая кожа на краях и не ощущение того, что температура ее чуть выше, чем на всех остальных участках тела, все было бы в полном порядке... "Нехорошо..." - помрачнев, Рэйвен закончила мыть правое плечо, но движения ее стали медленными, преувеличенно аккуратными из опасения еще раз нечаянно задеть ссадину, в которой явно начиналось заражение. И вытерлась так же, неторопливо, скорее отдавая дань вежливому вниманию Гробовщика, позаботившемуся о полотенце для нее, чем из необходимости, затем сложив мыло и полотенце на тот же камень, откуда она их взяла. И только после этого, пересев удобнее и вытянув ноги вдоль берега, принялась, зачерпывая воду ладонью, оттирать с джинс засохшую на коленях грязь. Ту самую, в которую она упала вчера, лишив себя и пистолета, и преимущества.
Noah Lutzger: - Спасибо и на этом, - легко усмехнулся Лутцгер, снова без сарказма, поворачиваясь, чтобы удалиться и позволить Рэйвен спокойно заниматься своими делами. Негоже незнакомцу пялиться на то, как женщина приводит себя в порядок, даже если он этого хочет. Это слишком личное занятие, чтобы в это время стоять у нее над душой, действуя на нервы, расстроенные еще после по-женски непосильного поступка, когда Рэйвен пыталась доставить Саида к пляжу. Ноа счел, что после всего девушка заслужила хотя бы иллюзию пребывания наедине с водой. А контролировать каждый ее шаг ему удастся и на расстоянии за каким-нибудь не менее полезным делом. Например, прежде чем думать о себе и хлебать из ручья, попытаться заставить пить раненого, у которого тоже не было во рту ни капли с самого утра. Лутцгер посмотрел на Саида с целью убедиться, что тот ровно дышит, и присел около воды, чтобы ополоснуть и наполнить теперь уже ставшую для них троих общей бутылку. Слушая сквозь журчание, как из горлышка выходит воздух, Ноа повернул голову к Рэйвен. Та с видимым удовольствием намыливала лицо, не замечая за ладонями ни любопытства в его глазах, ни участия. Он опять вспомнил, как еще в начале этих двух месяцев смывал с себя остатки дикарского дня в плохо приспособленном для жизни лагере и думал о цивилизации с душем и водопроводом, которой ему, городскому жителю, сильно не хватало. Думает ли Рэйвен сейчас о таком же удобном и благоустроенном мире, пока Лутцгер смотрит на нее и невольно радуется тому, что сейчас чистая кожа - это для девушки весомая причина чувствовать себя человеком? Он отошел от берега ручья и, успев несколько раз смерить проверяющим взором плескавшуюся в воде Другую, присел на корточки рядом с носилками. Саид пока не подавал новых признаков жизни, но по его состоянию не было заметно и ухудшений, и Ноа предпочел посчитать это добрым знаком. Он аккуратно, стараясь не утопить раненого в капле воды, смочил тому губы из бутылки и вытер лицо араба обнаруженным в его же кармане носовым платком. Осторожность, с которой приходилось это проделывать, причудливым и диким образом напомнила Лутцгеру кропотливую работу по бальзамированию покойников, и он понял, что пришей ему сейчас медицинское образование, Ноа никогда в жизни не смог бы собирать по частям, зашивать и латать живую плоть без этого больного дежа-вю. "Прости, Саид, ничего личного. Просто я - это я, и я давно не брал в руки шашек". Стряхнув с бутыли последние капли, как и с себя - крошки воспоминаний о своей жизни до острова, Лутцгер похлопал Джарру по плечу и повернул обратно к ручью, где Рэйвен озабоченно рассматривала ссадину на руке. "Нехорошо," - не подозревая, насколько их мысли сходятся, подумал Ноа при виде предплечья девушки, затем спохватился: - "Я ведь не мог этого сделать?" – припоминая все случаи, когда он был вынужден применять силу, и произнес единственное, что в данном случае имело значение, с готовностью и легким облегчением, что вовремя нашелся: - Аптечку? – Он отчасти остался доволен тем, что сообразил предложить быстрее, чем девушка попросила необходимый ей предмет. Перспектива, что их общение превратится в пинг-понг "просьба-ответ, просьба-ответ", и Рэйвен будет постоянно спрашивать разрешения воспользоваться той или иной своей вещью, среди которых есть и достаточно личные, вызывала у Ноа чувство дискомфорта под ложечкой. Это был острый угол, который так хотелось сгладить, как будто Лутцгер постоянно наступал на него под травой босой ногой. Распоряжаться чужим ему было не впервой, но одно дело взять после катастрофы для выживания пару вещей у тех, кому они уже никогда не понадобятся, и действительно использовать их, а совсем другое – так или иначе стоять между Рэйвен и ее багажом и даже не сметь получить выгоду от ситуации в виде каких-нибудь полезных принадлежностей, ущемлять девушку, как будто он делает это из собственного сволочизма и холодного расчета. И это после того, как та помогал его соплеменнику?.. Рюкзак так и висел мертвым грузом, так как каждый из них считал, что ему не дозволено им распоряжаться. Чтобы понять, что Другая думает так же, Луцтгер достаточно долго наблюдал ее скованность, несвободу дотронуться до того, что когда-то ей принадлежало, ее взгляды в сторону рюкзака, слишком хорошо помнил попытку Рэйвен завладеть пистолетом. И почему-то казалось, что некомфортный для Ноа расчет был верным – эта очерченная ею черно-белая граница между пленницей и надзирателем, отсутствие каких-либо дальнейших попыток к бегству, налегке, через знакомые джунгли, домой, создавали неуловимый подтекст, что без вещей Рэйвен не уйдет. И, к сожалению Лутцгера, если бы не эта мысль, она бы сейчас полноправно владела своим имуществом, за исключением оружия. Но Другая почти убедила его в догадке, и теперь Ноа задавался еще одним вопросом – она не бежит без вещей, потому что у них в лагере так мало ресурсов, что сомнительно, судя по стычкам, в которых Другие едва ли испытывали нехватку патронов, или потому что очень нескоро собирается обратно?..
Raven Adams: Будь она одна, сама по себе и свободна, Рэйвен бы непременно задержалась у ручья дольше, очищая себя от трудного перехода, давая себе отдых и покой, возможность слиться воедино с джунглями, которые теперь должны стать ее единственным домом. Но ощущение плененности преследовало внимательным взглядом мужчины, не позволяя расслабиться в полной мере, сделать то, чего мучительно хотелось. Снять майку, прополоскать ее в ручье, и вновь натянуть на тело - чистую. Скинуть обувь, покатать стопой гладкие камешки, таким нехитрым массажем избавляясь от усталости и следов долгого путешествия. И как апофеоз - ополоснуться в ручье полностью, освежаясь для новой жизни, быть может, недолгой, но свободной. Вот только присутствие и неназойливое внимание к ней Гробовщика не позволит пойти дальше самого необходимого. А необходимое, по сути, закончилось ровно на том, как девушка отмыла лицо от крови Саида - все остальное было призвано лишь продлить их пребывание у ручья, оттягивая неотвратимо приближающийся момент появления Другой на пляже... в качестве кого? Хоть босоногий и старается вести себя с ней по-человечески, в лагере наверняка найдутся люди, имеющие претензии к Другим и жаждущие отомстить. Разве только сыграть на состоянии Саида, на том, что она все-таки медик, и вроде бы имеет возможность как-то ему помочь. Достаточно ли это весомый аргумент для выживших, чтобы оставить ее в покое и лишь наблюдать, не причиняя боли и неприятностей?.. Подняв на Лутцгера взгляд, Рэйвен отрицательно качнула головой. Потом помедлила и произнесла коротко: - Лучше расческу. Нет, она вовсе не собиралась умирать от заражения, но в условиях дикого леса можно было найти и другое лекарство для ее ссадины. Более экологически чистое, хотя и несколько менее эффективное... Промывать спиртом затянувшуюся и подзажившую ранку все равно уже поздно. Впрочем, вопрос тут вовсе не в экономии медикаментов, хотя в этом и был определенный смысл, если Рэйвен все же надеялась выбраться от выживших и вернуться на свой собственный путь, а лишь в очередной попытке нащупать границы дозволенного ей Гробовщиком - теперь, после ее выпада к пистолету, после его обещаний вернуть ей вещи "потом", и перед кристально ясной и уже очевидной перспективой перехода на пляж. Сильно ли она укоротила собственный поводок неудавшимся побегом?.. Закончив чистить джинсы, девушка ополоснула руки и, распустив импровизированный пучок, принялась распутывать свалявшуюся косу, попутно выуживая из черных волос сухие листики, тонкие веточки и прочие мелочи, свидетельствующие о том, что она провела в джунглях немало часов. Пальцы ее двигались четко и умело, но не слишком быстро - одновременно с этим Рэйвен выжидала, размышляла, искала момент, когда сделать вызывающий рейд на ближайшую поляну, провоцируя своего охранника остановить ее, или же дать возможность открыто завершить то, зачем она рискнула выбраться из кольца его непосредственного контроля. И все-таки свежесть воды ее успокоила, возвращая трезвость мысли и способность адекватно оценивать ситуацию, унимая страх неизвестности и долю паники от того, что может ждать ее на пляже. Как бы то ни было, она подстроится и подождет… Не в первый раз ей приходится оказываться чужой среди своих. По большому счету, Рэйвен с детства живет с этим ощущением – с тех пор, когда поняла, что видеть и говорить с мертвецами считается ненормальным. С тех пор, как четко уяснила, что молчать или лгать лучше и проще, чем говорить правду. С тех пор, как училась приспосабливаться и быть как можно более незаметной, тихой, прозрачно-несуществующей для людей, чье внимание к ней было в большей степени опасением, недоумением или желанием использовать, и в меньшей – чисто человеческим участием. И даже с ее побегом изменилось немногое, здесь она тоже лишь инструмент. Привычный, хотя и набивший оскомину образ, в котором Рэйвен, расплетая спутавшиеся волосы, пытается остаться человеком сама для себя.
