Форум » Альтернативная Реальность » Помоги мне » Ответить
Помоги мне
Game Master: Название эпизода: "Помоги мне". Место действия: Бюро ритуальных услуг Лутцгера; улицы города. Лос-Анджелес. Время: через несколько дней после приземления Oceanic 815; вечер. Действующие лица и информация: Noah Lutzger: одет в черный костюм, белую рубашку в тонкую полоску, черные ботинки. Raven Adams: черная кофта на мелких пуговицах спереди, черная юбка длиной чуть ниже коленей, черные лодочки на каблуке; расстегнутый белый плащ. Miles Straume (NPC): полицейская форма. Количество участников: ограничено. Предыстория: Контора Лутцгера только что организовала похороны отца Рэйвен. Девушка навещает офис похоронного бюро, чтобы до конца расплатиться за его услуги, не подозревая о том, что ей придется вернуться туда еще раз. Предшествующие эпизоды: отсутствуют.
Ответов - 76, стр:
1 2 All
Noah Lutzger: ...Клиентка ушла, и Лутцгер достал из пачки сигарету. За много лет работы он почти перестал от всего сердца сочувствовать родственникам умерших - многолетняя эмпатия пошатнула бы давно его психику, переживать вместе с незнакомцами их горе каждый раз значило превращать любимое дело в пытку. Гробовщик держал деловую дистанцию, но все равно, когда кто-то терял отца, на него накатывала скорбная задумчивость и сочувствие, выходящее за рамки дежурной вежливости, и ни то, ни другое он не мог с себя стряхнуть. В годовщину смерти Лутцгера-старшего еще сильнее ощущалось, что он умер сегодня. Только что, вместе с мистером Адамсом с помощью Ноа обрел последнее пристанище человек, которому он был обязан всем. Войдя в кабинет, Лутцгер направился к окну, чтобы впустить в помещение свежий воздух. Две минуты меланхолии. Он прикурит и поторчит у окна ссутуленным темным силуэтом, глядя на мягко освещенную фонарями почти безлюдную улицу и засеянный травой зеленый пятачок перед зданием. две минуты, о которых никто не узнает. Ноа уже протянул руку к раме, когда неожиданно незнакомый звук заставил его обернуться. На столе мигнул экраном элегантный женский мобильный телефон и потух, разряжаясь. Лутцгер повертел предмет в руке. Надо вернуть. Странно, я мог раньше заметить, что она его забыла. Но тогда мысли Гробовщика были заняты другим. ...Он просто ненавидел, когда они звонили в присутствии клиентов, не говоря уже о годовщине отца - возня с нелегальными трупами в этот день была равносильна оскорблению его памяти. Но у Лутцгера-младшего не было иного выбора, в общении с Хиббсом и его крышей просто не существовало такого понятия как выбор - он обязан был быть доступен, чтобы принять груз, либо мертв. Неделю назад Ноа позвонили, пока он праздновал женитьбу друга в Сиднее. Пришлось сорваться в ЛА ближайшим же рейсом. Но это терпимо. Если нет семьи, нет детей, нет любовницы - терпимо, никто не пострадает. Только иной человек, ведущий двойную жизнь, хочет, чтобы две линии его жизни не пересекались. Чтоб, разговаривая с клиентом, я думал, что всей этой грязи не существует, и не напрягал мозги, чтобы конспирироваться. Или подцепите уже, в конце концов, какого-нибудь директора крематория, от него даже проку будет больше, прости Господи. Гробовщик все-таки закурил. Вкус сигаретного фильтра вызывал желание смачно сплюнуть. Это не жизнь, все-таки, - промелькнуло у него в голове. Это не твоя жизнь, - вспомнил он слова незнакомца, который подсел вчера к нему в баре. Дорогой костюм, интеллигентный вид, разве что с каким-то безумным блеском в глазах, но кто знает сколько он при этом выпил своего жутко дорогого виски. Представился хитрым именем, которое Лутцгер теперь не мог вспомнить. Скоро ты поймешь, что все это нереально, - твердил собеседник, режа слух тяжелым шотландским акцентом. Лутцгер знал: все реально - и жить бобылем, и спиваться, и мириться с собственной совестью. А этот преуспевающий дэнди просто первый раз его видит, но притворяется, что сквозь хмельной дурман видит насквозь. Но он не виноват - кто не любит подемагогировать за бутылкой. И я могу будущее предсказывать, если сильно набраться. Бред. Ноа мысленно послал шотландца, чтобы не травил душу, а тот только загадочно улыбался и на прощание добавил, что все изменится. Ничего не изменилось. Через пять минут принесут груз, и Лутцгер его примет, потому что этого человека тоже нужно похоронить. Если это не сделаю я, то он будет тухнуть в канаве или плавать в реке. Никто этого не заслуживает, - с этой философией он и жил. Это было убедительно. Звонок в дверь, взгляд на часы. Рано, - подумал Гробовщик с неудовольствием, затушил сигарету в пепельнице и рванулся к двери.
Raven Adams: Темно-синий подержанный "Шевроле" так и не тронулся с места. Молодая женщина в белом плаще и с черными длинными волосами сидела, откинувшись на спинку кресла водителя, и невидящим взглядом смотрела перед собой сквозь стекло на проносящиеся машины. Изредка автомобиль несильно потряхивало от скорости тех, кто мчался мимо по своим делам и проезжал совсем близко. Один раз в боковое стекло постучался полицейский - у вас все в порядке?.. Она кивнула только и отстраненно ждала, когда он уйдет, когда его напряженный недоверчивый взгляд отпустит ее. Здесь стоянка не запрещена, она может сидеть в машине хоть всю ночь... А что там думает полицейский, изредка посматривавший в сторону ее "Шевроле", ей в высшей степени безразлично. Да и ехать... ей было некуда. Опустевший холодный дом, в котором каждая мелочь напоминает об отце?.. Приятели, которые будут жалеть и сочувственно заглядывать в глаза, так, что она обязательно не выдержит и разрыдается?.. Коллеги отца, которые чудом избежали того же отравления, что свело в могилу Адамса (несчастный случай в лаборатории по разработке новых медикаментов), у которых своих проблем достаточно, и вот только свалившейся на их головы на ночь глядя Рэйвен им и не хватало?.. Хотя Хорас очень просил ему позвонить, когда она доберется до дома. Беспокоился... Обещал помогать, просил обращаться при первой необходимости... Советовал взять такси, не садиться за руль самой. Хотя Рэйвен за весь день и капли спиртного не выпила... Да и не ела, в общем-то, ни крошки. Правда, и прилюдных рыданий не устраивала - не хотела... словно заморозила себя изнутри, стремясь поскорее пережить этот день. ...Ее белый плащ слишком выделялся на фоне темных одеяний пришедших на похороны. Если бы не легкий черный шарф, накинутый на волосы на манер траурного платка, она вообще мало походила бы на человека, который хоронит своего близкого. И если не заглядывать в глаза - пустые, с затаенной болью, с напускным холодом... Она поплачет потом, с собой наедине. А здесь - просто пережить, пройти через все это, слушая скорбные речи, сочувствующие голоса, стараясь перетерпеть прикосновения, от которых ей хотелось отдернуться и закрыться, потому что они пробивали ее наспех поставленную защиту. И белый плащ - не вызов, а лишь поддержка для самой себя, когда хотя бы что-то не напоминает о том, что он ушел безвозвратно и навсегда... Шарф она сдернула с головы едва покинув кладбище и швырнула в машину. Вяло размышляя, куда ей ехать и ехать ли вообще, Рэйвен взглянула на часы и неожиданно поняла, что совершенно потеряла ориентацию во времени. Часы остановились, и теперь стрелки безапелляционно указывали на время, когда она пересекла порог офиса Лутцгера (удивительно, но непривычную для ее уха фамилию она запомнила сразу же), чтобы оплатить остаток суммы за похороны отца. А сколько прошло с тех пор?.. Она не рискнула бы утверждать. Словно несколько часов, но вокруг, казалось, ничего не изменилось, ночь как будто не торопилась вступать в свои права. Прохожие брели по своим делам вдоль проспекта, машины с яркими фарами летели мимо, их поток и не думал слабеть. Рэйвен потянулась к соседнему сидению, где на полупрозрачным черным шарфе лежала ее сумочка. Заглянула внутрь, поискала что-то, затем вытряхнула все содержимое на шарф и недоуменно уставилась на кучу привычных мелочей, среди которых не было того, что она искала - мобильного телефона. Где я умудрилась его оставить?.. Мысли скакнули назад, прокручивая в голове события тяжелого дня. Церковь, затем кладбище, затем... похоронная контора, куда она заезжала чтобы расплатиться. Аванс днем раньше, и окончательная сумма сейчас, после похорон. Кажется, пока она была у Лутцгера, ей кто-то звонил... она даже не помнит, кто и по какому поводу. Но одно было несомненно - последний раз она видела мобильный в кабинете Гробовщика. Если не забыла его там, значит, выронила по дороге к машине, которую оставила на проспекте, не заезжая на узкую улицу. И если так - то с телефоном придется распрощаться, вряд ли тот, кто его подберет, будет названивать по номерам в поисках законной владелицы... И тем не менее есть смысл вернуться и спросить у Лутцгера, может, находил. Ну а нет, так нет... Рэйвен вышла из машины, так и оставив содержимое сумки разбросанным по соседнему сиденью, прихватив лишь ключи от "Шевроле". Вечерний воздух мягко обнял ее прохладой, зашевелил волосы, бросил в лицо городскую симфонию звуков и запахов. Мерный стук каблуков тенью следовал за ней, пока девушка прошла немного вдоль проспекта, затем свернула на примыкающую к нему улицу и позвонила в контору похоронных дел мастера. - Мистер Лутцгер?.. - она чуть рассеянно взглянула на него, словно бы за то недолгое время, что прошло с ее ухода, успела забыть его лицо. И неожиданно для самой себя растерялась. Сколько людей, убитых горем из-за потери близких, каждый день забывают в его офисе свои вещи?.. - Я... Кажется, я случайно оставила у вас телефон.
Noah Lutzger: Ноа стер возмущение с лица перед тем, как отворить дверь - единственным разумным в данном случае способом показать, что он ни с кем не спорит, было продемонстрировать равнодушие. В конце концов, это их игра с их правилами, и Лутцгеру остается только подчиниться, думая о покое того, кого сейчас вручат ему в полиэтиленовом мешке. У них цель скрыть преступление, у него другая, которую даже можно назвать благородной. Самому за себя можно погордиться, только почему-то нет настроения. Но могли и позже прийти, как условились, - проворчал он про себя с непроницаемым лицом, которое не выражало ни малейшего недовольства неуважением к чужому времени, и потянулся к дверной ручке. Его мозг уже просчитывал, как Гробовщик автоматически произнесет скудные слова приветствия, апатично примет работу и забудет лица гостей. Автомат споткнулся, словно от удивления сбилась программа. За дверью показалось лицо, которого Лутцгер еще не успел забыть, однако, Гробовщика больше удивляло то, что он рад появлению Рэйвен больше, чем следовало бы радоваться приходу полузнакомого человека в столь неподходящий момент. Но это был человек, чьего отца он с коллегами накануне предал земле, чей отец был еще астрально где-то поблизости. И неважно, верит ли мисс Адамс в подобную ерунду, главное, что она хочет в это верить и тоже чувствует - Ноа видел это по ее печальным и немного отрешенным глазам. Они оба сегодня умерли - мистер Адамс и мистер Лутцгер, а их дети смотрели друг на друга, и их объединяла скорбь. Как брата и сестру. Или того больше: я сейчас - это она, а она - это я. Поэтому, должно быть, Гробовщику подспудно хотелось предложить посетительнице чаю, а не проговорить смущенно: - Ах да, конечно. Проходите. - Он растерянно улыбнулся и пропустил Рэйвен внутрь, закрыл за ней дверь. Заскочил в кабинет, взял со стола телефон и протянул девушке. - Вот он, пожалуйста. Только, к сожалению, уже почти разрядился. Наверно, надо было выпроводить клиентку поскорее - скоро могли подоспеть люди, которым лишняя компания не нужна. Но торопить Рэйвен Лутцгеру показалось невежливым, да и подозрительным, а конспирация уже много лет была его золотым правилом: только держи физиономию кирпичом, будь естественным, и никто ни о чем не узнает. Даже сторож на кладбище не просечет, зачем ты так часто туда наведываешься в полной рабочей экипировке, если имеешь возможность вызвать рабочих. ...Не могу я ее вытурить в такой день. Не сегодня.
Raven Adams: - Спасибо, - она мягко улыбнулась уголками губ, принимая из его рук мобильный. Машинально раскрыла его быстрым жестом человека, который давно не заглядывал в свой телефон, и мог пропустить звонки или сообщения. Ну так и есть - два пропущенных вызова от Хораса Гудспида, и смс от него же: "Срочно позвони!" Наверняка ничего важного, просто беспокоится, как она тут одна, но заставлять мужчину лишний раз волноваться было бы невежливо и неправильно. Рэйвен нажала кнопку вызова, намереваясь быстро распрощаться с Гробовщиком за те недолгие секунды, что потребуются аппарату для набора номера, а Хорасу - для того, чтобы достать телефон и ответить, не желая затягивать свой повторный визит, отвлекая тем самым Лутцгера от дел, и уже повернулась к выходу, когда мобильник неожиданно мигнул в последний раз и затих. - Ну же... - еле слышно проговорила Рэй, пытаясь включить аппарат и остановившись на полушаге, так и не дойдя до двери. Ей нужно лишь полминуты, сообщить Хорасу, что с ней все в порядке, что она едет домой, но неизвестно как быстро доберется по пробкам... Но телефон молчал, на кнопку включения реагировал картинкой с севшей батареей и тут же уходил в немую черноту, лишая ее всякой возможности быстро успокоить переживавшего за нее Гудспида. Вечерние пробки Лос-Анджелеса по-своему перекраивают людские планы, и быстро доехать до дома ей не удастся, а значит - и поговорить с Хорасом, который будет звонить снова и снова, натыкаясь на равнодушную фразу автомата "Абонент временно недоступен", волнуясь еще сильнее... По-хорошему надо бы распрощаться с Гробовщиком и уйти, добраться до машины, взять деньги, купить телефонную карточку, найти работающий аппарат на улице... Девушка рассеянно взглянула на Лутцгера. Чрезвычайно занятым он не выглядел, наблюдал доброжелательно и с каким-то спокойным пониманием за тем, как она безуспешно воевала с телефоном, позабыв выйти из его конторы, и она решилась. - Простите, можно от вас позвонить? Буквально полминуты, я не задержу вас надолго, - Рэй просительно и чуть виновато посмотрела на мужчину. Ее словно бы что-то заталкивало обратно в его кабинет, держало и не пускало. Почему она забыла поставить телефон на зарядку? Почему не уехала сразу же, выйдя из конторы Лутцгера после оплаты похорон? Почему оставила мобильный, хотя всегда отработанным до автоматизма движением убирала его в сумку или карман, и ни разу до сих пор не теряла? И сейчас, опять - можно ведь найти другой выход, но проще и будто бы даже естественней задержаться еще немного. Словно кто-то, наблюдавший свыше и дергающий за тонкие ниточки событий, не хотел, чтобы в этот вечер она оставалась одна, вел ее в тихую и надежную гавань... Рэйвен машинально сделала короткий шаг ближе к Ноа, и тут же отступила, стряхивая странное ощущение, окутавшее ее тончайшей липкой паутинкой. Какие глупости приходят в голову... Надо будет дома выпить что-нибудь успокаивающее. Она явно переоценила собственные силы, а сегодня был слишком тяжелый день...