Noah Lutzger: «О, женщины,» - усмехнулся Лутцгер про себя, услышав, что расческа важнее, а после логически рассудил, что Рэйвен сама себе врач, и это ее рука, стало быть, ей виднее. Как бы он ни стремился контролировать все, что происходит во время их похода, готовый к тому, что пойти не так может что угодно, Ноа понимал, что, сейчас настаивая, будет немного перегибать палку. - Вы уверены, что все хорошо? – спросил он на всякий случай, чуть жестко нахмурившись. Пока Рэйвен помогала Лутцгеру с Саидом, она, как ему казалось, тоже находилась под его ответственностью, но, если отбросить разумную нехватку взаимного доверия, как ни странно, с ней Лутцгер чувствовал себя спокойнее, чем с раненым – девушка, по крайней мере, была способна внятно оценить свое состояние и дать в ответ настойчивый взгляд: «Расческу». Другая приняла предмет из его руки, почти не взглянув на Ноа, продолжая распутывать косу, голова чуть наклонена, ловкие руки подняты к голове, локти чуть расставлены, подтягивая стройный силуэт в черной майке, по которому Лутцгер невольно пробежал взглядом от внутренней стороны плеча, заходя чуть вперед за пройму топа, до талии, так же осторожно, как девушка разделяла части прически. Одна прядь из-под самой шеи, выпав из ослабленной косы, потянула за собой в гущу волос крошечный сухой лист, нарушая идеальную картину. Может быть, эта мелочь заставила Лутцгера заострить внимание, а может быть, рядом просто текла вода, а женщина расчесывала волосы, и он почти поэтически не смог оторвать глаз, наблюдая, как под расческой мелькают редкие солнечные блики, крупицы света на черном бархате, на первый взгляд жестком, тяжелом и неровном от лесных былинок. Ноа представил, как Рэйвен окунет копну волос в ручей по всей длине, по всей густоте, и с кончиков ей на колени и спину будет капать вода, унося пыль так же, как и с посвежевшего лица, с которого немного стекла изможденная бледность, каплями с длинных и таких же черных ресниц упало раздражение, и четкие уголки правильных губ перестали выглядеть печально-усталыми. «Красивая,» - пролетело у Лутцгера в голове плавно и естественно. Он присел на корточки слева от Рэйвен и проследил за ее задумчивым и сосредоточенным взором, устремленным куда-то за противоположный берег ручья, сквозь джунгли и сквозь прозрачную воду, наливаясь такой же упорядоченной и серьезной ясностью. Там, куда неотрывно смотрела Другая, Ноа ничего не увидел, прервал созерцание природы и, понимая, что Рэйвен вряд ли обрадуется, увидев, что он просто на нее уставился, решил нарушить молчание. Тем более, что оплеухи он заслуживал вовсе не за любование ее немного неряшливыми волосами. - Я так и не спросил ваше имя, кажется, - с оттенком смущения произнес Лутцгер, приветливо повернувшись к девушке. Наверно, спроси он это раньше, повисшая пауза не показалась бы ему столь неловкой. Но все это время Ноа был занят чем угодно – обеспечением медицинской помощи Саиду, установкой вокруг них прочных границ, контратаками в ответ на попытки себя подстрелить… И это вместо того, чтобы по-человечески представиться, не быть для Другой, и без того относящейся к нему настороженно, лицом без названия, избежать очередного острого угла, который будет утыкаться в совесть Лутцгера чем дальше, тем ощутимее. Каким образом вменяемый человек без этого должен поверить, что Ноа не считает его просто пленником и обслугой, как вообще на фоне такого упущения можно на полном серьезе стремиться показать уважение? Рэйвен, судя по всему, было все равно, или она очень умело делала вид, а вот Лутцгеру дальше стало бы гораздо труднее продолжать общение. - Меня Ноа зовут. А вас? – «Теперь у вас есть еще одно слово, которым меня можно называть, помимо тех, что я уже успел заслужить,» - подумал он не без легкой иронии. Стоило ему представиться, как Ноа сразу стало проще до такой степени, что он даже хотел скрепить их окончательное знакомство рукопожатием, но Рэйвен продолжала методично водить расческой по волосам, постепенно создавая между ними переливающуюся, темную, приобретающую все большую прямоту и аккуратность завесу, сквозь которую она едва ли заметила его оставшуюся на колене руку, так и не закончившую движение. Лутцгер не стал пытаться и привлечь ее взгляд, то ли потому что хотел еще на полминуты сохранить прежний, размышляющий и прозрачный, то ли потому что ему самому нравилось смотреть.