Noah Lutzger: Услышав просьбу, Лутцгер внутренне напрягся и бросил взгляд на настенные часы в холле. Тик, - щелкнул маятник из желтого металла, как и вся конструкция, отделанный под старину, и слабое эхо раскатилось по помещению. Старинным вещам самое место в этой конторе - они напоминают о том, что времена, которые они символизируют, тоже умерли, как мертвые тела, которые гостили в этом сейчас пустом холле, наполненном звенящим от каждого звука воздухом. Здесь все в этом стиле - темное резное дерево, ненавязчивые завитки дизайна, блестящие стрелки, которые показывают, что у хозяина бюро и посетительницы времени мало. - Конечно, позвоните. - Его вежливый и доброжелательный ответ последовал после паузы, долгой настолько, чтобы он смог принять решение, и короткой настолько, чтобы не вызвать непонимания и поставить собеседницу в неловкое положение. Решение оказалось неожиданным, странным и даже опасным для человека, ожидающего визита представителей влиятельных преступных кругов, который в идеале должен пройти без свидетелей - для блага Гробовщика и для блага свидетелей одновременно. Однако Лутцгер посчитал, что они успеют. Это же всего на полминуты, как сказала Рэйвен. А потом он ее проводит до двери, и они попрощаются навсегда. Как-то неуютно было от этого "навсегда", слишком неуютно для полноценной тоски по человеку, с которым он даже не был как следует знаком. И тем больше Лутцгеру не хотелось разочаровать и подвести Рэйвен отказом. Он от души желал, чтобы все у нее было хорошо, возможно, по той причине, что желал этого самому себе. Ощущение, что сегодня они представляют собой что-то единое, так его и не покидало, и Ноа колебался, с трудом удерживал себя, чтобы не завести разговор о покойном мистере Адамсе. Говоря о нем, он говорил бы о своем отце. Говоря о своем отце, он говорил бы об отце Рэйвен. И, если бы он сейчас открыл ей душу, она бы его поняла - Лутцгер видел это по ее глазам, грустным, глубоким, черным, с огоньком от желтого свет люстры. Он чувствовал это в ее шаге навстречу, и мог бы сделать такой же шаг, хотел бы сделать. Пожалуй, это единственный человек, способный понять его сейчас, а Ноа не заговорит с этой женщиной о сокровенном - просто нет времени, просто ей это не нужно, она выглядит усталой, беззащитной, хрупкой. Но за одну эту призрачную возможность и ощущение близости - спасибо ей. Нет, он не может ей отказать, это странное чувство просто ему не позволяет, и поэтому он говорит: - Только телефон в кабинете не работает. Можете позвонить с моего мобильного,- с сожалением пожал Гробовщик плечами, затем достал из кармана свой мобильник, снял блокировку клавиш и протянул Рэйвен. - Вот, пожалуйста, возьмите.
Raven Adams: - Спасибо огромное, - Рэйвен благодарно взглянула на мужчину, принимая аппарат из его рук. - Вы меня очень выручили. Не тронувшись с места - не собираясь ни располагаться в помещении, ни разговаривать в дверях - девушка набрала по памяти хорошо знакомый номер и приложила телефон к уху, слушая сначала тишину, а затем длинные гудки, и машинально теребя в кармане плаща свой ставший бесполезным телефон. Быстрым чуть виноватым взглядом скользнула по Лутцгеру, хотела улыбнуться, но не получилось - словно лимит улыбок был исчерпан той их тенью, что поблагодарила Ноа за возвращение мобильного. И снова отвела глаза, теперь себе под ноги, чуть склонив голову, отчего прядь волос скользнула по руке, державшей телефон, скрывая ее от взора Лутцгера. В ожидании ответа Хораса, она почему-то подумала, что вот эта тихая ненавязчивость и вежливость Гробовщика, его надежность и выдержанная невозмутимость, так необходимые в его деле, - это не профессиональные качества, не маска, которую он надевает всякий раз, приходя на работу, а черты его характера. Что он был бы таким при любых условиях - хоть в другой профессии, хоть где-нибудь на далеком острове без благ цивилизации и навязанных ею же условностей... Отвлеченные мысли прервал мужской голос в динамике телефона - напряженный, недоверчивый. Хорас не сразу ответил, видимо, размышляя, стоит ли брать трубку с незнакомого номера, и не несет ли звонок еще какие-то дурные вести... - Хорас? Это Рэйвен, - быстро произнесла девушка. И дальше уже говорила, пробиваясь через его голос - тревожный, вопрошающий, с ноткой облегчения от того, что она, наконец, объявилась. - Нет-нет, я в порядке. Просто телефон сел. Да, все хорошо. Обещаю, - в какой-то момент в ее интонации словно улыбка проскользнула, но тут же исчезла, сменившись привычной усталостью, в которую затем вплелись мягкость и заботливость. Таким тоном говорят с близкими, теплыми, родными. И в какой-то степени так оно и было - Хорас всегда хорошо относился к ней, был внимателен и заботлив. И она не могла подвести его, оттолкнуть его радушие, не могла относиться иначе к этому мужчине... который, впрочем, все равно не заменил бы ей отца. - Конечно, уже еду... Нет, не знаю, как доберусь - пробки... Наверное, только совсем к ночи. Постараюсь. Хорошо. Спасибо. Конечно. Дождавшись, пока Гудспид сбросит звонок, она убрала телефон от уха, машинально взглянула на экран, убеждаясь, что на нем опять появился геометрический рисунок, и протянула аппарат Ноа, одновременно заправляя за ухо прядь волос. - Еще раз спасибо. Удачи вам. Рэй поймала себя на мысли, что едва не сказала Гробовщику "до свидания"... но его профессия делала из него того, кого желаешь видеть как можно реже. Не потому, что он был неприятным или скверным человеком, а исключительно по той причине, что встречи с ним сопровождались болью потери близких. А просто общаться на нейтральных территориях... наверное, это невозможно для людей, которых познакомило горе. Оно всегда будет рядом, холодом, тенью, призраком напоминая о себе... Потому Рэйвен и не стала прощаться так, как могла бы с любым другим приятным ей человеком, но и отгораживающее стеной "прощай" не сказала, отчего-то думая, что Ноа правильно воспримет простое пожелание удачи.
Noah Lutzger: Лутцгер вернул мобильник в карман с приветливой и немного усталой улыбкой. Почему-то он, как, видимо, и собеседник Рэйвен на другом конце провода, поверил ее словам о том, что все с ней в порядке и все будет в порядке. Проскользнувшей по ее лице легкой тени улыбки не поверить было невозможно. Непривычно обрадованный этой перспективой, Гробовщик посетовал про себя, что при других обстоятельствах было бы хорошо проводить девушку хотя бы до машины. Эта сцена представилась ему как молчаливая прогулка по чистой вечерней аллее до стоянки, где Рэйвен кротко ему улыбнется на прощание и сядет в свой автомобиль. Они снова не заговорят о том, что их объединяет, просто вместе помолчат об этом, думая о разном и одновременно - об одном и том же. Этим не нужно было делиться, все и так было фатально разделено - это нужно было почувствовать. Но сейчас - нельзя. - И вам того же. - Снова эта улыбка. И что это меня потянуло на иррациональные романтические фантазии? - хмыкнул про себя Ноа озабоченно, пока его рука галантно тянулась к ручке двери, чтобы открыть ее перед уходящей посетительницей. И рука замерла, как и мысль, потому что в этот момент в дверь раздался стук. Постучали раз, потом через пару секунд еще два раза. Собственно, Лутцгер понял бы и так, кто за дверью в такой час, но у Хиббса были свои понятия об условных сигналах, либо он просто считал Гробовщика безгранично тупым. Хотя, чтобы прогнуться под их тусовку, много ума не надо, - напоминал иногда Ноа самому себе. Удача, которой Рэйвен так сердечно ему пожелала, отвернулась от них. Отвернулась от него, а значит, отвернулась и от нее. Он - это она. Она - это он. Гробовщик не знал, заметила ли Рэйвен, как он несколько раз за пару секунд переменился в лице, как в его глазах на миг полыхнул испуг, но она точно должна была заметить, с какой решимостью он задержал ее, не давая приблизиться к двери и приложил указательный палец к ее губам. - Вам не нужно было здесь находиться, - прошептал он едва слышно, доверительно, но предостерегающе глядя девушке в глаза. Лутцгеру хотелось извиниться перед ней за то, что сейчас будет происходить, за то, во что ее втянул, но времени на это не было, как и на то, чтобы корить себя сейчас за проявленное легкомыслие, позволившее Ноа затянуть их с клиенткой беседу. Если все будет нормально, извиниться - еще успеется, - думал он, увлекая Рэйвен в подсобное помещение. - Пойдемте, вам нужно спрятаться. Эти люди не должны вас видеть. Скорее, пока этот придурок снова не начал долбить в дверь. Нельзя было заставлять Хиббса ждать - за такое можно было и получить в морду, и потом заключать сделки с разбитым непрезентабельным лицом. Впрочем, Лутцгер понимал, что долго стоять на улице с большим непрозрачным пластиковым мешком, привлекая внимание запоздалых прохожих и ожидая, пока тебе откроют, он сам бы спокойно тоже не смог. Однако, каково бы ни было его почти рациональное сочувствие, сейчас Ноа будет спасать не нервы Хиббса и не свое и так несимпатичное лицо, а растерянную девушку и молодого парня, недавно потерявших отца.
Raven Adams: Прощание так и не состоялось. Рэйвен уже была готова в третий (и, как она думала, последний) раз за сегодня попытаться уйти из конторы Лутцгера, когда неожиданно в дверь постучали и мужчина сам преградил ей путь. Сделал знак молчать, взял за локоть и мягко, но настойчиво и довольно быстро увел прочь. Мимо приемной, мимо кабинета, в подсобное помещение... Рэйвен растерянно повиновалась, и эту покладистость вполне можно было оправдать тем ощущением, что рождал в ней Лутцгер. Не доверие, нет - для него слишком мало времени прошло, да и вряд ли когда-то ей всерьез придется доверять этому человеку. Но похожее, близкое, сродни расположению и инстинктивному восприятию - на Ноа можно положиться, он не сделает сознательно плохо. Вот только недоумение от странности ситуации рождало вопросы, которые девушка была готова задать, когда предоставится возможность. Почему он ее не выпроводил, почему позволил подвергнуться опасности? Что это за люди, что ей может грозить, если они ее обнаружат? Долго ли ей придется прятаться?.. Но все вопросы мгновенно выветрились из головы, едва она оказалась в подсобке. Здесь лежали гробы. Не один, несколько. Разные по цвету, материалу, креативной мысли дизайнеров, но все-таки - гробы. Машинально скользнув взглядом по стенам и убедившись, что дальше идти некуда, что Лутцгер вел ее именно сюда, Рэйвен отшатнулась, сделала шаг назад и уперлась в пол каблуками. Нет-нет, ни за что... Только не сюда. Должен быть другой выход. Шкаф, уборная, кладовка какая-нибудь, в конце концов она просто замрет за открытой дверью и будет дышать через раз, но для нее, похоронившей сегодня отца, и державшейся весь день на зависть многим, находиться неопределенное время в комнате с гробами - это черезчур. - Вы же не собираетесь оставить меня здесь?... - в голосе ощутимо скользнул страх, а расширившиеся глаза обвиняюще, испуганно и с какой-то жалобной надеждой уставились на Лутцгера. Ей уже было все равно, что за люди стоят за дверью Гробовщика, что им сделал в сущности доброжелательный и мирный мужчина, чем может угрожать ей лично тот факт, если ее обнаружат, и даже то, что она сейчас почти срывалась на глазах у совершенно чужого по сути человека. Но самоконтроль давал сбой при одной мысли, что ей опять придется созерцать предметы, недвусмысленно указывающие на смерть, боль от потери и пробирающий до костей холод, идущий от костенеющих и словно бы ненастоящих клиентов домовин. Рэйвен никогда не была черезчур боязлива или суеверна, но ...целый день, проведенный в состоянии, когда отчаянно сдерживаешь себя, потому что если прорвет - то уже не остановить... целый день, в котором каждый миг наполнен ощущением смерти, неутихающей болью в области сердца... целый день, подорвавший и истончивший ее самообладание... этот день не прошел бесследно. После похорон близкого тому, кто остался, нужны тишина или общение, одиночество или надежное плечо рядом, алкоголь или полное воздержание от пищи и еды, тихие слезы или рыдание в голос, но только не лишнее напоминание о том, через что пришлось пройти. Только не это.
Noah Lutzger: ...После того, как отец умер, я тоже сюда неделю не мог зайти... Да, это было страшное убежище, но только в складское помещение они смогли бы прошмыгнуть незамеченными через окна кабинета и холла. Гробовщик толкал Рэйвен навстречу ее кошмару, ситуация толкала его к юношеским воспоминаниям, в которых гроб с телом отца стоял здесь, в таком же густом полумраке, который сейчас висел в пыльном воздухе, пахнувшим новой древесиной, и прохладе, щекочущей плечи, заставляя даже закованного в броню напряжения поежиться. Утратив зрительный образ, лицо Лутцгера-старшего сейчас висело размытым пятном над белой простроченной подушкой, на которой Ноа запомнил каждую былинку. Привидение бывшего владельца этой конторы не имело лица, а Гробовщику, помнится, первый месяц втайне хотелось, чтобы дух отца был видимым, был реальным - седым, бородатым, черноглазым, со смуглой морщинистой кожей и синими кругами под тяжелыми веками. Но он еще в школе перестал верить в паранормальные явления. Воспоминания словно были отброшены ловкой рукой Лутцгера, откинувшей крышку одного из гробов, будто вихрь, уже готовый закрутить его и ввести в неуместный ностальгический ступор, рассыпался, столкнувшись с полированным деревом. Ноа отнесся к приступу тоски и фантомной горечи утраты как к укусу пчелы, от которой отмахиваешься и говоришь: Черт с ней. О Рэйвен он бы такого не сказал. - Вам нужно спрятаться, - скороговоркой проговорил Гробовщик, беря девушку за локоть и подтаскивая к гробу. При этом он не отводил взгляда от затравленного выражения на ее лице, от ее дрожи и мольбы в ее глазах, которые было не скрыть даже сумраку. Если бы я мог вам объяснить, что через пару минут сюда придут люди, внесут тело и заметят вас, спрятавшуюся на полу за товаром, вы бы все равно меня не поняли. Единственное, чем им недосуг заниматься - это открывать гробы. Спасайтесь. - Ну же! Ему было жаль, что он не сможет сейчас предоставить мисс Адамс того, чего люди за дверью не собирались ему предлагать - выбора. Гробовщику не хотелось хватать ее за руки, которые панически вцепятся ему в одежду, не хотелось зажимать ей рот рукой, чтобы за пределами комнаты не было слышно ни писка, и чувствовать, как Рэйвен неуклюже пытается его укусить, и как она извивается всем телом, пытаясь оттолкнуть то ли себя от гроба, то ли Лутцгера от себя. Один бог знает, чего стоило ему без объяснений и внезапно опрокинуть хрупкое тело девушки в темное нутро гроба, не обращать внимание на то, как он внутренне сжимается каждый раз, причиняя ей даже малейшую боль, быстро закрыть и закрепить крышку. Должно быть, помог эффект внезапности, не позволивший Ноа почувствовать отвращение к себе за такое обращение с женщиной, и собственное желание спрятаться - вот если бы самому оказаться в этот момент в непрозрачном ящике, не пропускающем звука, быть там, в темноте, в другом измерении, только бы не отпирать дверь конторы и не видеть серую рожу Хиббса, вот если бы таким образом Лутцгер мог спрятаться и уйти от проблем, которые вскоре его могут ожидать. Но вместе с Рэйвен он только что запер и свой страх. - Сидите тихо, умоляю вас, - проговорил Ноа, и в его голосе проскользнуло искреннее сожаление и забота, никак не вязавшаяся с его с виду жестокими и решительными действиями. Надеясь, что Рэйвен выполнит его просьбу, он прикрыл за собой дверь в подсобку и вышел в холл, чтобы встретить опасных гостей. На его подрагивающей от волнения ладони был едва заметен след от губной помады.
Raven Adams: Это было похоже на кошмарный сон. Откинутая крышка гроба, темный человеческий силуэт внутри... Рэйвен каким-то внутренним чутьем все поняла раньше, чем разумом, и попыталась рвануться прочь, но слишком поздно - Лутцгер не дал ей ни секунды, в мгновение превратившись из доброжелательного и спокойного человека в палача. Жалкие, суетливые попытки вырваться из его железных рук ни к чему не привели. Ей просто зажали рот и бросили внутрь гроба, как куклу - бросили на лежавшего там мертвеца... и захлопнули крышку. В мгновение ока все звуки извне приглушились... кажется, Лутцгер еще что-то сказал? Она не расслышала, а даже если бы и расслышала - все равно бы не поняла, чувствуя себя все той же сломанной куклой. Рэйвен никогда не думала, что это может быть так легко - схватить человека, подавив все попытки сопротивляться, и сделать с ним что угодно. Вот хотя бы... затолкать в гроб, в один гроб с покойником, в чью холодную каменеющую грудь сейчас упираются ее ладони. И чей равнодушно-восковой профиль находится так близко от ее лица, что она слышит запах пыли, каких-то лекарств, и... его волос. Рэйвен почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, и попробовала приподняться чуть выше, но лишь уперлась затылком в крышку гроба. Попыталась задержать дыхание, но сердце колотилось как бешеное, требуя кислорода, и против воли ей пришлось дышать им - мертвым, костенеющим мужчиной. Которому абсолютно все равно, что идущий от него холод пробирается и внутрь нее самой - через ладони по рукам вверх, через каждую клеточку тела, которой она соприкасается с покойником... и холод этот не в силах сдержать ни строгий костюм мертвеца, ни ее белый плащ. Точно так же, как было все равно человеку, запихнувшему ее сюда. Человеку, который ей поначалу даже понравился и показался приятным и надежным. Как же легко ошибиться... Теперь Рэй казалось, что все ее случайные мысли о том, что ее якобы что-то не отпускает из конторы Лутцгера, всего лишь насмешка над одиночеством. Над тем, как она не хотела признаваться самой себе, что боится оставаться сегодня одна... И невольно потянулась внутренне к первому попавшемуся человеку, которого отчего-то не побоялась стеснить. Эффект "случайного попутчика"... Но кем окажется этот попутчик - покажет лишь время, недолгое время, что два чужака проведут рядом. Ее "случайным попутчиком" оказался ненормальный псих. А что еще ожидать от человека, всю свою жизнь имевшего дело с покойниками? Каждый день, год за годом... Невозможно, нельзя остаться в своем уме, если твой единственный спутник всегда и везде - смерть. И за это приходится расплачиваться случайно оказавшимся рядом... таким, как она. Хорошо, если этот психопат поиграется и отпустит... а если... ...Господи, а если он ее не выпустит отсюда?! Если похоронит заживо вместе с этим солидным мужчиной, пахнущим пылью и бальзамирующими средствами?!.. Рэйвен почти ничего не видела в темноте, но отчего-то почувствовала, как все поплыло перед глазами, дыхание перехватило, а тело сделалось ватным. Ей нужно выбраться отсюда... Те, кто к нему пришли... Он утверждал, что они опасны. А если солгал? Ни одна опасность не оправдывает то, что он запихнул Рэйвен в один гроб с мертвецом... Мог выбрать хотя бы пустой... Нервно усмехнувшись последней мысли, она раскрыла было рот, собираясь закричать и позвать на помощь, как вдруг несказанное застряло в горле. Ее затрясло мелкой дрожью, расширившеся от ужаса глаза, не видя, смотрели перед собой, а все мысли словно бы остановились. Ей очень хотелось отключиться или даже умереть, лишь бы остановилось то, что сейчас происходит. ...Покойник говорил. Нет, его тело все также оставалось мертвенно-холодным и недвижимым, но тем не менее он каким-то странным образом говорил. В голове Рэйвен. Это казалось безумием, и девушка была уверена, что сходит с ума, вот только... речь покойника была отчего-то связной и наполненной информацией, которую можно было посчитать разве что за галлюцинирующие шутки не вынесшего стресса подсознания. Мужчина назвал свое имя, вкратце рассказал, от чего умер, и несколько слов про семью... Рэй просила замолчать, только тщетно... и не уйти от слов, звучавших в самой голове, не спрятаться, не убежать. Но и это оказалось лишь половиной кошмара, в который она попала по воле Гробовщика. Неожиданно речь покойника стала перемежаться видениями - абсурдными, странными, похожими на сон или очень старые воспоминания. Только вот она была уверена, что ничего подобного не происходило... просто не могло происходить. ...Густой тропический лес, похожий на джунгли. Огромная яма, полная ссохшихся трупов в одинаковых комбинезонах. Рэйвен стоит на краю, держит в руке пистолет, а по ее лицу катятся слезы. Отчего-то она знает, что сейчас поднимет этот пистолет и пустит пулю себе в висок. А внутри так больно и пусто, что хочется выть... ...Ноа Лутцгер. Рядом с ней, на краю ямы. Что-то обеспокоенно говорит, а в глазах страх - за нее? Она не может разобрать слов, лишь знает откуда-то, что он хочет ей помочь и не может допустить ее добровольной гибели... Но ей не нужно этого. Ей нужно просто уйти... ...Боль в спине - резкая, словно воткнули что-то. Она лежит в яме, на трупах, на их старых переломанных костях, и облако мертвой пыли, поднявшееся от ее падения, оседает на коже, волосах, забивается в глаза, в легкие... Лутцгер рядом, и опять что-то говорит, его руки дрожат, но он отшвыривает пистолет прочь из ямы... а Рэйвен накрывает темнота, и она проваливается в небытие... Видение пропало, и ее обезумевший взгляд уперся в мертвое лицо, темнеющее на подушке прямо перед девушкой. Рэйвен подавилась криком, так и не издав ни звука, зажмурилась и замерла, вжавшись в крышку гроба. Ее мутило, все тело налилось слабостью, и единственное, что удерживало девушку от обморока - это осознание того, что тогда ей придется уткнуться лицом прямо в покойника... Это, да еще настойчиво бившаяся в голове мольба, невысказанная, обращенная вникуда, - выпустите, выпустите, пожалуйста, выпустите меня отсюда, пожалуйста, пожалуйста...
Noah Lutzger: Лутцгер одернул костюм и стряхнул с него невидимую пыль. Длинный темный волос плавно упал с его плеча на пол холла. Ноа передернуло: он представился себя на мгновенье каким-то маньяком, который стряхивает, смывает и стирает с себя улики, способные указать на лежащую где-то в темной комнате неподвижную жертву. До чего я докатился. Сначала трупы, потом живые... - Гробовщик поморщился, положив конец секундному самокопанию и с непроницаемым лицом рванул дверь на себя, впуская Хиббса и его помощника. - Лутцгер, если мне еще раз придется стоять с грузом пять минут на улице, я откажусь от твоих услуг к чертовой матери, понял? - отчеканил Хиббс, как только дверь за ним закрылась. Гробовщик посмотрел на босса - кто когда-нибудь воображал Терминатора-Т1000 в гневе, мог себе представить теперешнее выражение лица Хиббса, который был разительно похож на киногероя. - Понял, - спокойно проговорил Ноа. после отказа от его услуг вариантов было два: один из них - стирание памяти, которое возможно на практике только в шпионских боевиках (и почему рожа Хиббса постоянно заставляла его думать о Голливуде?). Второй вариант - стать грузом для какого-нибудь менеджера в крематории, с которым эти ребята заключат новый договор. В мире Хиббса из дела по-другому не уходили. Двое мужчин по-хозяйски открыли подсобку, и Лутцгер услышал, как они неуклюже сгрузили труп на один из гробов - можно было различить, как череп третьего безмолвного гостя стукнулся о деревянную крышку. Но, подойдя ближе и остановившись на пороге, Ноа, скорее, прислушивался к совсем другим звукам. Больше всего он опасался, что Рэйвен не хватит знания ситуации, чтобы не позвать на помощь тех, кто, в отличие от Лутцгера, просто запершего ее в гробу, могли причинить ей гораздо больший вред, если не летальный. Он представил, как это перевернет его жизнь. Останься он при этом в живых, он бы заявил на Хиббса, как бы тот ни запугивал - он пошел бы под следствие не только за издевательство над женщиной, но и за дела, которые они вместе проворачивали, неважно, чем это грозит самому Лутцгеру. Потому что Гробовщик понимал: если хоть волос упадет с головы его беззащитного двойника, он не сможет спокойно с этим жить и делать вид, будто ничего не случилось. Бог свидетель. Он - свидетель. Шорох. Ноа вздрогнул под тканью пиджака. Нет, кажется, мышь. Появившийся в поле зрения прозрачный сверток заставил его оторвать рассеянный взгляд от полиэтиленового пакета и сфокусироваться на Хиббсе, который произнес: - Это за прошлое. - Когда Лутцгер протянул руку, чтобы ухватить оплату своего труда, мужчина повел бровью, словно размышляя, и выхватил сверток обратно. Быстро вскрыв целлофан, Хиббс вынул оттуда одну пачку денег и сунул в свой внутренний карман. - Это мои пять минут, - похлопал он Гробовщика по плечу и, кинув сверток рядом с грузом, покинул похоронное бюро в сопровождении своего спутника. Несколько минут Ноа выжидал, пока их машина отъедет, и на него давила жуткая тишина, воцарившаяся в холле. Ему подспудно хотелось, чтобы пробили часы, чтобы зазвонил телефон, чтобы Рэйвен закричала в подсобке... Он чувствовал себя в каком-то странном подвешенном состоянии между двумя катастрофами. Или между двумя стенами, которые с лязгом сдвигаются друг к другу. Лутцгер выпустил из легких вздох облегчения и развеял тем самым наваждение. Дверь на склад была по-прежнему приоткрыта, и горел свет - все, как небрежно оставили гости. Лутцгер равнодушно посмотрел на труп в мешке и деньги - их не было нужды прятать от глаз Рэйвен, все равно сейчас Гробовщику придется все ей объяснить, когда он отчего-то дрожащими руками откроет крышку гроба и поможет девушке выбраться. Матерь божья! - Ноа чуть было не отдернул руку от плеча Рэйвен, увидев за этим плечом лицо. Не принадлежавшее девушке. Бледное. Мертвое. - Какой же я идиот! Что я натворил?.. - от сочувствия, сознания того, какого это - пролежать десять минут в запертом гробу вместе с трупом, от чувства вины и собственной нерасторопности переворачивалось все внутри. А если у нее травматический шок? А если сердце не в порядке - от такого ужаса можно и... - лихорадочно мелькали в мозгу мысли, пока Лутцгер сгребал мисс Адамс в охапку и усаживал на соседний деревянный ящик. Гроб с покойником тотчас был захлопнут - Рэйвен не стоило видеть своего недавнего визави после того, как она окончательно придет в себя. - Как вы? - обеспокоенно спросил Ноа, откидывая волосы с ее лица, от волнения не до конца прочувствовав мягкость, с которой они скользят по его пальцам, и не ловя ощущения дежа-вю, которое эта мягкость создавала. Все, что сейчас было действительно важно - ее состояние, ее осмысленный взгляд, жизнь в ее хрупком теле, которое он поддерживает рукой за плечо, словно боится, что оно упадет на пол и разобьется вдребезги. Скажите же что-нибудь. Или кричите. Или рыдайте. Теперь можно.
Raven Adams: Казалось, прошла целая вечность. Целая вечность на грани между реальностью и сном, сознательным и бессознательным, между жизнью и смертью, прежде чем преграда, в которую Рэйвен вжималась из последних сил, исчезла, откуда-то хлынул свежий воздух, и чьи-то руки вытащили ее из гроба. Происходящее было смутным, смазанным, неясным, как рисунки неудачливого художника по мокрому холсту… кажется, она на чем-то сидит. Кажется, кто-то пальцами скользит по ее лицу, убирая волосы. Кажется, она еще жива… жива ли? Рэйвен попыталась открыть глаза, но зрение было таким же неясным и смазанным, как и сознание – то ли от выступивших на глазах слез, пеленой застилающих взгляд, то ли от занавеси спутанных черных волос, закрывавших лицо, то ли от того, что голова кружилась, и было невозможно понять даже, кто вытащил ее из гроба с покойником, чьи пальцы она чувствует теплом на лице, и чей с трудом пробивающийся через шум в ушах голос пытается ей что-то сказать. Чудом балансируя на грани с обмороком, Рэйвен поняла лишь одно – рядом живой человек. Не ледяной, каменный, синюшно-бледный, с восковым лицом и недвижимым телом, а настоящий, теплый, поддерживающий ее за плечо, путающийся в ее волосах, спасший ее из гроба и пытающийся что-то говорить ей, чтобы удержать угасающее сознание… Но она не слышит слов. Она слышит только его дыхание – горячее, совсем рядом, в котором мешаются запахи, принадлежащие живым. Не понимает сказанного, а осознает только, что подушечки пальцев на ее лице – теплые, чуть подрагивающие – никак не могут принадлежать покойнику. Не разбирает даже голос, чтобы хотя бы примерно восприятием или воспоминанием определить, что за человек рядом. Главное – не мертвец. Не покойник. Не тот, на котором она лежала целую вечность, напитываясь идущим от него ледяным холодом. И пусть она не понимает слов – но они звучат как и должны, со стороны, а не прямо в голове… И, едва осознав по-настоящему эту мысль – наверное, единственную, что она была способна сейчас осознать, - Рэй безмолвно качнулась в сторону своего спасителя и приникла к нему, обвила руками, уцепилась как за единственную соломинку, чудом оказавшуюся на ее пути в мир бессознательного, обессилено положила голову на его плечо и прижалась ледяным лбом к шее, а носом уткнулась куда-то ниже, в ворот рубашки, почти неслышно коснувшись губами кожи возле ключицы. Одной рукой обняла где-то на талии, а второй, рассеянно и неловко, не контролируя движения, а лишь поддаваясь порыву и не успевая отмечать детали, скользнула под расстегнутый пиджак Лутцгера, холодя его спину ладонью сквозь ткань рубашки. Судорожно вдохнула смесь запахов из легкого шлейфа мужской туалетной воды, сигарет, живой человеческой кожи и теплой ткани, тут же выдохнула и вдохнула снова – глубоко, словно захлебнувшийся в воде человек, которого в последний момент вытащили на берег. Чуть повела головой, мазнув волосами по его щеке, и замерла, исступленно прижавшись к мужчине и почти не дыша. В истерзанный видениями разум откуда-то поступил сигнал, что она в безопасности – то ли из-за запахов, таких простых и человеческих, то ли из-за тепла и движения мускул под кожей, что чувствовала ее забравшаяся под пиджак ладонь, то ли из-за того, что ей было на кого опереться, что не нужно было больше удерживать себя от обморока, до предела напрягать все мышцы, чтобы не свалиться на закостеневшее тело покойника. Рэйвен немного расслабилась и почувствовала, что окончательно проваливается в глухую пустоту…
Noah Lutzger: Девушка не ответила, и Лутцгер еще больше обеспокоился ее состоянием. С ужасом он было подумал, что Рэйвен от пережитого кошмара полностью лишилась дара речи, и это заставило Гробовщика содрогнуться: это все из-за его безответственности, из-за его неосмотрительности и рассеянности, связанной с меланхолией сегодняшней даты, которая никоим - никоим! - образом его не оправдывала. Балда, по твоей вине страдают люди! Хочешь - гробь свою жизнь и карьеру, но хотя бы других не вплетай, идиот! - С вами все хорошо? - спросил он чуть громче, чувствуя, как Рэйвен в каком-то полубреду прижимается к нему напряженной, дрожащей холодной испуганной плотью, прячась лицом под его шеей и леденя влажной ладонью спину, по которой как будто прошел электрический ток. Гробовщику не раз приходилось вставать на защиту слабых в молодые годы, однако никто никогда не просил у него этой защиты так не по адресу и трогательно, никто не приближался к нему в порыве такого безотчетного доверия. Ощущение этого подстегнуло его пульс, а выдох на мгновенье застрял где-то в легких. Оно было и волнующим, и умиротворяющим одновременно, окрасило его восприятие в какие-то другие цвета, как будто в помещении стало больше света. Лутцгер на какие-то секунды по непонятной причине вообразил себе ласковые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву тропических деревьев, высокие пальмы и длинные лианы над головой, жесткую землю под лопатками и Рэйвен, прильнувшую к его плечу, которая приподнимается на локте и целует его бесшумно и нежно, как будто за что-то благодаря, и от этого внутри такая тихая и убаюкивающая удовлетворенность, как легкий дымок от догоревшего у ног костра. Странная фантазия, что это со мной творится сегодня?.. - растерянно подумал Ноа, снова начиная нервничать. Он ощутил, как Рэйвен слегка обмякла в объятиях, в которые он непроизвольно ее заключил, поднял ее голову за подбородок вверх и легонько похлопал по щеке двумя пальцами, чтобы привести в чувство. - Эй, очнитесь. Пожалуйста. - Давайте, ответьте мне, - Гробовщик не сводил глаз с длинных черных ресниц девушки, ожидая, пока они дрогнут, она откроет глаза и увидит своего - как она, наверное, сейчас думала бы - мучителя. Это я. Я не причиню вам вреда. Послушайте, - готовился сказать он.