Raven Adams: Рэйвен сочла бы его первый вопрос за издевательство, если бы некоторое время назад не приняла решение, что Лутцгер - совсем не местячковый Бенджамин Лайнус из лагеря выживших. Со стороны лидера Других такая фраза смотрелась бы тонким сарказмом, даже сказанная тем же вежливым аккуратным тоном с ноткой заботливости. Со стороны ее босоногого тюремщика - скорее, глупостью... либо логичным для него шагом в тех границах, которые он установил между ними по своему разумению, и которых не видит она, которые никак не совпадают с теми границами, что ей хотелось очертить невидимой крепостью вокруг себя... и которые он преступает беззастенчиво и спокойно. "Меня принудительно ведут в лагерь чужих. По сравнению с этим ранка на плече - совершеннейшая мелочь. Все просто отлично. Ни капли сомнения." Она не ответила. Пусть думает, что хочет, но она, в отличие от бессознательного Саида, сможет о себе позаботиться. Если, конечно, не получит пулю в спину во время еще одного безрассудно смелого выпада, глупого выпада... который, все же, не глупее, чем этот его вопрос. Волосы распутывались медленно, едва поддаваясь, будто впитав весь тот хаос, которым теперь наполнилась ее до того размеренная и ровная жизнь, но Рэйвен терпеливо отделяла прядку за прядкой, молча и спокойно проводя по ним расческой, выпутывая мелкие веточки и частицы высохшей листвы, превращая растрепанную, потерявшую всякий вид косу в гладкую, черную, густо поблескивающую на солнце гладь. И по мере того, как прическа ее из беспорядка преобразовывалась в порядок, то же самое происходило и с ее мыслями, до того - хаотичными и растрепанными. Будто бы, причесываясь, она проводила ровными зубьями и по ним тоже, выстраивая в ряд, четкий, аккуратный, прямой, логический. Но до того, как Рэйвен успела произнести про себя ясно то, что поняла быстрыми, быстрее любых слов, размышлениями, босоногий вновь потребовал к себе внимания. - Я так и не спросил ваше имя, кажется. "Не спросил. Потому что вы сначала стреляете, а только потом разговариваете." Во взгляде ее на миг мелькнула прежняя неприязнь, которая, казалось, и не уходила никуда окончательно, а лишь пряталась - быть может, в этом же хаосе мыслей и волос, - но когда Другая, спустя еще с десяток секунд, устремила на Лутцгера взгляд, прочесть ее было уже нельзя. Ноа... Она помедлила, принимая это имя, примеряя его на босоногого, сопоставляя. Значит, Ноа. "Да хоть Румпельштильцхен," - просилось на язык, и, возможно, тенью отметилось в темных глазах, но с губ слетело совсем иное. - Рэйвен. Можно было бы и соврать. Назваться, например, Анной, Энни - как хотела назвать ее мать, и как девушка совершенно не мыслила себя. Простое хорошее имя для простой хорошей девушки, простой хорошей жизни. Кто знает, может, будь она действительно Энни, у нее не оказалось бы дара, и все бы сложилось совсем иначе. Но она - Raven, черная мгла междумирья, покойницкий крик воронья, взмах черноперого крыла, заслонившего небо. Имя, определившее ее жизнь... в том прямом смысле, прямее которого не бывает. Будь она Энни Адамс, простой и нормальной, без голосов в голове, она бы сейчас была мертва. Черные волосы, аккуратно расчесанные, неровной волной укрывали ее плечи, спину, руки, и, отложив расческу на тот же камешек, куда до того - мыло с полотенцем, будто бы это был передаточный пункт между двумя вынужденными соприкасаться мирами, Рэйвен вновь поймала Лутцгера на крючок прямого взгляда. - Послушай... Ноа, - еще несколько секунд молчания, будто бы призванного придать весомости ее словам, дать Лутцгеру время сосредоточиться для восприятия чего-то важного, что она вдруг решила до него донести. - Я передумала. Я пойду с тобой на пляж. Совершенно добровольно. И помогу Саиду, сделаю для этого все возможное. Я могу сделать больше, чем сказала тебе вчера, - залог ее безопасности был произнесен тем же ровным тоном, но и взгляд оставался таким же прямым и тяжелым, давая понять, что это - еще не все. - Но дай мне слово, что если вы вступите в переговоры с Другими, я узнаю об этом. Просить не выдавать ее, не обменивать на своих - глупо, даже если согласится босоногий, слушать его на пляже никто не станет. И вдаваться в подробности собственной ситуации ей не хочется совершенно, тем самым не давая выжившим козырь знания, что Лайнус не отказался бы заполучить ее назад. Но вот быть разумной и заботливой медсестрой для Саида, показать себя честной и ответственной, завоевывать этим если не доверие, то по крайней мере расслабленное отношение со стороны пляжников, и вовремя получить информацию - это даст ей преимущество, а с ним и возможность удрать до того, как выжившие поймут, что она не просто рядовой солдат, пойманный в плен, ценность которого едва ли доходит до грязной рубашки Форда, и решат махнуть заблудшую к ним Другую на Шепарда или Остин. А до тех пор - она в полной безопасности в единственной части Острова, где Бен Лайнус не станет ее искать.
Noah Lutzger: “А если бы она просто хмыкнула и отвернулась, как бы я ее называл? И так ведь могло быть”. Если бы девушка не ответила, Ноа придумал бы что-нибудь для себя. Долго думать о человеке без того, чтобы индивидуально связать его с каким-нибудь уникальным качеством, характеристикой, набором букв, он все равно не смог бы – это деструктурировало бы его личную базу данных, создавая диссонанс между миром знакомого, вмещающего бегло исследованную часть острова, лагерь, проторенные тропы, эту ситуацию с Саидом, в гуще которой он оказался и которую не мог игнорировать, и неизведанной областью джунглей, где прячутся Другие и дикие животные. Для этого люди и придумали имена. Для этого Сойер на пляже и лепит на каждого кличку, потому что на имена ему плевать - если подумать, то можно посчитать это нормальным явлением для полуобитаемого острова: это в толпе можно строить случайное общение с безымянными лицами; здесь, вдали от благоустроенных городов, если у тебя ни имени, ни клички, ты тем более зверь. Хотела Рэйвен этого или нет, в уме и про себя Лутцгер бы все равно ее очеловечил. В конце концов, не только каждая дразнилка Сойера что-то означает, имена тоже даются неспроста. Лутцгер вспомнил, как хорошо в этом разбиралась и как серьезно относилась к выбору имени его мать, для которой, казалось, каждая буква имела значение и не была случайной, вспомнил, жалея, что происхождение имен в детстве никогда не было ему по-настоящему интересно. А теперь выяснять, почему он – Ноа, уже поздно, теперь он любопытствовал о своей визави, но сходу спрашивать у Рэйвен, кто наградил ее этим именем и почему, стало неловко. Он сам не стал бы откровенничать о том, что его имя в переводе с языка исторической родины означает или «спокойный», или «утешитель», и о том, как дед ругал американцев за их английский, на котором это имя звучало для него почти как женское, говоря, что лучше бы назвали мальчика Джоном – там, по крайней мере, понятно, почему не читается “h”, и о том, что казаться спокойным у него вполне получалось, а вот в роли утешителя он не видел себя убедительным. - Как интересно, - лишь прокомментировал Лутцгер, коротко, дружелюбно и искренне, получив лучшую награду за дерзость без позволения обрести в сознании девушки имя и стать тем самым для нее более реальным человеком, чем прежде – прямой ответ и редкое, необычное и одно из самых удивительных, что он когда-либо слышал, имя, которое, возможно, со своими сильными, твердыми согласными и отчасти жестокой ассоциацией с образом больших черных птиц за собой, мог бы носить и мужчина, если бы кому-то на памяти Лутцгера это имя подходило больше, чем сидящей рядом с ним женщине. Черное имя, шикарные черные волосы, черные перья-пряди отливают на солнце угольным блеском. Черные зрачки-бусинки внимательных глаз, которые стали чуть честнее, очевидно, когда Рэйвен, решила сказать нечто важное – то, что они подробно не обсуждали, но негласно подразумевали, каждый в своем одному ему понятном свете. Рэйвен, должно быть, про себя называла свой визит в лагерь выживших пленом, Лутцгер – помощью. В конце концов, когда он просил помочь, Ноа не упомянул, что входит в это понятие, не из хитрости, а под влиянием остроты момента. Встречное предложение, с одной стороны, Лутцгер посчитал резонным, с другой – оно вызвало у него столько вопросов, что пару мгновений, не скрывая удивление, он смотрел на девушку, как бы раздумывая. “Она имеет в виду все переговоры с Другими или только те, где она предположительно является товаром?” – Ноа вспомнил Локка и Эко, которых Алекс повела туда, где находились пленники, и подумал, что Саид, который – теперь понятно по какой причине – не участвует в том походе, не хотел бы, чтобы об их единственном козыре узнал кто-либо еще из Других, даже при условии, что Рэйвен физически не может сообщить об этом кому-либо еще из своих. – “Спросить нельзя – это все равно что сказать «А», надо будет говорить «Б». Врать не менее нежелательно”. – Оставалось выжидать момента, когда Лутцгер будет уверен в том, что раскрыть тайну Алекс безопасно. Если будет. – “Но переговоры… если она заговорила о них, значит ли это, что есть повод их вести, то есть, Господи, что Джек и все остальные живы?!” Каким бы животрепещущим ни был этот вопрос, и с ним тоже нужно было подождать, но мысль давала надежду, как и то, что есть еще какие-то способы вылечить раненого. Вновь вернувшись от более глобальных задач к насущным и выигрывая немного времени, чтобы обдумать проблему с Алекс, Ноа спокойно поинтересовался: - Если мы действительно можем еще как-то помочь Саиду, то мы договоримся. Что еще можно для него сделать?