Raven Adams: Голос. Тот самый голос, что уверял ее, будто ей нужно спрятаться. Принадлежащий человеку, который запихнул ее в один гроб с покойником, и держал там целую вечность. А потом выпустил… Почему? Пожалел? Наигрался? Решил проверить, насколько крепкие у нее нервы? И это именно его она сейчас… обнимает?! Падение в темноту прекратилось, словно ее рывком выдернуло на поверхность. Рэй широко распахнула глаза, пару секунд еще смотрела словно бы сквозь Лутцгера, а потом в них калейдоскопом промелькнули страх, презрение, брезгливость, ненависть, смешавшись в одну жуткую неприязненную какофонию. И прежде, чем Ноа успел что-то произнести, как-то объясниться, девушка с силой оттолкнула его в грудь, стряхнула с себя его руки, на негнущихся ногах шатнулась прочь из комнатки с гробами, едва не упала и, лишь ухватившись за спинку одной из лавок, выпрямилась и замерла, дрожа, на, как она надеялась, безопасном расстоянии от Лутцгера. Злость и гнев придали ей сил, помогли вырвать сознание из туманной дымки, а инстинкт самосохранения кое-как скоординировал движения. И, едва окунувшись вновь в иллюзию свободы, прорезался голос. - Вы… ненормальный, чокнутый извращенец, просто больной! – выпалила Рэйвен срывающимся дрожащим голосом, машинально сделав еще шаг назад, к запертой двери. Обернулась к выходу и неожиданно почувствовала ощутимый холод, скользнувший по спине. Несмотря на то, что Лутцгер выпустил ее из гроба, она все еще была в его власти, и в его воле было сделать с ней все что угодно. Крепко запертый замок конторы не позволял надеяться на скорую свободу, а она, вместо того, чтобы попытаться наладить с психом подобие контакта и выторговать каким-то образом освобождение, орет на него и оскорбляет… Только разозлит его, и все может закончиться для нее наихудшим образом… Девушка перевела на Гробовщика настороженный взгляд, вглядываясь в его лицо, пытаясь заметить и предугадать признаки агрессии, которые она так опрометчиво просмотрела перед тем, как он опрокинул ее в гроб с покойником. И заговорила напряженно и беспомощно, указав трясущейся рукой в сторону подсобки, от волнения словно бы потеряв способность произносить связные предложения. - Зачем вы меня… туда… зачем?
Noah Lutzger: Резкому толчку в грудь Лутцгер почти не сопротивлялся, он не остановил руку Рэйвен под пиджаком, не помешал ей отпихнуть себя прочь и отлететь в противоположную сторону комнаты. В первую секунду он растерялся, до того неожиданно девушка обрела чувство реальности и до того быстро в ней снова проснулся страх перед Гробовщиком, который превращал все его попытки к сближению в поползновения чокнутого маньяка. О том, чтобы подойти сейчас к Рэйвен, которая в приступе ужаса чуть не забилась в угол, нечего было и думать. А видеть в ее испуганном взгляде, напряженной позе, дрожащем подбородке, слегка растревоженных прядях волос самого себя - жестокого, грозного, безумного, каким она видела сейчас Ноа - было просто отвратительно. - Успокойтесь, - со вздохом Лутцгер приподнял руки, показав свои мозолистые ладони в знак примирения. - И тогда я вам все объясню. Уверяю вас, я не желаю вам зла, это была ошибка. Хороша ошибка - она, верно, чуть было не подумала, что я собрался хоронить ее заживо. От злости на себя самого его голос звучал слегка сдавленно, без доверительной плавности, которая могла бы придать Рэйвен уверенности в словах Лутцгера. Ему казалось, что девушка не верит ни единому его слову, и это душило его спокойствие в еще более крепких тисках неловкости и чувства вины. Как теперь объяснить, кто были его гости, и почему Рэйвен необходимо было прятаться, он тоже уже не понимал - доверять человеку, не имеющему к нему больше ни тени доверия, представлялось странным, неудобным и рискованным. А нужно ли ей это, в самом деле?.. - подумал Лутцгер грустно. Он медленно и осторожно подошел к двери в холл и распахнул ее настежь. Из проема в помещение ворвался яркий свет, отражаясь от черной блестящей поверхности мешка с трупом и в расширенных от страха глазах Рэйвен. - Вы в безопасности, - произнес Ноа, добившись наконец, чтобы его голос звучал ровнее. Затем он черепашьим шагом, глядя Рэйвен в глаза, подобрался к двери черного хода и решительным движением отпер ее, ожидая, что стоит ему только дернуться, девушка закричит или вздрогнет. Лети, птица. Может, ты когда-нибудь поймешь, что вот так неуклюже я пытался тебя спасти. - В полной безопасности, - добавил Ноа уверенно.
Raven Adams: Рэйвен напряженно следила за каждым движением Гробовщика, едва ли полноценно вслушиваясь в его слова. О какой ошибке он говорит? О какой безопасности?.. Он хотя бы вполовину понимает, что она пережила? Хотя бы представить себе может?! И ладно еще, если бы ей просто пришлось провести какое-то время в обществе трупа – но эти голоса, странные видения… они примешивались к обычному человеческому страху перед мертвым, делая его каким-то нереальным, невыносимым для нормальной психики. При мысли, что все это может вернуться, что время, проведенное здесь, навсегда изменит ее жизнь и ее саму, добавив к в общем-то обычному и спокойному существованию свои болезненно-яркие краски, у девушки темнело в глазах, и она лишь чудовищным усилием воли отгоняла это, надеясь и веря, что все закончится, стоит ей лишь переступить порог похоронной конторы. Переступить порог… и оставить все позади. И Лутцгера с его ненормальными замашками, и нечеловеческий ужас, и голоса в голове, и видение джунглей и ямы, полной высохших покойников в комбинезонах. Только бы выбраться. Остальное неважно. Она убежит отсюда и поедет к Хорасу… Да-да, к Хорасу. Пусть уже поздно, ей не до этических экивоков, да и Гудспиды поймут и не осудят, если она появится у них ночью… А ей нельзя, невозможно будет остаться одной сейчас. Она просто сойдет с ума… Лутцгер тем временем открыл двери, и не проявлял никаких признаков агрессии, хотя для Рэйвен это уже не имело значения. Если он хотел что-то ей объяснять – это нужно было делать раньше. До того, как швырнуть ее в гроб. До того, как переломать ее саму. Но никак не после… Потому что теперь – она не верит. Ни словам, вроде бы призванным ее успокоить, ни обманчиво-ровному тону, ни этим примирительным жестам и плавным движениям… Ни даже открытой двери. Особенно после того, что она ему умудрилась наговорить… Если он действительно такой, ненормальный маньяк, разве он ее отпустит?!.. Рэйвен беспомощно потерла пальцами висок, и заговорила глухо и устало, не очень надеясь на свои слова, но словно бы предпринимая последнюю попытку выбраться отсюда, используя тот шанс, что дверь Гробовщик все-таки открыл, и это могло значит две вещи… Первая - она никуда не уйдет, дверь лишь иллюзия, и тогда бессмысленно все, что Рэй попытается сказать или сделать. Вторая – если это не иллюзия, и Лутцгер все-таки может отпустить ее, то есть возможность спастись, и она просто обязана этим воспользоваться. - Послушайте… я сейчас уйду, и очень постараюсь забыть обо всем, что тут было. И о том, что вообще встречала вас в своей жизни. Она старалась, чтобы это прозвучало убедительно, но голос дрожал, выдавая и страх, и презрение, и недоверие мужчине. Хотела добавить еще, чтобы он не вздумал приближаться, но передумала. И так – хватит… Тем более, что она не лгала. Если он маньяк, это не ее дело. Пусть его ловят те, кто обязан… Она не обязана. Она просто измученный человек, похоронивший сегодня отца и попавший в плен к психопату. Она просто хочет уйти и забыть… убежать. Бежать, просто бежать… Ее опять стало мутить, перед глазами затряслась черная сетка, и в голове билась только одна мысль – выйти на воздух, вдохнуть полной грудью... увидеть огни ночного города, машины, прохожих, того полицейского, наконец, что так недоверчиво поглядывал на нее, бесцельно сидящую в машине… Она бы многое отдала, лишь бы тот надоедливый служитель закона сейчас оказался здесь… Не дожидаясь, пока Лутцгер отреагирует, отчаянно боясь, что он передумает и решит еще поиграться, Рэйвен шагнула в сторону двери, отпуская спинку лавки, и одновременно с этим лишаясь опоры. В тот же миг ее резко качнуло в сторону, голова закружилась, та сетка, что тряслась перед глазами, превратилась в мешок, который словно бы накинули на нее и резко дернули. Она попыталась выровнять движение, бессильно схватила рукой воздух, и, так и не издав ни звука, повалилась вниз. Последним, что девушка успела увидеть, был стремительно приближающийся пол похоронной конторы, но удара она уже не почувствовала…
Noah Lutzger: - Да, пожалуй, так будет лу... - начал Ноа с безнадежным вздохом, прежде чем сорваться с места и кинуться к падающей девушке. Будет лучше, если он не станет ее удерживать, еще больше устрашая, будет лучше, если, вырвавшись на свободу, она не станет заявлять в полицию. Будет лучше, если его лицо в ее памяти когда-нибудь перестанет наводить на нее ужас, и она обо всем забудет. Но неужели будет лучше, если этот день, который Ноа так хотелось бы прожить правильно, чтобы покойный отец мог им гордиться, закончится таким непониманием? Закончится ничем, страхом Рэйвен, ее бегством, ее сознанием того, что Гробовщик ужасен и безумен? Закончится ее исчезновением, когда они могли бы отметить эту дату совсем по-другому. Видит бог, Лутцгер не хотел бы, чтобы все так случилось. А она, должно быть, хотела бы, чтобы, припав на корточки и поймав ее, когда колени Рэйвен практически коснулись пола, Гробовщик отнес ее прочь из этого места в ближайший парк, где посадил бы на скамейку и оставил дожидаться, пока ее не приведет в чувство собирающийся дождь, пока она сама не очнется, отойдя от нервного потрясения, или пока случайный поздний прохожий или полицейский патруль не окажут ей помощь. Он знал: в западне, в своем собственном потемневшем сознании Рэйвен мечтала вырваться - из его рук, которые подхватили ее и понесли в кабинет, из этого обморока, из этого дома, где случайности не давали пройти сквозь незапертые двери. Лутцгер не мог этого позволить, не мог бросить ее, не удостоверившись, что с ней все хорошо, потому что понимал и то, что иначе покоя ему не будет. Не потому что Рэйвен его сдаст рано или поздно, а потому что он не будет уверен, что с ней все в порядке. А значит, не будет уверен, что с ним все в порядке. У тебя с головой не все в порядке, приятель. - Усаживая бесчувственную девушку на кожаный диван, похожий на толстого черного морщинистого бегемота, Ноа чувствовал себя по-прежнему последней сволочью. - Доставить ее в больницу было бы безболезненно и для тебя, и для нее. Что ты пытаешься доказать и кому? Что у тебя благие намерения? Да она не поверит в жизни, - издевался над Лутцгером голос разума. Но это была его ответственность. И его упрямство. Оставив дверь в кабинет открытой, чтобы помещение как можно менее походило на очередную ловушку, Гробовщик быстро распахнул окно, чтобы впустить в кабинет свежий прохладный воздух, затем извлек из шкафа аптечку и небольшую бутылку с коньяком. Через пару секунд ветерок разнес по комнате запах нашатырного спирта, исходящий от носового платка, который Лутцгер бережно поднес к лицу Рэйвен.
Raven Adams: Рэйвен вяло дернулась, повернула голову, пытаясь спастись от неприятного будоражащего запаха, и машинально провела пальцами перед лицом, натолкнувшись на руку Лутцгера, сжимающую платок, и отведя ее в сторону. Второй раз за этот вечер она погружалась в черную пустоту, второй раз ее принудительно выдергивали оттуда. А может, лучше не стоило?.. Там нет страха, боли, потерь – ничего нет. Только бесконечное равнодушие и покой. Не это ли ей нужно? Освободиться от всех оков и кануть в небытие, раствориться, пропасть, забыться и навсегда остаться там – частью чего-то абстрактного и неведомого, растеряв все чувства, эмоции, ощущения, память, перепутав быль и небыль, превратившись в единую незримую невесомую массу вместе с остальными, кто также никогда не вернется назад… Девушка открыла глаза и скользнула затуманенным взглядом по помещению, избегая смотреть перед собой – она не обольщалась насчет того, кого именно увидит, а потому попыталась хоть на несколько секунд, но оттянуть этот момент. Распахнутые дверь и окно слегка обнадежили ее – может, за то время, пока она была без сознания, ее мучитель не передумал и все еще не против ее отпустить? Она чуть пошевелилась, и в тот же миг вернулось головокружение, напомнив, что сил, как физических, так и душевных, у нее за время обморока не прибавилось, а тело отозвалось ватной слабостью. Неожиданно для себя Рэйвен четко осознала, что даже если попробует подняться с места, то в лучшем случае тут же упадет обратно, в кожаные объятия дивана. В худшем – вновь потеряет сознание. Сейчас ей показалось каким-то чудом то, что у нее вообще были силы оттолкнуть Лутцгера, ходить по его конторе, разговаривать и думать… Она чувствовала себя полностью выжатой, беспомощной и потерянной, способной только на слезы бессилия и злости на саму себя, на свою слабость, которая не позволяет ей выбраться… Подняв лицо к потолку, Рэйвен попыталась сморгнуть выступившие на ресницах соленые капли, и коротко шмыгнула носом. Бесполезно, все бесполезно… Она загнана в тупик. Гробовщиком и самой собой. И у нее нет выхода, несмотря на открытые двери и окна… Остается только посмотреть опасности в лицо, в последней отчаянной надежде увидеть там что-то… кроме этой самой опасности. - Что вы теперь намерены делать? – слабо поинтересовалась Рэйвен, опуская голову и глядя прямо в лицо Гробовщика. В глазах ее крупными каплями дрожали слезы, цеплялись за длинные ресницы, не спешили скатываться по щекам, блестели, отражая свет ламп, и оттого глаза ее тоже блестели этим самым электрическим сиянием, а колкость взгляда словно бы преломлялась. Но менее напряженным и менее пристальным не становился этот обвиняющий взгляд, цепкий и прямой взгляд блестящих от крупных соленых капель глаз, взгляд в упор, взгляд человека, которому уже нечего терять и нечего бояться.