Raven Adams: Пока Лутцгер удивленно глядел на нее, размышляя, что ответить, думая, идти ли на такое соглашение с Другой, которая, будучи в невыгодной для нее ситуации, пыталась диктовать условия, Рэйвен в свою очередь смотрела на него, терпеливо и спокойно ожидая реакции. Смотрела и рассматривала, не столько из действительного интереса, сколько пытаясь определить, сколько стоит его слово. Пытаясь разобраться в человеке - не слишком глубоко, немного, достаточно лишь для того, чтобы точно знать, можно ли с ним всерьез иметь дело. Разбираться в людях Рэйвен не умела. Ее представления были шаблонны, основаны на том, к чему она успевала привыкнуть, что успевала понять и разложить по знакомым ей полочкам, выискивая сходства с теми моделями человеческой натуры и поведения, что хранились в сейфах ее памяти и намертво принадлежали тем, кого она хорошо знала или давала себе труд изучить. Все остальное, не вписывающееся, лишнее, незнакомое, рождало отторжение и паранойю, нежелание соприкасаться и понимать, тягу закрыться и отмолчаться, отвечать холодным взглядом, пока, наконец, ее не оставляли в покое и не начинали воспринимать лишь как немногословного, диковатого, но исполнительного рабочего. Сейчас же случай был иной. Сейчас молчание было подобно тяжелому камню на шее, утягивающему утопленника вглубь соленых вод океана. Нельзя было оставаться мрачным декором, пустым местом, не-человеком, тем, на кого не обращают внимания за ненадобностью. Сейчас необходимо идти на контакт, искать выход не молча, но в компромиссах, договариваться и ловить на крючок, - словом, использовать все тонкости околочеловеческих отношений и нюансов, в которых Рэйвен Адамс была как слон в посудной лавке. Она искала в Лутцгере черты, знакомые ей, и складывала его образ как мозаику. Заботливость и, кажется, нормальность отца. Успокаивающий мягкий взгляд Джулиет Берк, ее же стремление быть человечной. Физическая сила кого-то из чернорабочих Других - нет, не Джерарда, с тем лосем сравнятся немногие. Умение не пользоваться ею во вред - Гудвина? Ни грамма эксцентричного напора Харпер. Самообладание Бена Лайнуса. И еще что-то неуловимое, странно-теплое, невидимый флер то ли отголоска какой-то фразы, то ли взгляда, то ли даже запаха, знакомый ей... нет, она не может вспомнить, откуда. Давно, очень давно, до Других, до жизни в Дхарме с отцом, до того, как она начала слышать мертвых... что-то связанное с ее матерью, быть может, но Рэйвен тогда была младенцем, и никак не могла бы запомнить - а вот шлейф ощущений остался, мягкий, тянущий успокоением, теплом, надежностью. Вот только Рэйвен не тот человек, чтобы всерьез полагаться на какое-то эфемерное ощущение, определяя свои взаимоотношения с чужаком. На самообладании Бена Лайнуса стоило бы остановиться - это, пожалуй, более всего заставляет ее опасаться босоногого как человека, не принимая во внимание ситуацию в целом. Это, да видимая спокойная мягкость, которая так похожа и так разнится у Бена и у Джулиет, как будто они - отражения друг друга, одинаковы на вид, да по сути разные. Человечность против картинки за твердым ледяным стеклом. Чье отражение ты, Ноа?.. - Здесь недалеко есть старая станция, - помедлив, произнесла Другая, тщательно взвешивая свои слова. - Там спрятаны лекарства. Я достану их для Саида, - Рэйвен коротко искривила губы в подобие понимающей усмешки. - Не в одиночку, конечно, пойдешь со мной и сам убедишься, что я говорю правду, - а кто бы ее отпустил одну? Нет, Адамс на это и не рассчитывала. - Но только... после того, как мы договоримся, - веско закончила девушка, выделив интонацией это самое "после". Утром деньги, вечером стулья. Пока он не даст ей четкого ответа, обещания, Рэйвен и пальцем не пошевелит, чтобы выполнить свою часть сделки. Она замолчала и принялась ладонью гладить холодную поверхность воды в ни на миг не замолкавшем, журчащем свежестью ручье, краем глаза держа Лутцгера в поле зрения. Скорость его реакции на этот ультиматум могла рассказать ей о многом.
Noah Lutzger: «Да, это будет честно,» - не мог не согласиться Ноа, когда девушка потребовала от него четкого ответа. Тринадцать лет назад жизнь его научила, что любая его ложь, какой бы прибыльной она ни была и на какое благо ни была направлена, может обернуться ударом в спину, который будет, по сути, очень заслуженным. Оставаться предельно честным представлялось задачей не из легких, особенно с человеком, лишней болтовни Лутцгера с которым не одобрил бы никто из лагеря. Можно, конечно, было соврать, что ничего не происходит, но об Алекс гудит весь пляж, и когда они туда дойдут, ложь может открыться. А уговор есть уговор – если уж у них все по-честному, добросовестность в выполнении условий со стороны Ноа напрямую влияет на то, насколько Рэйвен будет отдавать себя помощи Саиду, и на то, узнает ли Лутцгер, действительно ли лекарства, о которых она говорит, существуют. «Не хотелось бы с этим шутить,» - решил он про себя и, поудобнее присев на берег ниже по течению ручья, проговорил: - Дайте мне подумать. Таким тоном объявляют минуту молчания, во время которой никто и звука не прошепчет. О том, что Ноа чувствовал, будто имеет право на тайм-аут, говорил и уверенный тон, и спокойствие и обстоятельность, с которыми Лутцгер расшнуровал ботинки, положил их слева от себя, закатал штанины и опустил исколотые ноги в воду, охладившую исцарапанную кожу до ощущения, будто ее натерли ментолом. Он поболтал пятками, уперся ими в какую-то пресноводную растительность на дне, подумал, что потереть ступни пальцами будет не очень красиво, и, почувствовав облегчение боли, спросил себя, как он может сейчас быть максимально откровенным, не раскрывая политических и просто чужих тайн. Размышляя, Ноа осознавал, что, взяв дополнительное время, уже невольно дал Рэйвен понять, что в лагере творится что-то, заслуживающее ее внимания. Нужно было выдать минимум информации, простое согласие теперь вызовет подозрения. Лутцгер уже хотел выговорить заготовленную общую фразу, как подумал о том, что, прозвучи предложение отправиться на станцию, контролируемую Другими, после его заявления о планирующихся переговорах, оно было бы для него аналогично подозрительным. Так ему пришло в голову запустить в качестве наживки больше сведений и во время похода посмотреть, не попытается ли Рэйвен каким-либо образом передать их Другим. «Вот и узнаю, можно ли ей доверять. Главное, следить за руками». - Рэйвен, я согласен, - произнес Ноа после паузы, нарочно назвав девушку по имени. - И дело вот в чем: переговоры начнутся уже очень скоро. Наши люди вышли за пленными с вашей девушкой по имени Алекс. – Он назвал имя, чтобы его слова не казались тупым блефом. - Вы знакомы? Он знал, что на самом деле Алекс находится в немного другом положении, чем то, в каком себя мнила Рэйвен – девчушка не была пленницей, сама заключив с ними сделку в обмен на помощь в освобождении своего друга. Правда, на деле все могло получиться именно так, как сейчас наверняка поняла с его слов Другая: у Алекс был шанс стать просто товаром. Судя по сказанному в его присутствии, у Ноа складывалось впечатление, что с должным уважением условия проводника принимал только Саид, а остальные встретили их как-то холодно. И вот теперь Джарра остался здесь, а у Джона Локка, кто знает, может быть, другая политика. Он знал точно, куда Алекс ведет отряд, но зачем было сообщать об этом Рэйвен? Не только потому что она могла попытаться проинформировать своих, где именно укрепить оборону, а еще и потому, что вспомнил рассказ Алекс том, как та помогала сбежать Сойеру. Вероятность, что Другие не перевели пленников в другое секретное место из-за этой попытки побега, была 50 на 50. Рисковать тем, что от Рэйвен информация попадет в руки Других, и они переместят Джека, Кейт и Сойера в другое, секретное-секретное место, о котором даже Алекс может быть не в курсе, было бы глупостью. Джек и его спутники явно не заслуживали того, чтобы Лутцгер запутывал их следы, в то время как к ним идет помощь. Он знал, но не сказал. Как и о том, что месторасположение остальных принадлежащих Другим станций отряду тоже известно, потому что у них есть карта… «Стоп. Последний раз я видел карту у Саида. И где она теперь? Или в вещах, или у него в одежде. Но тогда Рэйвен давно могла его обыскать и забрать ее. Как бы знать наверняка?» - Лутцгер скользнул взглядом по карманам джинсов девушки.