Noah Lutzger: Электрический взгляд Рэйвен пробрал Лутцгера, казалось, до самых грудных позвонков, но он не отвел глаз. Как ни пытался взгляд этих темных глаз превратить его во врага, он не был таковым и вряд ли когда-либо будет. И Ноа очень хотелось, чтобы, прежде чем эта девушка покинет его контору навсегда, она это поняла. Поэтому даже если бы колкий от блестящих слез, длинных ресниц и острого испуганного укора взор Рэйвен его не заворожил своей прямотой и смелостью, Лутцгер все равно даже не моргнул бы. Он смотрел, пока плавным движением руки отправлял носовой платок, пропитанный спиртом, в урну, пока делал пару неспешных шагов к столу, на который сослепу резко натолкнулся, пока открывал бутылку, в которой переливалась темно-янтарная жидкость. Он смотрел, не питая иллюзий, что зрительный контакт завоюет доверие. Он смотрел, не потому что не боялся осуждения или не считал себя более виноватым. Он смотрел, потому что в глубине глаз напротив плескалась какая-то сила, которую так и хотелось превратить в дружбу, в уважение, в яркую живую искру. И трусливо потупиться сейчас казалось самой большой несправедливостью, которой Ноа мог оскорбить Рэйвен. - Для начала я намерен убедиться, что вы в порядке и хорошо себя чувствуете, хотя бы для того, чтобы сесть в такси, - спокойно проговорил Гробовщик, и при упоминании об уходе гостьи в его голосе прозвучало сожаление. На его лбу обозначилась неглубокая скорбная складка и ни грамма удивления вялой реакцией девушки - было заметно, что истерика и последующий обморок окончательно лишили ее жизненных сил. А значит, боится она меня теперь еще больше. Стараясь выглядеть непринужденно, Гробовщик вынул из шкафчика два бокала и аккуратно их протер, отрешенно подивившись, откуда у него две таких емкости - ведь чаще всего на работе он предпочитал пить один, если такое вообще случалось (все-таки, работа есть работа, а расслабляться лучше по пути домой). Видимо, кто-то подарил, - так ничего и не вспомнил Ноа. - Такое ощущение, что они так и ждали этого дня. Нда, на годовщину смерти отца мне еще ничего не дарили. Он наполнил бокалы на два пальца и протянул один из них Рэйвен: - Выпейте. Это придаст вам сил. Не волнуйтесь, там ни яда, ни снотворного, - прибавил Лутцгер, чтобы лишний раз подчеркнуть, что не желает причинить девушке никакого вреда. По ее виду, правда, было совсем незаметно, что она поверила, но Гробовщик очень на это надеялся. Не хватало еще, чтобы она выскочила отсюда, не дожидаясь машины, села за руль сама и попала в таком состоянии в какую-нибудь аварию. Про поход пешком нечего даже и думать. А возможности подбросить ее до дома я, очевидно, не заслужу. Я же пока еще псих, - грустно усмехнулся он про себя.
Raven Adams: Натянутая струна взглядов электризовала помещение. Рэйвен не могла отвести глаза, словно бы удерживая Гробовщика взглядом от необдуманных пугающих поступков, словно бы могла сдержать его глазами, не позволить опять обидеть ее, задеть, напугать. И он, казалось, понимал это и не сопротивлялся, двигаясь мягко и плавно, удерживая зрительный контакт даже в ущерб себе – не глядя выкинув смоченный нашатырем платок, едва не свалив столик, наощупь открывая бутылку… Она следила за каждым его движением, как будто могла контролировать его этим напряженным и казалось бы осязаемым взглядом, и даже когда он отвел глаза, продолжала смотреть и следить. Пожалуй, это единственное, на что она была сейчас способна. Голос мужчины, звучавший мягко и спокойно, вплелся в тишину помещения. Опять прямые намеки на то, что она в безопасности. Опять доброжелательность и даже забота. Игра? «Смена циклов»? Или он действительно не так уж виноват и произошла чудовищная ошибка?.. Рэйвен машинально окунулась в тот период, когда лежала в гробу, и перед глазами тут же всплыли картинки с видами джунглей и ямы с трупами. Ошибка… нет, Господи, нет. Она живет в каком-то другом мире, где не бывает подобных ошибок. Где все яснее и правильнее, где нет места потустороннему и необъяснимому… Передернувшись, девушка постаралась хотя бы на время выкинуть видения из головы и, протянув руку, взяла у Гробовщика бокал. Не поблагодарила, лишь снова посмотрела пристально и напряженно, и негромко с какой-то насмешливой циничностью произнесла: - За память. «За то, чтобы забыть». Этот корявый тост для нее значил лишь одно – мольбу к собственной памяти, чтобы та освободила сознание от всего, что происходило с Рэйвен в том закрытом гробу. Она сделала большой глоток, задохнулась от крепости, и зажала рот тыльной стороной свободной ладони. Напиток жгучим комом скатился по пищеводу и плюхнулся в пустой желудок, жалобно сжавшийся от такого подношения. Но внутри хотя бы стало тепло, и эта теплота словно придала ей сил и сообразительности, хотя коньяк, горячей волной расходившийся по телу, уже начинал туманить разум. Бокал мелко трясся от слабости в руках, и девушка перехватила его второй ладонью, затем сделала еще пару глотков, стремясь опустошить емкость, поскольку без коньяка будет не так заметно, что ее бьет дрожь. В сознании, шатающемся на тонком перешейке разумного между обморочным туманом и туманом пьяным, просто и ясно выкристаллизовалась мысль – ей нужно понять, окончательно понять, что собой представляет Гробовщик, и насколько правдивы его заверения в ее безопасности и обещания отпустить. Пусть даже она спровоцирует его на новые безумства – но так ей будет проще, нежели каждый миг напряженно ждать того, что, может быть, никогда и не произойдет. Лучше открытая борьба, чем липкая неизвестность. Рэйвен вновь устремила холодный и напряженный взгляд на Лутцгера, и потребовала: - Дайте телефон. "Если вы и правда намерены меня отпустить, это ничего не изменит…"
Noah Lutzger: Хороший тост, - подумал Ноа, мысленно нащупывая смысл, который девушка вкладывала в свои да коротких и важных слова. Ему хотелось верить, что она имеет в виду своего бедного покойного отца, которого никогда не забудет - Гробовщик хорошо знал на собственном примере, что такое горе не забывается. Ему снова захотелось рассказать ей, откуда у него такое понимание, что сегодня за день, как ему тоже печально, больно и, что греха таить, одиноко, но Ноа ограничился лишь туманным намеком. - ...Которая нас никогда не отпустит, - проговорил он негромко и пригубил коньяк. Губы слегка защипало, и в ноздри ударил терпкий аромат. Отметив походя высокое качество напитка, он продолжал смотреть на Рэйвен и взвешивал желание одернуть себя за то, что постоянно ее оценивает, пытается прочесть ее мысли, уловить знаки, говорящие, что она будет делать в следующий момент, что о нем сейчас думает и об этой ситуации, где жертва с маньяком чинно пьют алкоголь. Читать лицо малознакомого человека - все равно что пытаться разобраться в тексте на иностранном языке, который едва-едва знаешь, в котором выхватываешь лишь отдельные слова, радуясь и гордясь тем, что их узнал. Но иной раз ты не в силах остановиться даже несмотря на трудности перевода, потому что какая-то одна фраза, которую ты понял, которую ты пропустил через восприятие, и которой вдохновился, показалась тебе весомой, важной, заслуживающей внимания, интересной, гениальной - покорила твое воображение и не дает отвести глаз от написанного. Рэйвен казалась спокойной, насколько Лутцгер мог судить, и дрожь в ее руках, должно быть, являлась, скорее, физическим последствием нервного срыва, чем эмоциональным. То, что девушка приняла из его рук бокал, выпила да еще и произнесла тост, подкупило Ноа, хотя полагать, что его позорная оплошность начисто забыта, было бы все еще наивно. Несомненно, она все еще питает к нему неприязнь, если в постшоковом состоянии вообще способна чувствовать, что это такое, тихо ненавидит его - за страх, за боль, за разочарование, за обман, за осадок после. За память, господи боже. После того, как они выпили, Гробовщик примолк, ожидая, что Рэйвен скажет что-то еще. Что именно это будет - просьба обновить бокал, очередной вопрос о его намерениях, знак, что она начинает его понимать и прощать - было неважно, Лутцгеру необходим был вменяемый диалог, он не видел другого способа достичь взаимопонимания. Но ей не хотелось говорить. Видимо, ей хотелось действовать. Вызовет полицию, - решил Ноа, услышав просьбу подать телефон. - И что мне делать? - в его душе шевельнулась тревога, когда он вспомнил о пластиковом пакете в подсобке. Даже в случае, если, пока копы едут сюда, ему удастся убедить Рэйвен сообщить им, что это ложный вызов, или она уйдет, обыск состоится, и тогда... что ж, карьеру подпольного гробокопателя можно будет считать завершенной. Лутцгер смерил девушку долгим взглядом, не скрывая своего замешательства - это казалось ему просто глупым. Понимал он и то, что, стоит ему сейчас отказать ей, и он опять превратится в преступника. Хотя, в сущности, кто он такой? Боится визита полиции, не в пример добропорядочному гражданину, хочет увильнуть от ответственности, ведет теневой бизнес, оскверняет последние пристанища мертвых. Эта девушка, которая вот-вот от его секундного молчания вновь почувствует себя пленницей, узнает о нем много нового и интересного. И поймет, что будет права, что сдала его. Стокгольмским синдромом тут и не пахнет. Она не должна так себя чувствовать, это неправильно. Надо рискнуть, - снова укорил себя Ноа за малодушие. - Возьмите, - Ноа протянул Рэйвен трубку. - Но прежде чем звонить в полицию, поймите, что там вряд ли смогут вам чем-то помочь. Тех людей, что здесь были, они не задержат. Да с их стороны вам ничего уже и не угрожает. Если, конечно, через свои связи в полиции они не узнают, что вы здесь были, - серьезным, спокойным тоном проговорил он, держа хрупкий баланс между желанием завоевать доверие девушки и стремлением себя обезопасить. Однако, в словах Лутцгера не было лукавства: связи в органах у Хиббса действительно имелись. И именно вера в свою логику сейчас притупила у Ноа чувство вины, которое все это время ело его изнутри. Я сделал все правильно. Я ее спас, - подумал он впервые за вечер без тени укора. - Позвольте мне сначала все объяснить, - закончил, Лутцгер, стараясь не слушать, как бьется его сердце, и сдерживать дрожь в протянутой руке с телефоном. Рэйвен не должна была сделать выбор, руководствуясь его волнением (хоть Ноа и сильно сомневался, что она собирается над ним сжалиться), выбор был только за ней.
Raven Adams: Тот факт, что Гробовщик поддержал тост, вызвал у девушки слабую волну интереса. Вряд ли он понял, что именно она имела в виду, иначе его слова следовало бы расценить как тонкий сарказм. Значит, машинально предложенное ею оправдание к выпивке вызвало в нем какие-то ответные эмоции, и он пил за что-то свое, неизвестное ей… Впрочем, что бы он не имел в виду – это ничего не означает для нее. У Рэйвен свои причины, у Гробовщика – свои. Она взяла телефон из его рук – быстро, словно боясь, что он передумает в последний момент и отнимет, и сжала его в пальцах как единственную ниточку к спасению. Ни его сомнения, ни замешательство не укрылись от ее пристального колючего взгляда – а она следила, за каждым движением, за каждой тенью на его лице, ожидая, что брошенный ею вызов окажется финалом иллюзии свободы. Окажется тем самым детектором лжи, что отделит правду от вымысла и откроет ей его истинное лицо и его настоящие намерения. Подспудно она ждала, что Лутцгер откажет и сплетет новую паутину слов – почему ей нельзя никуда звонить, почему он не может выполнить ее просьбу, почему в конце концов она опять станет беспомощна и зависима всецело от него и его действий… В какой-то степени так и оказалось – причины отговорить ее тут же нашлись, но слушала Рэйвен уже в пол уха. Все-таки телефон был у нее. Она держала аппарат в ладони, задумчиво глядя на экран. Первой мыслью было звонить в полицию, несмотря на уверения Гробовщика, что там ей помочь не смогут. Потом в голове девушки вереницей пронеслись те, к кому она в принципе могла бы обратиться в сложной ситуации… от приятелей до Хораса Гудспида, и все они показались ей не лучшими вариантами. Приятелям пришлось бы слишком много объяснять, а пересказывать ситуацию на глазах у виновника ее страхов Рэйвен поостереглась. А Хорас только перепугается за нее, и опять же – вызовет полицию… Проще ей напрямую обратиться к представителям закона, минуя и так переживающего за нее Гудспида. Более не колеблясь, девушка быстро набрала «911» и, приложив телефон к уху, с неприязненным вызовом посмотрела на Лутцгера. Если вы не хотели контактировать с полицией – вы только что совершили ошибку, дав мне телефон. Словам я больше не верю. Ответ раздался сразу же, словно на другом конце провода только и ждали что ее звонка. Рэй сделала вдох, собираясь быстро проговорить пару заготовленных фраз, и… промолчала. Промолчала, уловив в глазах, лице, движении и позе Лутцгера что-то, что в тот момент не позволило ей безоговорочно осудить его. Что-то, что вошло в конфликт с выстроенной ею схемой безжалостного маньяка, что перечеркнуло на несколько секунд страх, испытанный по его вине. И эти несколько секунд, когда в ухо неслось настойчивое «Алло, служба спасения, говорите», а она молчала и смотрела на мужчину, отчего-то решив, что он сам может пострадать намного серьезнее от ее импульсивности, но позволяет ей это делать в ущерб самому себе, чувствуя себя виноватым, эти несколько секунд все решили. Они пролетели мимо, закончились, и внезапное наваждение, которое едва ли могло быть чем-то большим, чем обыкновенный хмельной туман, отпустило тоже, но Рэй, ругая себя на чем свет стоит, уже нажимала кнопку отбоя – незаметно, под прядью растрепанных волос, так кстати прикрывших ее руку с телефоном. И, словно бы стремясь наверстать эти упущенные секунды, произнесла в равнодушную тишину чуть дрогнувшим голосом, так и не спуская с Лутцгера напряженного взгляда: - На меня было совершено нападение. Пожалуйста, приезжайте. И, только продиктовав в глухой динамик адрес конторы Гробовщика, убрала телефон от уха, одновременно с этим пытаясь понять, сможет ли Лутцгер разобраться, что она солгала. Ее действительный разговор, информация о времени и продолжительности которого осталась в памяти телефона, и ее разговор разыгранный были одинаковы по длине с разницей лишь в несколько секунд… Вряд ли Ноа это заметит, даже если решит проверить. Увидит только, что соединение со службой спасения действительно было… И это дает ей некоторое время чувствовать себя хозяйкой положения… что в ее ситуации уже немаловажно. Ее взгляд немного плыл от выпитого коньяка и осознания собственной внезапной глупости, но одновременно с этим хмель придавал ей храбрости и уверенности. Ей даже захотелось попросить Лутцгера плеснуть в бокал еще немного напитка, но эта просьба к человеку, которого девушка, как он, вероятно, думал, только что сдала службам правопорядка, показалась ей совсем неуместной. - У вас есть минут десять-пятнадцать до приезда полиции, – холодно и твердо сказала Рэйвен, протягивая мужчине телефон. – Я готова вас выслушать.