Raven Adams: "Подумай". Неплохое начало. Адамс скорее напряглась бы, согласись он с готовностью на ее условие, что прозвучало бы вроде "да все, что хочешь, только пойдем уже", которое впоследствии могло вылиться в нечто наподобии "договаривались? детка, на войне как на войне, ты должна понимать". Пусть уж лучше подумает, взвесит "за" и "против", просчитает ситуацию наперед, оценит, чем такой договор может обернуться для пляжников - меньше вероятность, что обманет. Рэйвен промолчала, давая понять, что ничем не возражает, и убрала ладонь с поверхности воды раньше, чем Лутцгер опустил ноги в ручей - будто отказываясь соприкасаться с ним даже в такой мелочи. По крайней мере, пока не будет заключен официальный союз между человеком из лагеря выживших и ею, Другой, коренной жительницей Острова. Молчала, но глаз не спускала с него - смотрела аккуратно, чуть искоса, не давила взглядом, но и из поля зрения не упускала. Не из банального любопытства, а пытаясь неумело читать по его лицу, облику, движениям, выискивая подвох и надеясь все же, что сейчас, вот-вот он уверенно кивнет головой, соглашаясь, и ее ближайшее будущее будет более или менее определено. Время шло, и с каждой секундой, проведенной в тишине, нарушаемой лишь проснувшимися джунглями, Рэйвен становилось все больше не по себе. Будь все достаточно просто, будь они полностью отрезаны сейчас от Других, будь у выживших к ним только злость и ничего кроме злости, стал бы он размышлять так долго? Стал бы раздумывать о том, что может никогда не произойти, ставя эту эфемерную возможность выше реальности, в которой она предложила конкретные перспективы и выразила желание и дальше помогать его раненому сотоварищу? Стал бы?.. Нет, все гораздо сложнее, и безвозвратно утекающее в прошлое время каждой секундой напоминает об этом, возводя кажущуюся элементарной ситуацию в новые степени запутанности. К тому времени, как Лутцгер, наконец, заговорил, Рэйвен с трудом удавалось сохранять внешнее спокойствие и хладнокровие. "Алекс... здесь?!" По лицу девушки отчетливо скользнуло растерянное выражение. Другая потерла дрогнувшими пальцами висок, пытаясь связать воедино все произошедшее за последние дни, и кивнула медленно, рассеянно, как бы позабыв, что Лутцгер ждет ответа. Быстро, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, пыталась проанализировать новые сведения, совершенно не ожидавшая, что выставленное ею условие получит столь скорый и конкретный отклик. В конце концов картинка в голове сложилась сравнительно стройно и ясно, и Рэйвен, до того смотревшая куда-то в пустоту, сквозь ручей и подрагивающую от течения водную гладь, подняла голову, отнимая пальцы от виска и переводя взгляд на босоногого, чувствуя то ли бессильную злость из-за ее бесконечно ломающихся планов и схем, то ли смутную благодарность, что он все же рассказал ей про "капитанскую дочку" и попытку спасти пленников с ее помощью. - Договорились, - Адамс коротко подвела итог их переговорам, не желая вдаваться в подробности относительно Александры Лайнус и своих собственных мыслей и планов, но все же уточнила: - Если что-то будет меняться, я должна об этом знать. Дочь Бенджамина... что ж, у нее свой путь, у Рэйвен - свой. Вряд ли упрямой взбалмошной девочке всерьез будет дело до того, с какой стати шестерка Лайнуса здесь, если они вообще встретятся, конечно - далеко не факт, что затея по спасению пленников удастся. Даже если так, сейчас они в лучшем случае возле Гидры и размышляют, как удачнее вызволить Джека и остальных, в худшем - лишь начинают путь обратно. В самом реалистичном случае - пойманы и уже пополнили коллекцию пляжников Бена Лайнуса. Рэйвен все это не касается. Рэйвен, даже встретившись здесь с Алекс, завоюет относительное доверие выживших и сбежит раньше, чем обо всем этом узнает Бен. - Не будем терять время. Отнесем Саида на пляж, потом пойдем за лекарствами... - она поднялась с камня, машинально отряхнув еще мокрые джинсы на коленях, одернула майку, откинула за спину волосы. - Я вернусь через минуту. Не дожидаясь ответа - снова не спросив, не оправдываясь, а лишь проинформировав, - Рэйвен развернулась от ручья и пошла в сторону поляны, видневшейся невдалеке сквозь стволы пальм. Еще один выпад - откровенный, наглый, вызывающий. Если сейчас Лутцгер пальнет ей вслед, их договоренность не имела ровным счетом никакого веса...
Noah Lutzger: Через минуту – это будет слишком долго, если Лутцгер станет доверчиво ждать возвращения Другой, болтая в воде израненными пятками, и слишком скоро, если он решит обыскать Саида, чтобы удостовериться, что карты станций у того уже нет. И только тогда Ноа получит право обвинять Рэйвен в ее краже – насколько, конечно, можно обвинять человека в краже вещи, изначально принадлежавшей ему. «Посмотрим, сколько на самом деле продлится эта минута». Готовый вскочить на ноги, Лутцгер проводил взглядом спину девушки, словно оценивая ее с этого ракурса. То, что Рэйвен решила удлинить свободно болтающийся между ними поводок и вынудить его либо терпеть, пока она не вернется, либо проявить паранойю и пуститься за ней в слежку, даже не надев ботинки, заставило Ноа напрячься, однако он осадил себя, прежде чем мысль сопровождать девушку хотя бы до ближайших кустов пришла в голову. Лутцгеру стало понятно, что, помимо прочего, этим дерзким шагом проверяют, насколько серьезно он готов выполнять уговор, и насколько в его понимании в этих условиях равноправны стороны, подобно тому, как Ноа сам будет незаметно проверять, собирается ли Рэйвен пытаться передать Другим полученную информацию о переговорах и как именно. Делает ли она это сейчас, достав рацию из тайника, по счастливой для нее случайности оказавшегося на полянке, проглядывающей сквозь деревья? Скорее, нет, чем да, хоть Лутцгер и сильно рисковал, раскрывая имя Алекс: секундную растерянность на лице Рэйвен он посчитал за узнавание, а это значит, что она вполне могла быть в курсе того, какими известными ей тропами Александра ведет выживших. Но все равно это слишком мало сведений, чтобы при первой же возможности рапортовать начальству, а Лутцгер кивком в знак согласия дал понять, что готов предоставить еще, разумеется, только в том редком случае, если сам о чем-то узнает, однако на этом заострять внимание Другой он не стал. За информацией Рэйвен и вернется, как и обещала, а это значит, что у Ноа маловато времени, чтобы проверить наличие карты. «Купнуться бы целиком,» - с легким отвращением подумал он, наскоро промакивая ступни пропотевшей тканью закатанных штанин. В это время дня Лутцгеру всегда хотелось почувствовать себя чистым после беглого омовения в океане, до тех пор, пока он не начнет стряхивать с себя подсохшую соль. Сунув ноги в ботинки, которые недосуг сейчас было зашнуровывать, Ноа подкрался к раненому, поспешно положил тому руку на вяло вздымающуюся грудную клетку, чтобы почувствовать сердцебиение. Со стороны араб выглядел бы мирно спящим, если бы не нездоровый вид лица и повязка на голове, напоминавшие о травме. - Прости, Саид, мне нужно у тебя взять кое-что еще, - пробормотал Лутцгер себе под нос, рыская по карманам брюк араба. Помимо пассатижей, которые Ноа классифицировал как оружие и тоже забрал себе, он с удивлением обнаружил тот самый листок, что Джарра демонстрировал всем в его палатке, свернутый лицевой частью наружу. «Пусть это пока побудет у того из нас, кто в состоянии отвоевать свое». Лутцгеру показалось, что слева от себя он заслышал шаги возвращающейся Рэйвен и быстро засунул оба предмета в свой карман. Вид у него был озадаченный. «Если Рэйвен его обыскала, она должна была взять карту. Слишком уж карта козырная. Они ВСЕ не должны допустить, чтобы это попало в наши руки. Неужели ей все равно?»
Raven Adams: Не последовало ни оклика, ни выстрела. Никакой реакции. И это заставило всколыхнуться любопытство на пару мгновений - почему? Хотелось обернуться, посмотреть, чем так занят босоногий, что не срегировал на ее уход? Хотелось все время, пока она внимательным взглядом высматривала нужное растение, пока срывала широкие темные листья, пока укладывала из в ладонь - аккуратно, один к одному, стараясь не повредить раньше времени тонкую нежную зеленую кожицу, за которой скрывалась сочная мякоть, способная если не излечить полностью ее начавшую нарывать ранку на плече, то хотя бы принести значительное облегчение. Это знание - не из ее детства. Это - не мастерство Шона Адамса, который, хоть и был хорошим врачом, в том, что окружало поселок Дхармы, разбирался слабо - в растениях, деревьях, цветках и траве Острова, напитанных его силой, магией, целительством. От отца Рэйвен взяла лишь навыки с Большой земли: умение оказать первую помощь, ассистировать на операциях, обработать ранения пациента, имея под рукой арсенал лекарств и инструментов, изобретенных предприимчивым человечеством. Но такой человек, оказавшись в джунглях и без своих излюбленных игрушек, становился беспомощным, когда дело касалось лекарств. Рэйвен была другая. Точнее, Другая. Из года в год, из десятилетия в десятилетие, из столетия в столетие живущие на Острове люди приспосабливались к окружавшей их природе, благодарно и благоговейно принимая ее дары, учась использовать их на благо, заменяя далекие изобретения Большой земли тем, что находилось на расстоянии вытянутой руки. И Рэйвен, для которой Остров был больше, чем просто кусок негостеприимной земли, втянулась в это - в это, потому что втянуться в ее новую общину не получалось, не хотелось и не моглось. Конечно, знания эти не могли бы ей обеспечить полное комфорта одинокое существование на Острове, но существенно помогли бы в ситуации нехватки медикаментов. Вот как сейчас. Рэйвен вздохнула, расправляя смявшийся листок... Нет, антибиотиков эти природные средства не заменят. Что ж, будем надеяться, до этого не дойдет. Она собралась уже было подняться с корточек и отправиться обратно, но внезапно заколебалась, теребя пальцами еще один мясистый лист целительного растения. Бросила косой взгляд через плечо назад - Лутцгера не увидела, только почувствовала едва ощутимое дыхание свежести от ручья - и сорвала еще несколько листьев, только на этот раз движения девушки были более быстрыми, неряшливыми, будто она была недовольна сама собой и не старалась сделать работу максимально аккуратно и качественно, но все же заставляла себя. "Хватит," - на этот раз точно. Проведя подушечкой большого пальца по гладким краям, будто пересчитывая собранные дары природы, она еще раз тихо вздохнула и поднялась на ноги. Дорога обратно показалась короче, чем на поляну, и спустя несколько секунд Рэйвен оказалась возле ручья. - Вот, положи в ботинки. Это... - она протянула ему две трети собранных листьев сдержанным, но слегка нервным жестом. Потом осеклась, оценив его озадаченный вид и тот факт, что Гробовщик находится вовсе не там, где она его оставила, а возле Саида. - Он приходил в себя?
Noah Lutzger: Услышав шаги, Лутцгер резко вынул руки из карманов, стараясь держать и на виду. Нельзя было, чтобы Рэйвен узнала, что он обыскивал Саида, и что у него теперь есть нечто ценное – если ей известно про подвиги Джарры на одной из их станций, девушка вполне может догадаться, что это может быть за предмет. "Но тогда, если она знает обо всем, почему карта до сих пор не у нее?" - Нет, все по-прежнему, - ответил Ноа, пожав плечами. Осечка в голосе Рэйвен заставила его задуматься, а не засекла ли она его издали шарящего по карманам раненого. – Но в данном случае, если нет новостей – это ведь хорошие новости?.. Я просто проверил, дышит ли он, - кисло добавил Лутцгер, не слишком ловко поднялся на ноги, балансируя во влажных ботинках с ослабленными шнурками, и принял из рук Рэйвен пригоршню зеленых листьев. - Это зачем? – Он удивленно повертел их, перетасовал в руке, сначала в одну сторону, потом в другую, как карты. Козырных не нашлось – если Ноа когда-то и видел это растение, то очень давно в учебнике по биологии, где было еще полсотни таких же, теперь в памяти похожих как капли воды. Во всяком случае, он не видел, чтобы Сан в эти два месяца кого-то этим лечила, а та в травах разбивалась неплохо. Лутцгер на секунду почувствовал, насколько ему по сравнению с Другой, которая прожила на этом острове если не всю жизнь, то несколько лет, не хватает информации для выживания, и что самое печальное – никак ее не получить, природа сама не станет ему об этом рассказывать, она на стороне стоящей перед ним темноволосой девушки и будет благосклонна к ней, а не к чужаку, которому она уже покусала стопы колючим полом джунглей, у которого просто нет познаний, и чтобы лечиться целебными травами, и чтобы отказаться, если ему предлагают использовать что-то ядовитое вместо стелек. "Глупая мысль. Логичнее заставить меня что-нибудь проглотить. И совсем нелогично травить того, кто так славно болтает об Алекс. К тому же, она и себе нарвала… для руки?" Ноа не достает этих познаний, чтобы через несколько часов, в этой лесной влажности, ссадины на ногах не болели так, что он бы продал душу за то, чтобы подложить туда не какую-то траву, а йод, пантенол или хотя бы носки. Лутцгер недоверчиво взглянул на пучок тех же мясистых листьев, нежно зажатых у Рэйвен в ладони, тем временем их пересчитывая и обращая внимание на аккуратный и точный срез там, где девушка оторвала их от побега или корня. Ноа представил ненадолго, как ее пальцы, точеный большой и длинные и изящные указательный и средний, отщипывали сочную зелень, покорно издающую тихий хруст и щекочущую жесткими гранями ее поджатые к ладони крохотные мизинцы. "Бережно собирала, много принесла, недолго отсутствовала… По рации из тайника, скорее всего, говорила моя паранойя," – подумал он, все еще наслаждаясь прекрасным и в воображении, и в реальности и продолжая недоумевать, откуда взялась эта неожиданная сдержанная забота о здоровье человека, который с самого начала заявил себя как лживый, опасный и недобросовестно соблюдающий договоры – а значит, Рэйвен и теперь может ждать подвоха. Из практичного соображения, что по дороге за лекарствами он начнет жаловаться на больные ноги и не сможет идти? Да вроде до сих пор Лутцгер не давал повода считать себя нытиком, да и какое Другой дело до его ног? Или это способ найти к нему подход, чтобы подкормить его доверие, и чтобы Ноа расслабился и перестал фиксировать каждое ее движение? Если и так, это частично работает, лишая Лутцгера предубеждений, но не бдительности, и никак не изменяя уже свершившийся факт, что он нисколько не считает Рэйвен хуже себя, а поменяйся они местами, он поступил бы так же – помогая человеку только потому, что видит, что ему это нужно, и тем, что он может дать.