Noah Lutzger: Рука Лутцгера, протянутая к телефону, упала плетью, а на лице отразилось печальное сожаление. Неужели я просчитался? - подумал он в первый момент, но потом пришло понимание того, что, если оценивать ситуацию трезво, он играл на ставку один к тысяче. У него не было никаких объективных причин думать, что Рэйвен пощадит его: она в тот момент считала, что поступает правильно, и так и было - правильным решением было вызвать копов, когда ты беззащитная девушка и чувствуешь себя в опасности. А тост и глоток коньяка - просто изящный, гениальный, утонченный и по-женски беспощадный отвлекающий маневр. Она поймала его как школьника, а он даже не чувствует ни малейшего укола обиды. Она смелая, - пронеслось в голове у Лутцгера. - Может, в этом виноват алкоголь, но все равно - смелая. Почему-то его взбудораженный ловким поступком девушки и чувством угрозы мозг гонял по нейронам все что угодно, только не план спасения собственной шкуры, в то время как инстинкт самосохранения должен был буквально вопить: Труп! Труп! Труп!! Инстинкт говорил бы, что надо влить в Рэйвен еще один бокал, оставить ее тут дожидаться полиции в не слишком вменяемом состоянии, погрузить блестящий мешок во "Флитвуд" и дать деру на кладбище, где этому грузу самое место. Но Лутцгер не двинулся. Он работал на Хиббса, но не принадлежал к этому роду людей, которые ходили по головам, тем более - по таким трогательно отчаянным и шелковым. Ноа не смог бросить Рэйвен на растерзание этой компании, не мог и поставить ее в такое дурацкое положение, когда ей придется либо заплетающимся языком беседовать с полицейскими, либо проспать в своей "темнице" всю ночь. Сегодня ее репутация и покой священны. Лутцгер не был уверен, что это подходящее слово, но оно было первым, что пришло к нему, когда он попытался искать слова. - Вы сейчас совершили большую ошибку, - прокомментировал он все-таки действия девушки, чтобы еще раз подчеркнуть свою точку зрения. - Ваше имя будет в протоколе, вашим присутствием здесь заинтересуются, а я... не смогу вам помочь, потому что буду в наручниках, - Лутцгер кашлянул от волнения. - Поэтому для вашего же блага я бы посоветовал уехать отсюда, пока еще не поздно. Я подвезу вас домой, а по дороге расскажу то, что собирался. Ноа не заботило, что его слова больше похожи на идиотический бред. Не для того ведь Рэйвен вызывала сюда полицию, чтобы сейчас куда-то уехать со своим мучителем. Но мучитель счел должным дать ей еще один шанс сделать другой, не менее верный выбор, пока он предпримет другие предосторожности. - Мне нужно отлучиться на минуты три, - произнес Лутцгер после паузы, в течение которой так и не получил ответа. - Когда я вернусь, вы можете быть готовы. Он окинул сидящую на диване девушку взглядом очень по-доброму, недоуменно и грустно вскинув брови, невольно выказывая свою неуверенность, и прошествовал в подсобку, оставив Рэйвен наедине с бутылкой и свой недопитый бокал - на столе. Ноа все бы отдал за то, чтобы вглядеться сейчас в ее лицо - будет ли оно таким же бесстрастным и полным решимости?.. Войдя на склад, он не придумал ничего лучше, чем запихнуть тело в мешке в шкаф с клининговым инвентарем. Если они с Рэйвен все-таки уедут отсюда вместе, он не станет брать этого немого попутчика с собой. Его, конечно, найдут, но пускай хоть будет не на виду. Только, если труп обнаружат, Ноа вернется сюда разве что с понятыми. Эта мысль подстегнула его нервы, но крика "Я не хочу в тюрьму!" от собственной души Гробовщик так и не дождался. Стоя лицом к лицу с тем, чего он столько лет опасался, он чувствовал только безотчетную решимость и желание казаться человеком, а не уйти от ответственности. Этот коктейль чувств опьянял и окрылял, заставляться испытывать чувство гордости лишь оттого, что он не просто не держит здесь тайника, чтобы хранить нелегальные трупы - Ноа совсем не хочет бежать, и это, должно быть, называется свободой. Кому сказать за это "спасибо", Лутцгер прекрасно знал и поспешил в кабинет, где остановился в дверях, прислонившись плечом к косяку. Пойдем?.. - вопрошал его взгляд, который мог показаться даже наивным.
Raven Adams: Лутцгер не взял телефон, и рука Рэйвен повисла в воздухе. Девушка недоуменно и напряженно смотрела на Гробовщика, все также протягивая ему аппарат – смотрела и ждала, что мужчина заберет его, ждала все это время, пока он говорил, пока дал ей возможность ответить, которой она не воспользовалась, до тех пор, пока он не исчез в проеме двери, так и оставив ей телефон. Я совершила большую ошибку… - растерянно подумала Рэйвен словами Гробовщика, проводив его взглядом, и вновь уставившись на почерневший экран. Да, она действительно совершила ошибку – в тот момент, когда ей отчего-то показалось, что звонок в полицию не лучшая идея. В тот момент, когда уловила в облике мужчины что-то, благодаря чему он не мог в ее восприятии быть однозначно врагом. Уловила или сама себе придумала. Но почему теперь, когда у нее есть возможность эту ошибку исправить, она бесцельно сидит и смотрит на телефон?! Он ушел, оставил ее наедине с аппаратом, и, судя по отдаленно донесшемуся из кладовки звуку, не собирается подслушивать под дверью или хоть как-то контролировать ее действия. А она так и не может однозначно решить, действительно ли он враг и маньяк, или раз уж так вышло – стоит дать ему шанс оправдаться… Но как можно оправдать то, что с ней происходило в закрытом гробу?! Господи… Больше всего ей хотелось встать и уйти. Просто уйти, исчезнуть, никогда не возвращаться, и постараться забыть все случившееся. Не разбираясь, не решая, не пытаясь разобраться. Она слишком устала, чтобы попытаться понять этот эпизод, подкосивший в ней все, к чему она была привычна. Она так хочет сбежать… но не чувствует в себе достаточно сил даже для того, чтобы дойти до столика… Рэйвен уронила телефон на диван рядом с собой и сделала большой глоток коньяка из бокала. Провалиться в пьяное спокойствие, забыться, утопить в хмельных парах голос разума – и будь что будет, раз уж она настолько глупа, что не может сдать полиции человека, заставившего ее провести в одном гробу с покойником несколько бесконечно долгих минут. Нагнувшись, девушка поставила почти опустевший бокал рядом с собой на пол, облокотилась локтями о сдвинутые колени и закрыла лицо ладонями. Господи, что же это происходит… Казалось, все вокруг рушится. Казалось, она сама рассыпается на множество кусков, множество слабых и безвольных теней, которые, наслаиваясь друг на друга, еще могут выглядеть как прежняя Рэйвен, но чувствовать и вести себя как должно – нет, никогда. Скорее почувствовав на себе взгляд, чем услышав что-то, девушка подняла голову и измученно посмотрела на Лутцгера, замершего в дверях. Пусть она так и не вызвала копов, но он-то этого не знает… У нее есть преимущество. Еще несколько минут власти над ним, до тех пор, пока он не поймет, что никто не собирается ее спасать… - Я никуда не поеду с вами, - глухо произнесла Рэйвен. – Если вам есть что сказать – говорите здесь.
Noah Lutzger: Почему-то Лутцгер все-таки ожидал, что, вернувшись, застанет Рэйвен как минимум на ногах, расхаживающей по комнате или выглядывающую из окна, в надежде увидеть полицейскую машину. Неужели страх снова парализовал ее настолько, что она просто напряженно сидит на диване, в позе, глядя на которую, хочется обнять ее за плечи, и мысли ее - Ноа видел это по выражению лица - где-то далеко?.. да ей вообще было незачем реагировать на его приглашение - достаточно открыть незапертую дверь и бежать, куда глаза глядят. Поначалу Гробовщик не нашел во всем этом никакого смысла. Его охватило какое-то странное помутнение, которое всколыхнула борьба двух, казалось бы, не противоречащих друг другу желаний - поступить по совести. С одной стороны, Лутцгер хотел, чтобы Рэйвен вышла из этой истории невредимой, и Хиббс до нее не добрался. С другой, внутренний голос так и подначивал его: "Знаешь, почему ты до сих пор на свободе? потому что у тебя не хватает духа рискнуть своей жизнью, чтобы твоя совесть успокоилась, а память отца больше не осквернялась тем, что ты здесь проворачиваешь. Ты же хочешь сдаться, но ты трус. То, что эта девушка явилась сюда именно сегодня, и из-за нее твои преступные делишки пошли не так - это знак. Она тебя испытывает, дает возможность исправиться, толкает в нужное русло. Она - твой ангел, поэтому до сих пор тебя и не оставила." Она просто выпила, - попытался Ноа выйти из фаталистического транса. - Пытаться сейчас придумать метафизическое оправдание тому, что просто опоил девушку, отвратительно. Чувствую, подоспевший инспектор будет того же мнения. Почему он почти не паникует и будто наслаждается этим риском, как парапланерист над бездной, когда ВСЕ против него? И если ему сейчас придется насильно затолкать Рэйвен в автомобиль, только бы она не привлекала к себе внимание своими показаниями, это тоже будет учтено при вынесении приговора. Нет. Это мы уже проходили. - Правильно, - кивнул Гробовщик без тени удивления. - Вы правы, доверять мне по-прежнему сложно. но почему же вы тогда не сбежали в мое отсутствие, раз я так страшен? Не терпелось услышать мою историю? - Снова в словах, которые могли быть сказаны с иронией, звучала только грусть, ровной, спокойной интонацией, хотя Луцгеру дорого стоило не подгонять себя, чтобы успеть сказать все, что планировалось, до прибытия полиции. - Что ж, скажу откровенно: у меня преступный бизнес. Не сказал бы, что это мой личный выбор, но вряд ли это вас заботит сейчас. Что вас должно заботить, так это то, что я хочу, чтобы вы знали: у меня на складе лежит мертвое тело, не проходящее ни по каким документам. Скорее всего, я соучастник убийства. Я могу захоронить его на кладбище согласно уговору и получить за это деньги. Я могу отказаться и заявить тем самым, что выхожу из дела, и буду убран. Ноа взял со стола свой коньяк, отхлебнул и с позором подумал, что его красноречие может быть расценено как попытка взять Рэйвен на жалость. Но более подходящих слов у него сейчас не имелось. - Что касается вас, любое упоминание вами трупа у меня в подсобке говорит о том, что вы слишком много знаете. Я очень хочу, чтобы вы это хорошо, хорошо, хорошо понимали, - добавил Лутцгер веско и поспешно поставил бокал на стол. А для себя я не знаю, чего я хочу - продолжать копать, терзаться и пить или отдаться в руки правосудия, все прекратить и заслужить прощение. Но коньяк сейчас, перед заездом, явно ведет меня ко второму.
Raven Adams: Вопрос Лутцгера остался без ответа. Она молчала и смотрела на него – все так же напряженно и устало, в упор, ожидая продолжения и не давая ему возможности увести диалог в сторону, в обсуждение, по какой причине она осталась. Да и объяснять мужчине, что она банально не уверена, что ей хватит сил уйти, не стала. Что не может повторить неудавшуюся попытку бегства, пока не почувствует, что способна выйти из конторы и самостоятельно добраться до широкого проспекта, где осталась ее машина… и где дежурит тот полисмен, с которым она так холодно говорила, совершенно не думая, что он может ей понадобиться. Слабость все еще гуляла в ее теле, заставляла подрагивать руки, ватой обнимала колени, шумела в ушах и кружила голову. Хотя… может быть, голову кружил алкоголь, Рэйвен уже не очень понимала. Но одно она понимала четко – еще раз упасть в обморок она не может себе позволить, потому что тогда круг замкнется и она вернется на несколько минут назад – в тот момент, когда открыла глаза и пыталась не смотреть на Гробовщика, держащего у ее лица платок, смоченный нашатырным спиртом. Известие о еще одном трупе в подсобке заставило ее передернуть плечами и невольно покоситься в сторону помещения. Кажется, там был какой-то черный мешок… Ее стало мутить, к горлу подкатил комок, и Рэйвен опять схватилась за бокал, одним глотком допив то, что в нем еще оставалось. И тем не менее она слушала. Кажется, впервые за все время она действительно его слушала, и слушала внимательно. И неожиданно все сказанное Лутцгером раньше, все, что она старательно пропускала мимо восприятия, и никак не могла сложить воедино с его поступком, стало обретать смысл. Как будто пелена спала с глаз, и появилась возможность увидеть все заново. Как будто сложился паззл из слов, сказанных Гробовщиком, и его действий, на которые она реагировала слишком эмоционально, чтобы воспринять их иначе, кроме как попытки навредить ей. И только когда он закончил говорить, сделав недвусмысленный акцент на демонстрации ее непричастности ко всему тому, что происходит в его конторе, медленно произнесла: - Так вы… спрятать меня хотели? Уберечь от ваших… - она поискала слово, - работодателей?.. – не дожидаясь ответа, посмотрела обвиняющее, но уже человечно – так смотрят на совершившего глупый поступок, на оступившегося, но никак не на преступника, не на маньяка, не на психа, внушающего парализующий страх, – и возмущенно выпалила срывающимся голосом: – Неужели не могли выбрать для этого хотя бы пустой гроб?! Рэйвен и не думала его осуждать, не собиралась взывать к совести законопослушного гражданина или тут же в ужасе мчаться прочь, соприкоснувшись с преступным миром. Это не ее дело, да и Лутцгер ей не друг и не брат, чтобы всерьез переживать за то, что он угодил в плохую компанию и связался с теми, у кого своя система правосудия, жесткая и непреклонная, и свои тайные потоки информации и финансов. Она не будет лезть в это, и в жизнь и в душу его лезть тоже не будет. Только в голливудских фильмах все мафиози – крутые ребята со специфическим чувством юмора, только в фильмах все это весело и опасно… а в жизни обычно второго куда больше, чем первого. Конечно, она мало знала об этой системе, раскинувшей свои тайные ветви по всему миру, но знала достаточно, чтобы понимать – там люди далеко не всегда делают выбор сами. Когда шантаж и угрозы – обычное дело, простому человеку легко попасть на крючок, если он внезапно окажется нужен. Достаточно лишь надавить ему на слабое и больное место… Она не знала, поймали Гробовщика на что-то, чем он не мог пожертвовать, или же он сам принял решение помогать преступникам ради денег, либо по какой другой причине, но для нее сейчас это было неважно. Важно другое – криво, неловко, неуклюже, но он сделал все, чтобы на этом крючке не оказалась сама Рэйвен. Или же… не была банально убита по причине того, что знала много, а пользы принести не могла. И ведь если бы не те видения, парализовавшие ее, она могла бы оказаться следующим клиентом Ноа Лутцгера, таким же безымянным трупом в черном мешке… Нет, не думать об этом… Рэйвен порывисто поднялась с места, протягивая мужчине свой опустевший бокал – чтобы занять себя, отвлечь от мысли, что была на волосок от гибели, сама же рвалась навстречу ей, и лишь каким-то чудом избежала участи «неучтенного трупа без документов». И тут же, почувствовав, как перед глазами все поплыло и нарушилась координация, беспомощно и неловко села обратно на диван. Напилась… – коротко и удивленно мелькнула мысль. А выпила ведь совсем немного… Пара секунд вялых поисков причин чрезмерной восприимчивости к алкоголю – и Рэйвен ясно и четко осознала, почему несколько глотков коньяка дали такой сильный и в прямом смысле слова сногсшибательный эффект. Губы ее помимо воли сложились в кривую улыбку и, старательно удерживая Лутцгера в фокусе взгляда, девушка проговорила извиняющимся и одновременно с этим слегка растерянным тоном: - Кажется, я сегодня ничего не ела…
Noah Lutzger: Пальцы Рэйвен держали протянутый ему бокал так некрепко, что Лутцгеру показалось, будто он подхватил его в воздухе. Ноа поставил его на стол, не наполняя заново, с легким дребезжанием, передавшимся стеклу от подрагивающей от волнения руки. Гробовщик тщетно искал свое хладнокровие, но никак не мог ухватиться за это оружие. Наступал один из самых важных моментов его никчемного существования, впору было мысленно репетировать чистосердечное признание, но голова его была занята лишь беседой с Рэйвен и путями ее спасения, слова, которые он собирался сказать прибывшей оперативной группе, ускользали, заслоняемые тем, что будто само собой лилось из его горла: - Я прошу прощения, но выбирать не было времени, - произнес Лутцгер, скорее, строго, чем извиняющимся тоном. - Я и так задержался, чтобы открыть им дверь. Наше счастье, что это не показалось им чересчур подозрительным. Так что, если я могу загладить свою вину как-то иначе, чем сдавшись полиции, только скажите. И поторопитесь, потому что скоро они приедут, и начнется допрос и обыск. Если мы не уедем отсюда раньше, - прибавил он с мягкой и задумчивой грустинкой. Ноа осушил свой бокал и отставил его в сторону. По закону, теперь им обоим было противопоказано садиться за руль. Однако, Лутцгер еще мог вести машину на свой страх и риск, без тестера у лица он сошел бы за вполне вменяемого водителя. Или можно было оттащить Рэйвен в туалет, включить воду над раковиной и устроить ей освежающий душ, но это было из той же оперы, что и попытки укрыть ее от бандитов в гробу с покойником. Чертов экстрим. А я - чертов алкаш. Можно ли мне доверить вообще доставить ее домой?.. Хотя, с другой стороны, худшая часть Ноа подсказывала, что трезвость гостьи невыгодна им обоим: если бы полицейские махнули на показания Рэйвен рукой, как на пьяный бред, все остались бы невредимы, и сам Лутцгер в том числе. К тому же, ему не могло не нравиться, что сейчас девушка смотрит на него более доверительно, как на живого человека, а не как на монстра, мечтающего ее запугать, в какой-то момент Ноа снова показалось даже, что она все понимает, и очень не хотелось думать, что это происходит лишь под воздействием спиртов. Но как бы ни окрыляло его такое отношение, и то, что к нему наконец прислушались, Гробовщик не станет этим пользоваться, не станет поддерживать иллюзию, подливая Рэйвен коньяк и думая, что это все исправит. - Угостить вас нечем, к сожалению, - проговорил Ноа, пожав плечами. По его лицу можно было заметить, как он прислушивается к шуму шин проезжающего мимо транспорта на асфальте. Когда, когда уже? Где они застряли? Хотелось, либо чтоб Рэйвен внезапно передумала, либо чтобы уже раздался звонок в дверь. А еще он мечтал, чтобы полицейские ушли, извиняясь, и гостья оказалась бы вне опасности. Однако время словно встало, как забуксовавший автомобиль, и нет ни того, ни другого, ни третьего, и внезапно на губах Гробовщика появляется мягкая улыбка: - Не думаю, что это лучший момент, чтобы пригласить вас на ужин, но мы можем поехать куда-нибудь перекусить прямо сейчас, пока вам не начали задавать вопросы, на которые лучше не отвечать.