Raven Adams: Отсутствие новостей - хорошая новость?.. Рэйвен коротко и как-то устало повела плечом, пока ее тюремщик поднимался на ноги. Может, и так, она не берется судить, ей все равно. Саид не приходил в себя, ничего не поменялось, все прочее - лишние слова и демагогия, а обсуждать что-либо с босоногим она не будет. Только факты, только конкретика. Но это ощущение, давно забытое, невольно отзывалось еле заметным эхом глубоко внутри, и оно же будило нервный шепоток - он просто еще не знает, насколько ты странная. Он просто еще не знает, что ты не говоришь, ты только холодно смотришь и молчишь. Он просто еще не знает, что разговоры с тобой подобны беседам с самим собой... только если это не приказы, которые Другая выполняет послушно и все так же не вступая в долгие диалоги. Он просто не знает о ней ровным счетом ничего, потому и пытается говорить так, как говорил бы с любым другим человеком - с любым нормальным человеком. Что ж, и у него пройдет, как проходило у подавляющего большинства людей, которых Рэйвен знала в своей жизни. Хотя, разумеется, она сбежит раньше, чем он что-то всерьез поймет. И все же уголок ее губ дрогнул в подобии бледной тени улыбки, когда Гробовщик растерянно и удивленно вертел в руках принесенные ею листья. Стоило их собрать хотя бы для того, чтобы увидеть на его лице это выражение, смесь благодарности, непонимания и недоверчивости. Ставить его в тупик - наверное, единственное развлечение, которое ей теперь доступно, будто покусывающей руку кошке, обиженной на хозяина, но отчетливо понимающей - сожми она зубы она чуть сильнее, человек тут же отшвырнет ее прочь. Злая? Или просто загнанная в угол?.. Так или иначе, потеряв интерес к Саиду, девушка отступает в сторону, опять присаживаясь на прибрежный камень, и только тогда произносит - негромко, не глядя на Лутцгера: - Поймешь потом, - "если послушаешь. А не послушаешь - пожалеешь, тоже потом. Но второй раз я за ними не пойду." Рэйвен сполоснула оставшиеся у нее листья - бережно и аккуратно, больше не обращая на Гробовщика никакого внимания, затем стряхнула с них воду; капли с тихим всплеском вернулись в прохладный ручей. Разгладила, рассмотрела внимательно, глянула сквозь них - по одному - на солнце, а затем бежалостно смяла в ладони два из них. На зеленых изломах выступил сок. Другая поднесла руку к лицу так, будто держала в горсти какое-то хрупкое сокровище, и, прикрыв глаза, коротко вдохнула запах, источаемый листьями и их соком. А затем, видимо, окончательно удостоверившись, что сорванные ею растения вполне годны к употреблению, приложила смятую сочную зелень к ссадине на плече и прикрыла сверху оставшимися целыми листками. - Дашь мне бинт?.. - она не обернулась, не посмотрела на Гробовщика, удерживая листья на предплечье и чуть массируя пальцами, чтобы сок попал в ранку. Взгляд девушки скользнул в сторону Лутцгера, но почему-то по земле, не поднимаясь выше; прядь заправленных за ухо волос соскользнула на щеку.
Noah Lutzger: «У кого-то аллергия на прямые ответы». Занятая обработкой ранки, Рэйвен могла не заметить, как губы Лутцгера тронула тень улыбки в ответ на интригу, которую девушка волей-неволей создала. Их диалог, наверно, казался бы ему еще забавнее, если бы Ноа не подумал, что глупые вопросы не заслуживают прямых ответов. Как и вчера, когда он хотел узнать, в чем Другая так полагается на остров в излечении Саида, он заведомо спросил то, во что Рэйвен не собиралась его посвящать. Ей все равно, будет ли Лутцгер знать, на что способна атмосфера Острова, для нее главное, что это может спасти его товарища, который, с точки зрения высших сил, своими прошлыми поступками не очень и заслужил такое спасение. Ей все равно, прослушает ли Ноа лекцию о полезных свойствах лекарственного растения, чьи листья она сейчас осторожно омывает водой, ей нужно только, чтобы его израненные ноги доставляли как можно меньше неприятностей им обоим, когда с ними еще и раненый. Все остальное косвенно. Поэтому слушайся, Гробовщик, принимай помощь и повторяй за ней. Споласкивай в ручье зеленую траву, выжимай из нее сок, вдыхай его свежий запах, впускай его в свои раны. Следуй за ней шаг в шаг. Стань ее тенью. Вызывай подсознательное доверие, копируя ее позы и жесты, но, в отличие от ее настоящей, еще более стройной и черной, как волосы девушки, тени, лежащей на траве позади нее, тебе не повторить ни правильный утонченный профиль, обдаваемый травяным ароматом, ни изящества сложенных щепоткой мокрых пальцев, держащих свежесмятую зелень. Ноа в нескольких местах надорвал края смоченных водой листьев, как будто собирался сделать из них новогодние снежинки, разулся и выстлал ими дно ботинок. Нельзя сказать, что его ноги почувствовали себя намного лучше под действием народного лекарства, но мягкость и холод воды из ручья им понравились. - Спасибо, - проронил Лутцгер, зашнуровывая обувь. Давно пора было адекватно отреагировать на помощь, а не бояться данайцев и не пытаться расширить свой ботанический кругозор, тем более, когда об этой помощи Ноа не просил, а Рэйвен с чистой совестью могла ее не предлагать – объективно он сам виноват в том, что вышел в джунгли босиком, как будто у них в лагере по паре ботинок на двоих, а Рэйвен согласилась ухаживать за Саидом, но не за ним. Тем ценнее эта мелочь. Это он сейчас должен опускать взгляд в землю, потому что в ответ очень хотел бы создать для Рэйвен такую ситуацию, где ей не придется ничего просить, а на деле Лутцгер может ей отплатить только бинтом из ее же собственной аптечки. – Конечно. – «Пока вы не передумали заниматься рукой и снова о ней не забыли». Рюкзак, аптечка, ровно свернутый бинт – все сложено логично и правильно, так же должно и остаться, когда они соберут вещи, чтобы отправиться на пляж. «И нужно ничего не забыть,» - покосился Ноа на оставленные на камне мыло и полотенце. Что-то потерять из вещей Рэйвен было все равно что присвоить это себе. Лутцгер приблизился к девушке, все еще прижимающей листья к ссадине, и подумал, что ей не помешала бы еще пара рук, которая будет перевязывать предплечье, пока она придерживает пальцами компресс, которая будет завязывать узел, так же, как Другая утром затягивала концы лианы, помогая Ноа плести носилки, которая снова повторит за Рэйвен движение. Кто кем руководит, если неумелый надсмотрщик должен повторять за свой подопечной? - Помочь? – спросил Лутцгер, развернув и натянув конец бинта, готовый приложить его к руке девушки.