Raven Adams: Недоуменно-растерянный взгляд послужил Гробовщику ответом. Куда поехать?.. Какой ужин?.. Он в своем уме?.. Если она и не боится его больше (по крайней мере, не до такой степени, будь тому причиной алкоголь или его оправдания – не важно), это вовсе не значит, что она готова продолжить общение… пусть даже на пару часов. Нет-нет, она немного придет в себя и тут же уедет. Домой. Встанет под горячий душ, и будет долго смывать с себя этот бесконечный день, подставляя лицо мягко покалывающим струям, словно бы освобождаясь от событий, мыслей и воспоминаний, которые вместе с водой будут утекать в слив. А потом завернется в длинный теплый халат, который тут же промокнет на плечах и спине, впитывая влагу с волос, и задремлет под монотонно бурчащий телевизор, уютно устроившись на диване, и едва не роняя из ослабевших пальцев пульт… в пустой, темной квартире, где на полках стоят фотографии умершего отца. Рэйвен рассеянно потерла висок, отводя взгляд от Лутцгера. - Вызовите мне такси. Я поеду домой, - голос прозвучал глухо, дыхание перехватило при мысли о доме, в котором остались лишь воспоминания. Девушка качнула головой в сторону телефона, все еще лежащего на кожаном сидении дивана. Рядом с ней. Но брать его не стала, словно бы пытаясь провести черту между собою и Лутцгером. Это его вещь, его диван, его место, в конце концов… Она тут случайный гость, и как бы настойчиво ни шептал гуляющий в крови коньяк, что она может все сделать сама, и сейчас ей даже не обязательно спрашивать разрешения у мужчины, чтобы куда-то позвонить (а вздумай он недовольно покоситься на ее действия, ей все равно было бы наплевать), Рэйвен попыталась удержать границы и не позволить алкоголю руководить ее поступками. Пожалуй, только одно она еще может сделать для этого человека. В благодарность за то, что он ее спас… И дабы вернуть все на свои привычные места. Пусть его жизнь остается прежней, пока он сам не решит в ней что-то менять. И раз уж так получилось, что Рэй невольно едва не вмешалась в нее, но под влиянием какого-то иррационального порыва удержалась от разговора, который без сомнения беспощадно нарушил бы ее размеренное течение, то стоит еще и снять тяжелый камень ожидания с плеч Гробовщика. Девушка опять перевела на него взгляд, отмечая читавшуюся в глазах и в выражении лица нервозность, но еще несколько секунд молчала, прежде чем сделать глубокий вдох и проговорить: - Они не приедут. Полиция. Я вас обманула, – Рэйвен чуть виновато пожала плечами, не спуская настороженных глаз с мужчины. – Когда я просила их приехать, звонок был уже сброшен…
Noah Lutzger: Здравое решение, хотя и несколько запоздало, - подумал Лутцгер, нервно усмехаясь уголком рта тому, как это Рейвен открыто не покрутила пальцем у виска на его предложение, которое могло сойти за неудачную шутку. Разве шутку?.. - Смесь адреналина и малого процента алкоголя в крови не давала серьезно о этом задуматься. Ноа чувствовал себя немного по-дурацки: еще от силы минут сорок назад он действовал как хозяин ситуации, решая и за Рэйвен, и за себя, а тут чувство вины за промашку с гробом словно притормозило его, заставляя протягивать руку к телефону на диване, как к спасительной соломинке, неуверенно, словно без разрешения гостьи он не мог этого сделать. Только бы это такси успело, - пронеслось у Ноа в голове. И тогда все встанет на свои места: мисс Адамс вернется к своей безопасной жизни, а он дождется наряда, который будет искать здесь связанную и избитую женщину в чулане, а найдет расчлененку в мешке, будет спрашивать о происхождении вечернего звонка и причастности Лутцгера к смерти того, кто в мешке, а Гробовщик во всем сознается, правда, лишнее убийство на себя не возьмет. А впрочем, пусть вешают, что им вздумается, главное, что это его личная битва, без невинных свидетелей вроде Рэйвен. Кстати, номер ее телефона - в его записной книжке, среди прочих клиентов. Почти в самом начале буквы А, на 4-й странице. Надо запомнить, - и почему Ноа вдруг подумал об этом сейчас? - он же имеет право на один звонок. Если он пожелает вырваться из-под ареста и воскресить свою жалкую жизнь копателя, он позвонит адвокату. Если в нем еще останется капля того томительного желания ответить за свои грехи перед законом, он позвонит своему ангелу-хранителю, чтобы сказать "спасибо" за то, что она подвела его к этой черте своей нежной рукой. Сейчас объяснять, за что это второпях брошенное "спасибо", просто нет времени. А Гробовщику важно, чтобы Рэйвен понимала, какую роль сыграла. Хотелось бы, чтобы она этим гордилась. И то, что на самом деле никто не едет его арестовывать, не отменяет этого желания, как бы шокирован Лутцгер сейчас ни был. Когда его протянутая рука, уже готовая схватить гладкий корпус, на словах Рэйвен падает плетью вдоль туловища, не потому что такси может подождать, а потому что Ноа от удивления резко выпрямляется, сидящая перед ним женщина еще вселяет в него жажду перемен. - Зачем? - обескураженно моргая, задал он первый хаотичный вопрос, который всплыл в мозгу, сразу запустившем поиск правильного ответа: Она мне поверила, просто хотела себя обезопасить. Чтоб я знал, что она контролирует положение. Это хорошо. Это хорошо. Вывод успокаивал, но прошло около полуминуты, прежде чем пульс у Гробовщика начал выравниваться. Да, сейчас, вероятно, все его благородные порывы оказались сломаны на корню. Но, как бы невольно жестко Рэйвен с ними ни поступила, ей удалось донести до Ноа кое-что очень значимое о нем самом: то, что он МОЖЕТ все изменить. Может хотеть все изменить... Лутцгера снова что-то толкнуло рассказать ей об этом, и он начал с легким вздохом, в котором еще слышался секундный шок: - Ладно, сейчас, это, наверно, нева... - И не договорил, потому что звонок в дверь перебил его на полуслове. Сегодня Гробовщик уже точно больше никого не ждал, и в выражении его лица моментально промелькнуло былое напряжение. Он с опаской покосился в сторону выхода и прислушался, словно шаги около парадной, которые он отсюда и не различал толком, могли что-то поведать о посетителе. Что Лутцгер видел ясно - это то, что звонок в дверь настолько же противоречил только что сказанным Рэйвен словам, как эти слова противоречили ее недавнему правдоподобному спектаклю с вызовом полиции. Плюс на минус, минус на минус... Ноа запутался, и прежде чем он отопрет дверь, желательно знать, чему верить. - А это кто? - стараясь сохранять спокойствие, проговорил он, изогнув бровь символическим знаком вопроса и уставившись на Рэйвен твердо, но без раздражения или укора, с уверенной надеждой, с которой смотрят на человека, имеющего ответы на все. И я тебе поверю, - говорил этот взгляд.
Raven Adams: А действительно - зачем?.. Она нервно облизнула губы и зачем-то заправила за ухо прядь волос, отводя глаза. Сказать ему правду?.. Я хотела вызвать полицию, но в последнюю секунду неизвестно почему передумала, так как мне показалось, что вы не такой уж и маньяк?!.. Под его взглядом - вопрошающим, растерянным, требовательным - Рэй чувствовала себя неуютно, словно бы эта ложь, по сути незначительная и далеко не единственная, которую Адамс себе позволяла в жизни, отчего-то пробудила незванную совесть. Словно бы лгать этому человеку было нельзя, не позволительно, противоестественно, хотя и никаких логических основ для этого ощущения не было и быть не могло. Но она сидела, опустив голову, словно провинившаяся школьница, прятавшая от отца дневник с заслуженной двойкой, который тот случайно обнаружил. И чувство стыда, неправильное и иррациональное, всколыхнуло внутри, лизнуло жаром лицо, так, что Рэйвен невольно прижала к щеке холодные пальцы. Что за безумие... Когда Гробовщик просле минутной паузы продолжил говорить, она облегченно выдохнула, надеясь, что со сменой темы разговора уйдет и это ощущение, пугавшее своей нелогичностью, несвоевременностью, неправильностью... Так не должно быть с малознакомыми людьми. Так должно быть только с теми, кто играет в ее жизни серьезную роль. Пожалуй, один из немногих людей, которым Рэйвен не могла лгать - ее отец. Не договорить, утаить, умолчать, было просто, говорить сознательную ложь в лицо - невыносимо... Признаваться во лжи невыносимо вдвойне. И не потому, что отец наказывал ее за обман, нет. А по той причине, что ей самой было трудно и больно говорить неправду человеку, которого она любила, несмотря на то, что изредка ситуация того требовала... Звонок в дверь, громкий и резкий, заставил девушку вздрогнуть и замереть на месте. Рэйвен растерянно вскинула на мужчину глаза, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. - Я... я не знаю, - пробормотала она чуть заплетающимся языком, хотя вариантов, кто мог бы сейчас звонить в похоронную контору, было не так уж много. Точнее, всего два - и еще пара процентов на какую-либо случайность. - Может это ваши... ваши... те люди вернулись? - в глазах Рэйвен отчетливо мелькнул страх. Если так, то ее опять нужно будет спрятать, и... Господи, она даже думать об этом не может. Ни за что... Но, рассеивая все сомнения, до слуха донесся требовательный голос: - Открывайте, полиция! Господи, КАК?!! Этого не может быть. Она абсолютно уверена, что диктовала адрес в бездушно молчащую трубку, и абсолютно уверена, что ее просьба о помощи была произнесена после того, как подрагивающие от волнения пальцы сбросили звонок. И тем не менее... они здесь?! - Это не я... я не вызывала их, - она тревожно и ищуще взглядывалась в его лицо, пытаясь угадать, верит ли он ей. Отчего-то ей было важно, чтобы верил, чтобы она не стала для него бездушной стервой, спокойно игравшей с его жизнью, дающей надежду и в тот же миг забирающей... И это чувство, нахлынувшее внезапно, было сродни остановившему ее при звонке порыву, сродни тому стыду, что заливал краской щеки от признания во лжи... Неправильное, нелогичное, совершенно неуместное чувство, гасящее голос разума, словно звериный инстинкт гонящее вдоль красных флажков к какой-то неведомой цели... Она не думала, что, в случае, если полиция найдет труп в пластиковом мешке, ее заберут как соучастницу. Она не думала, что ставит под удар и себя тоже. И о том, как вообще тут оказалась полиция, не думала тоже. Словно бы единственным, что по-настоящему важно сейчас, было - идти на поводу у подстегиваемого алкоголем ощущения, будто Лутцгер не должен в ней сомневаться... Рэйвен вскочила с места и вцепилась похолодевшими пальцами в предплечье мужчины, лихорадочно заглядывая ему в глаза. - Вы верите мне?.. Верите?..
Noah Lutzger: Лутцгер сфокусировался на черных как нефть расширенных зрачках Рэйвен, где плескался неподдельный испуг. По своему опыту он знал, что двух бокалов спиртного на голодный желудок достаточно, чтобы убить любой артистизм, и, увы, недостаточно, чтобы отшибло память, недостаточно, чтобы включить программу патологической лжи, которая превращает человека в того мальчика, который кричал "Волк!". Чувствовать себя этим мальчиком у Рэйвен нет причин, и он это докажет. - Да, - ответил Ноа торопливо на последний вопрос девушки и подкрепил свои слова, на пару секунд накрыв вцепившуюся в его предплечье руку ладонью, инстинктивно сжимая пальцы, ощутившие холодок и дрожь, словно пытаясь сгладить тот торопливый неаккуратный тон, каким было произнесено слово. Ноа не мог согреть ее и успокоить за эти короткие две секунды, но по крайней мере надеялся, что, если не слова, то это прикосновение убедительно в тот момент, когда на словесные уверения нет времени, когда надо разорвать рукопожатие и спешить к двери, за которой, возможно, его судьба. И ее наказание. Не того, не того, чего нужно, она боится - Хиббс больше не придет, его компании незачем сюда возвращаться, но вместо Лутцгера этот вариант развития событий уже опроверг требовательный голос по ту сторону. Голос прав: эту дверь нужно открыть. В том числе - образно говоря. - Сидите тихо, - произносит Ноа торопливо, не успевая добавить "пожалуйста", которое неожиданно начинает звучать в мягком и одновременно уверенном: - Я все улажу. Я постараюсь все уладить, - хотел он сказать, потому что, если не кривить душой, так и было на самом деле: пытаться - все, что он мог. Пытаться принять весь удар на себя, пытаться спрятать Рэйвен, пытаться заговорить зубы людям, которые привыкли к таким хитростям за многие годы и не пропускают их без внимания. Что у него точно должно получиться - это не геройствовать со своим маниакальным порывом окончить карьеру укрывателя убийств и сосредоточиться на безопасности Рэйвен. Его ангел-хранитель нуждался в спасении больше, чем его совесть. Рука Лутцгера не задержалась ни на миг на ручке двери перед тем, как он потянул ее на себя. Не рванул, а заставил поддаться спокойно и медленно, как под касанием человека, которому нечего скрывать от правосудия. Ноа растворил дверь шире и вежливо поприветствовал коротко стриженного полицейского азиатского вида, который уже развернул перед носом Гробовщика удостоверение с блестящим значком. Где-то я видел это лицо, - отрешенно подумал Лутцгер и сфокусировался на короткой фамилии в документе, которая ничего ему не сказала. С удостоверения он стремительно перевел взгляд к стоящему у тротуара автомобилю, за рулем которого сидел напарник посетителя и наблюдал за ними с расстояния. Рядом, на сиденье, лежала открытая книга, перевернутая обложкой вверх. - Что вам угодно? - Гробовщик снова посмотрел на стриженного полицейского, который убрал ксиву в нагрудный карман рубашки, и невозмутимо вскинул правую бровь. Какие-то они расслабленные. Как будто не в дом, где произошло нападение на человека, приехали. Рэйвен говорит правду, она их не вызывала. - Приятно было видеть подтверждение словам девушки, но всех вопросов это не решало. - Только вот зачем они здесь? - Мы просто увидели свет, и решили проверить, все ли тут в порядке, - будто отвечая на внутренний вопрос Гробовщика, объяснил полицейский тоном человека, железно уверенного в правильности своих действий. - Через два дома отсюда сегодня днем ограбили магазин, мы патрулируем. - Понятно, - кивнул Ноа, делая над собой усилие, чтобы не притормозить, подавшись назад, а показать посетителю, что не против его законного вторжения на свою территорию, хотя все его существо внутренне противилось тому, чтобы этот человек входил, чтобы видел Рэйвен, чтобы заговорил с ней, чтобы лапал его вещи и копался в инвентаре на складе. Если Лутцгер станет вести себя чересчур нервно и подозрительно, выдавая свой шок, страх и нежелание идти на контакт, именно так и случится. - Я хозяин этого заведения, заработался допоздна. Как раз собирался закрываться. Все в полном порядке. А свет у меня горит, потому что на улице темно, - невесело усмехнулся про себя Ноа, но промолчал. Объяснение цели визита нисколько его не успокаивало - здесь что-то не так, это могла быть случайность, это могла быть и наводка. Может, этот бодрый малый с хитрыми китайскими глазами, которые сейчас, кажется, протрут в Лутцгере дыру, уже давно у него на хвосте. Эта мысль заставила Гробовщика беспокойно одернуть себя, чтобы не оглянуться в сторону кабинета, и он замер, напрягая мышцы шеи так, что ему начало казаться, словно он со стороны походит на робота, особенно - после следующего вопроса полицейского. - Здесь есть еще кто-нибудь, кроме вас? - По тону было понятно, что он спросил это на всякий случай, просто раз уж пришел, можно было даже посчитать, что, получив ответ, он сядет обратно в машину и укатит заниматься более серьезными делами - например, каким-нибудь реальным происшествием. Но вопрос как будто парализовал Лутцгера напряжением, инстинктивным желанием запереть все двери в конторе и потерять от них ключи, только бы этот полицейский хмырь не совал туда нос, и он, должно быть, слишком поспешно и настойчиво отрезал: - Нет. - В следующее мгновение у Гробовщика неприятно засосало под ложечкой, и сердце куда-то рухнуло от иллюзорного ощущения, будто сказал он это не по своей воле, вопреки осторожности и законам логики. Дурак. Зачем я это ляпнул? Нужно было построить защиту прочнее, неуязвимее, эффективнее, чтобы наверняка отвести от Рэйвен и себя самого подозрения, продумать психологическую игру тоньше, быть сообразительнее, полезнее, не отдаваться произволу эмоций, вызванных остротой и внезапностью момента. А так, он просчитался и, возможно, сейчас все испортил. Что мешает новому гостю отстранить хозяина и лично осмотреть комнаты? Что будет, если через две минуты он узнает о существовании Рэйвен? Какую ложь Лутцгер придумает, чтобы покрыть другую ложь? И что будет с Рэйвен, если карточный домик этой лжи разрушится до основания?..