Raven Adams: Только краем глаза отметив, что Гробовщик внял совету и без лишних с ее точки зрения разговоров, и без конкретного ответа на заданный им вопрос, Рэйвен больше не смотрела на него, и на упавшее между ними короткое вежливое "спасибо" не среагировала. Что толку от слов, когда ситуация неизменна что с ними, что без? Все равно рано или поздно наступает момент, когда без них не обойтись. Как, например, сейчас... когда девушка очень ясно понимала, что ей или придется просить Лутцгера об услуге (и принять эту услугу), либо она рискует достаточно быстро распрощаться с лечебным компрессом на руке. Особенно когда ей скоро нужно будет принять на себя часть веса носилок и возможности поправлять листья, сползающие из-под неплотно прилегающей к напряженной мышце лианы, у нее не будет. А кто знает, есть ли невдалеке от их лагеря это растение, и... и будет ли у нее право собрать с него урожай? Потому Рэйвен, поймав его полное готовности "конечно", смирно и спокойно ждала, пока он вновь пороется в ее вещах, подавив при этом всплеск раздражения, но все же краем глаза отмечая - он достаточно аккуратен и не позволяет себе бессовестно изничтожать когда-то наведенный ею порядок. Интересно, когда он станет доверять ей настолько, что добровольно отдаст ее вещи? "Надеюсь, до того, как Другие узнают, где я." Она уже продумывала, как половчее перехватить бинтом компресс на предплечье, орудуя только одной рукой и зубами - так, чтобы не вызвать у тюремщика ни нетерпения, ни жалости, ни тем более смеха, - когда еще одно сказанное Лутцгером слово заставило девушку все-таки поднять глаза и посмотреть на него, оценивая и позу, и развернутый бинт, и готовность мужчины перевязать ее. - Помочь? Рэйвен колебалась несколько секунд, недоверчиво и настороженно взирая на бинт и на крепкие руки, уверенно растянувшие его. С одной стороны понятно его стремление ответить ей помощью и заботой, расквитаться за листья, сравнять счет - теперь, когда он ясно увидел, что она и сама воспользовалась тем, что принесла из джунглей, а, значит, это безопасно. С другой... с другой ей было выгодно, когда он ей должен. Если он не притворяется с мастерством, превосходящим Бена Лайнуса, если не лжет ей беззастенчиво каждую секунду, причем во всем - в голосе, в жестах, во взглядах, - то, скорее всего, относится к людям совестливым и запоминающим сделанное для них добро. А, значит, хорошо бы оставить этот козырь на потом, когда она появится на пляже и вызовет у местного населения дружный неприязненный гомон. Хотя... что сможет сделать этот человек против толпы желающих поквитаться за пленников?.. А с одним-двумя открыто выказывающими свое недовольство она и сама справится. Особенно если дело поначалу не зайдет дальше слов. Все-таки главное ее прикрытие - не Гробовщик, а Саид... Девушка бросила короткий взгляд в сторону раненого, и затем кивнула - как-то отрывисто, не слишком уверенно. А еще через пару секунд, будто жеста было недостаточно, негромко добавила: - Да. Но с места не двинулась и позу не переменила, будто предлагая тем самым Лутцгеру, самостоятельно предложившему помощь, точно так же самостоятельно ее и оказывать, подстраиваясь под нее, все так же сидящую у ручья на камне. Лишь немного отставила руку в сторону - единственная мелочь для его удобства.
Noah Lutzger: «Да?» Серьезно?» Лутцгер искренне не рассчитывал, что Другая позволит ему помочь с перевязкой и допустит, чтобы уже через пару часов после того, как он прижимал ее к земле, схватив за запястья в нескольких сантиметрах от этой ссадины, не замечая этого повреждения в пылу желания быть вооруженным, живым и услышанным, он снова прикасался к ней, прижимая к нижней нежной стороне предплечья конец бинта и экономно делая несколько оборотов. Ему казалось, что одно неверное движение, и Рэйвен встрепенется от неожиданности, перестав абстрагиваться от его участия, один неверный взгляд на пару сантиметров ниже ворота ее майки, который Лутцгер, сосредотачиваясь на повязке, несколько раз поспешно отводил, - и он полетит из неустойчивой позы на корточках прямо в ручей, потому что Рэйвен не оставила ему другого пути к отступлению. Но она по-прежнему смотрит в сторону, с ровным и непроницаемым выражением лица и, даже не глядя на свой палец, убирает его с компресса из листьев, помогая Ноа закрепить их бинтом как раз за долю секунды до того, как тому удается к руке нечаянно привязать крайнюю фалангу. - Не туго? – спросил Лутцгер, переплетая концы разорванного вдоль бинта между собой и затягивая их в узел. Кинув быстрый взгляд на повязку, достаточный, чтобы оценить ее комфортность не только осязанием, девушка только отрицательно качнула головой, продолжая затем по-прежнему смотреть куда-то в сторону. Наверно, в этот момент она думала, что точно такой же вопрос Ноа задавал бы, если бы связывал у нее руки за спиной, с той же участливой интонацией, в которой читалась бы нотка сожаления, желания нащупать баланс между сомнительной необходимостью держать женщину на привязи и нежеланием причинять ей боль. Наверно, Рэйвен разумно думает, что Саид бы на месте Лутцгера сейчас завязывал бы узлы на ее запястьях, а не перевязывал раны. Саид умеет брать пленников лучше, чем оказывать первую медицинскую помощь. А Ноа не умеет толком ни того, ни другого, но зато умеет в таких ситуациях, как эта, оставаться собой. Думает ли Рэйвен, что ей крупно повезло с тем, что Лутцгер не пытается изображать из себя Джарру? Думает ли она, что это ей на руку?.. На руку ей Ноа положил ладонь, проверяя, хорошо ли держится повязка, коротко и слегка панибратски, легонько обхватив ее пальцами, а через пару секунд отдернул их, встав на ноги и дружелюбно проговорив, стараясь замять словами возможное недовольство девушки: - Ну вот, порядок. Идем на пляж? – Остаток бинта перекочевал обратно в аптечку, та – в рюкзак Рэйвен. Лутцгер аккуратно сгреб полотенце, мыло и расческу в центр камня, на котором они лежали, и спросил: - Это можно забрать?
Raven Adams: Прикосновения не были неприятны сами по себе, хотя Рэйвен прекрасно отдавала себе отчет - босоногий наверняка предпочел бы держаться от нее на достаточном расстоянии после того случая, как она, подобравшись совсем близко, попыталась обезоружить его. Да и она сама, в общем-то, чувствовала бы себя гораздо комфортнее, будь она подальше от этого человека. Чем дальше - тем комфортнее, и желательно, чтобы расстояние измерялось в километрах. И все-таки за его движениями она пристально следила, если не глазами, то как будто телом, кожей, отмечая, как именно ложатся его пальцы на повязку, с какой силой натягивают бинт, когда удобнее убрать собственную руку, чтобы с одной стороны не уронить драгоценный компресс, а с другой - не мешать. Следила инстинктивно, не столько разумом, который безошибочно ей подсказывал, что Лутцгер делает это лишь чтобы побыстрее тронуться в путь, сколько параноидальным ощущением, будто что-то пойдет не так. Потому, когда Гробовщик, наконец, закончил и отстранился, она вдохнула чуть глубже и свободнее. Вот только он, будто рассчитывая не позволять ей сосредотачиваться на этом ощущении, положил руку на повязку, обхватил пальцами ее предплечье, то ли проверяя надежность компресса, то ли решив таким образом продлить физический контакт с пленницей. Рэйвен напряглась, недовольно сдвинув брови, но он убрал ладонь раньше, чем она успела среагировать. А потому девушка только неприязненно посмотрела в его сторону, когда он, будто пытаясь загладить этот момент, нарочито вежливо и дружелюбно подвел итог всей ситуации. Испытывающе глядя на Лутцгера, она молчала еще несколько секунд, прежде чем, наконец, произнесла, будто эхом к его словам: - Идем. Второй вопрос удостоился лишь неопределенного пожатия плечами, пока Рэйвен вставала на ноги, одергивала джинсы и майку, проводила руками по длинным волосам. Сначала хотела собрать их в хвост, но тяжелые пряди, привыкшие в основном к свободе, отозвались неприятной болью у корней - они достаточное время были убраны в косу, и теперь требовали, чтобы их оставили в покое. Потому Другая просто пригладила их руками и убрала за уши особенно непослушные прядки возле лица, заодно проверяя в движении, надежно ли держится повязка. Судьба предметов ее быта, судя по всему, не была ей особенно интересна - до тех пор, пока вещи находились во владении Лутцгера, она подчеркнуто для него не считала их своими. Оставь он их на камне возле ручья - и тогда бы промолчала. Но мужчина, видимо, истолковав ее реакцию по своему, уложил все в рюкзак и закинул его на плечи. Только глянув на Саида, Рэйвен невольно подумала о том, что, поменяйся он с босоногим местами, ей вряд ли пришлось бы рассчитывать на заботу и благосклонность араба - уж скорее он перевязал бы ей запястья за спиной, ничуть не заботясь о том, насколько туго затягивает веревку. Короткий благодарный взгляд на Гробовщика - и Рэйвен взялась за свою часть носилок. Бинт натянулся на напряженной мышце, еще плотнее прижимая листья к ранке. Спустя недолгое время путники, пытаясь выбрать удобный для обоих темп и невольно в этом подстраиваясь друг под друга, скрылись в лесу.
полная версия страницы