Raven Adams: Прикосновение теплых пальцев чуть успокоило девушку - и на мгновение показалось, что не все так страшно и безнадежно, что найдется выход, что у всей этой истории не будет последствий... как для Лутцгера, так и для нее самой. И что невовремя прибывшая полиция не вздумает затеять обыск, а мирно развернется и уедет по своим делам, на какой-нибудь настоящий вызов. Рэйвен проводила мужчину взглядом и замерла посреди комнаты, нервно обхватив себя руками, пытаясь прислушиваться к разговору в прихожей, но будучи не в состоянии разобрать слова из-за оглушающе стучащей в висках крови. Иллюзия спокойствия прошла так же быстро, как и появилась, и вернуть ее было некому. Почему они приехали? Почти сразу после моего звонка. Пробили телефон и адрес, и решили проверить? Или это просто совпадение? Нет, не может быть совпадение... Или может?.. Уже не стесняясь, Рэйвен взяла с дивана телефон, немного провозилась, снимая блокировку с клавиатуры, и без зазрения совести открыла список исходящих вызовов. Чьи-то имена, длинные телефонные номера... номер Хораса, по которому звонила она сама - кажется, это было в прошлой жизни... И последним - соединение с 911, соединение недолгое, но достаточное, чтобы успеть продиктовать адрес... или засечь звонок, а позже выяснить, откуда он поступил. Значит, она все-таки виновата в том, что полиция сейчас задает Лутцгеру вопросы?.. Она бросила телефон обратно на сиденье дивана, и сделала несколько шагов по помещению, растерянно оглядываясь. Что делать? Как помочь? И... в конце концов, что отвечать ей самой, когда полиция пройдет дальше прихожей и поинтересуется, кто она такая? Документы-то остались в машине. Вряд ли у Гробовщика всерьез есть план, несмотря на обещание все уладить. Слишком напряженно он ожидал приеда полиции, слишком нервничал... Взгляд девушки потерянно скользил по помещению, выхватывая ненужные детали - большой удобный диван, два бокала на столике, початая бутылка дорогого коньяка... Поздний вечер, пустой офис, двое - мужчина и женщина... Решение появилось как-то сразу, оказавшись простым и до ужаса банальным, - а оттого, возможно, действительно могло сработать. Будь она трезва, скорее всего отмахнулась бы, как от мухи, и пришла бы в замешательство от самого факта, что ей вообще приходят такие мысли - в этот день, здесь и сейчас. Но времени, желания и возможности оценивать не было - а потому, прокручивая в голове свое поведение и реплики на ближайшие несколько минут, Рэйвен сняла плащ и небрежно бросила его на подлокотник дивана, затем расстегнула несколько пуговиц на кофте - так, чтобы грудь привлекала внимание, а неброское кружево черного бюстгалтера соблазнительно виднелось в вырезе при движении. Взбила руками волосы, придавая им художественную неряшливость (благо, и стараться особенно не пришлось), тряхнула головой, рассыпая по плечам черный каскад волос - одна недлинная прядь скользнула в вырез на кофте, - затем щедро плеснула в оба бокала коньяк, беззаботно улыбнулась в пустоту, словно репетируя, и сделала маленький глоток, как будто для храбрости, в последний момент подумав, что, наверное, не стоило... И, так и держа в руке бокал, и одергивая на ходу кофту, чтобы создать впечатление, будто только что натянула ее, Рэйвен нетвердой походкой прошествовала к прихожей, откуда доносились голоса мужчин. Остановилась в дверях, мазнула взглядом по представителю закона, и сфокусировалась на Лутцгере. - Милый, я заждалась. Ты скоро?.. - голос девушки ворвался в напряженную тишину, оттягивая на себя внимание. Рэйвен улыбнулась Гробовщику - улыбнулась свободно, призывно и очень тепло, - и, не обращая внимания на полицейского, в пару шагов оказалась рядом, обвила свободной рукой его шею, а телом приникла так близко, что ее бюст, прижавшись к груди мужчины, соблазнительно приподнялся в и без того глубоком вырезе кофты. Губы девушки почти коснулись его щеки и быстро прочертили линию дальше - к уху, сомкнулись возле мочки, едва дотрагиваясь и искушая мягкостью. - Ну обнимите же меня уже, - едва слышный шепот, смешанный с горячим дыханием. Она боялась сказать слишком громко, боялась, что не достаточно контролирует себя под парами коньяка, и полицейский услышит, и весь ее план развалится как мозаика, а потому проговорила в самое ухо мужчины, скользнув по нему губами. И лишь потом обернулась к полисмену, уперев в него открытый и хмельной взгляд миндалевидных глаз, обрамленных черными пушистыми ресницами, и поинтересовалась уже серьезно, хотя от Лутцгера не отстранилась, мягко поводя головой и скользя по его щеке волосами, ласкаясь к нему, и обнимая за шею одной рукой: - Какие-то проблемы, офицер?
Noah Lutzger: "Что вы делаете?" - чуть было не воскликнул Лутцгер, но шепот Рэйвен над самым ухом заставил его поймать фразу на излете, незаметно задержав выдох. - Что?.. - Ноа выпустил из легких небольшое количество воздуха, словно, отпустив на свободу перехваченное дыхание, он сможет заглушить тяжелый стук сердца и дефибриллирует остановившееся в его черепной коробке время. Сколько прошло, пока он пытался распределить по полкам в голове разрозненные нервные импульсы? Неожиданный выход Рэйвен. Откровенность. Ее зовущая улыбка. Тепло трепетно прижимающегося к левой стороне его груди тела. Мурашки, бегущие у него по коже. Под недоуменным взглядом полицейского Гробовщик сделал еще один тихий выдох. Если капля алкоголя убивает артистизм, то что сейчас происходит? В момент, когда ты захвачен в воронку эмоций, сложно осознать, что на свете существуют люди, чей огонь неопьяняем, чья натура способна гениально играть со всем чувством, и так, что ты на секунду сможешь вообразить, что это не спектакль, что все взаправду, и кровь мчится по сосудам к твоему лицу, и тебя бьет с ног ароматная горячая волна обаяния, откатывает, оставляя тебя трепетать в предвкушении того, как она нахлынет снова. Очнись. Вы едва знакомы. Играй лучше свою роль. На самом деле он уже играл, но только сейчас поймал себя на том, что мягко обнимает Рэйвен чуть ниже талии, поймал себя на ощущении, что этот жест для него приятен и привычен, навевая какую-то тень воспоминания. Лутцгер попытался бы восстановить в памяти, испытывал ли он что-то подобное во время недавних недолговечных романов, которые с натяжкой можно назвать таковыми, но не нащупал бы никакой связи. Недавними они были только относительно возраста Вселенной. Некоторые женщины могут напоминать только одну - саму себя. - Нет? - переспросил полицейский насмешливо и подозрительно, разглядывая их обоих в упор так, что Лутцгеру стало не по себе, неловко, будто он был замечен в чем-то аморальном, и в мозгу его лихорадочно пронеслась мысль, а не была ли его реакция на объятия женщины слишком очевидной, хотя, должно быть, по ее замыслу она и должна быть такой, чтобы в их театр поверили. Но какое мнение теперь составил сейчас о них представитель закона? Ноа мысленно укорил себя за то, какие гадости этот невысокий парень мог подумать о Рэйвен из-за его лжи. Проклятье. - На мгновение Гробовщиком овладело желание поцеловать ее прямо на глазах у гостя, только бы тот не посчитал Рэйвен девушкой легкого поведения, с которой хозяин похоронного бюро тайно забавляется вечером прямо в офисе. Лицемерием было бы выставлять это желание как продиктованное исключительно рыцарским стремлением защитить ее честь - мягкость волос, ощутимая взглядом, непринужденные объятия, плавные контуры груди и шеи притягивали, подсказывая, что при других обстоятельствах Ноа бы не устоял. Сопереживание, ее красота, дежа-вю и незатухающее ощущение, что они на одной волне, соблазнили бы его. А что бы подумала она? Наверно, что я просто хорошо сыграл. Тушуясь, Лутцгер поспешил прикрыть ложь другой ложью. - Понимаете, я просто не хотел приглашать вас в кабинет, потому что... - Он осекся, чуть не провалившись сквозь землю со стыда, и кашлянул, словно единственная пришедшая на ум версия, способная логично оправдать его очередной проступок, застряла у него в горле. Положительно реагировать на откровенность Рэйвен было одно, сказать сейчас, что Ноа прятал ее в кабинете, потому что она была неодета - совсем другое. Кому бы понравилось, если бы чужой мужчина, недавно напугавший девушку до смерти, излучавший опасность, делал ложные заявления об интимной близости с ней? К тому же, обсуждать это с незнакомцем непорядочно вдвойне. Лутцгер так и не закончил фразы. Собственная идея подстегнула его воображение, почти сразу же написав, как на холсте, размытыми штрихами гладкое, матово-бежевое тело Рэйвен, в двух местах перечеркнутое мелким черным кружевом, которое сейчас дразнит его боковое зрение. Ноа скользнул вверх взглядом по черной пряди волос и, встретившись глазами с Рэйвен, шевельнул губами в растерянной полуулыбке.
Raven Adams: Она понимающе улыбнулась в ответ - так же, едва заметно, краешком губ. Но если полицейский и увидел их безмолвный разговор, это только на руку обоим. У влюбленный пары, какие бы обстоятельства не сопровождали их роман, - семейные сложности, разделяющее расстояние, жилищные проблемы, в конце концов кто-то из них или оба могли быть женаты, или же она тайно встречается с другом своего возлюбленного, - должен быть свой язык взглядов, жестов, улыбок, только им понятных слов и прикосновений, так пусть полицейский думает, что у них этот язык тоже есть. И смущенность Лутцгера тоже была как нельзя кстати, иначе трудно было бы объяснить, по какой причине мужчина не раскрыл сразу представителю закона, что находится в офисе не один. Рэйвен мягко ткнулась носом ему в щеку и опять обернулась к полицейскому, едва не расплескав при этом движении коньяк из бокала. - Потому что я была не одета, офицер, - без тени смущения договорила она незаконченную фразу Лутцгера, и с вызовом посмотрела на китайца, чуть приподняв бровь, словно говоря - "а вы хотели бы увидеть меня без одежды?" Несмотря на видимую браваду, на это показное спокойствие, на граничащее с вульгарностью расслабленное поведение в меру пьяной и откровенно желающей плотских удовольствий женщины, ей было страшно. Страшно при мысли о том, что полицейский решит провести обыск помещения и им придется либо отказать, сославшись на отсутствие ордера, и тем самым навлечь на себя дополнительные подозрения, либо согласиться, замирая от ужаса при мысли, что коп наткнется на пластиковый мешок с расчлененным трупом, - и тогда она становится соучастницей, поскольку звонка в участок не было, и заявления о нападении не было тоже, и попробуй докажи, что ты всего лишь спишь с этим человеком, совершенно не зная о его грязных делишках... Обстоятельства уравняли ее с Лутцгером, сейчас его проблемы и опасения были ее проблемами и опасениями, и выбираться из этой ситуации им тоже придется вместе. Ей было страшно, и этот страх, то разбавляемый, то подстегиваемый алкоголем, не давал прочувствовать, что изображать любовницу Гробовщика отчего-то очень легко. Что жесты нежности естественны и приятны. Что его руки держат ее именно так, как ей всегда было нужно, и нет отторжения и неприятия, ощущения притирания друг к другу, которые должны сопровождать первый тактильный контакт чужих и малознакомых людей... Что, обнявшись, они словно бы сложили непростой паззл индивидуальной вырубки, где каждый кусочек соединится краями лишь с тем, который должен стоять рядом, и никогда - с другим. И что в его руках она, кажется, впервые за весь этот бесконечный холодный день начала согреваться... В какой-то момент Рэйвен показалось, что Лутцгер сейчас ее поцелует, и алкогольная дымка тут же нарисовала в воображении, как их губы соединяются, как по телу проходит ток, как ноги становятся ватными, и колени подгибаются, и ей приходится крепче обнять его за шею, чтобы устоять, и прижаться еще ближе, и безмолвно просить удержать ее в руках, не позволить нахлынувшей слабости прервать трепетное прикосновение, и растворяться, теряясь в ощущениях, забывая, кто она, что и зачем... И все в этом видении было так живо, так естественно и по-настоящему, словно это и не воображение вовсе, а сама память подсказывает сюжеты из прошлой жизни, когда разум не в силах удержать случившееся так давно, а душа помнит, и разносит это воспоминание по каждой клеточке тела, заставляя отзываться на импульсы, на прикосновения, на взгляды и близость... Она сморгнула, прогоняя некстати всколыхнувшееся желание. А что бы подумал он, если бы мы и правда поцеловались?.. Наверное, что нельзя столько пить на голодный желудок... Полицейский не ответил на ее вопрос, - то ли замешкавшись от внезапного появления, то ли не желая объясняться с выпившей женщиной, то ли не собираясь сразу раскрывать все карты, и намереваясь помучить их неведением, - но Рэйвен было необходимо знать, что именно привело сюда представителя закона. Потому что от этого зависело, как ей придется объясняться. Оправдывать случайный звонок с мобильного телефона Лутцгера, или промолчать про него и действовать по ситуации, не вмешивая ненужные факты, которые, если их упоминуть без должного основания, могут вызвать лишние подозрения... - Так что случилось? - она перевела недоуменный взгляд на Ноа, затем обратно на полицейского. Ее так и подмывало сказать что-то вроде "мы разбудили соседей?" (и только Лутцгер бы понял, что речь про двух покойников в подсобке) или "ты кого-то убил?" (с показным недоверием Гробовщику), но здравый смысл, еще не до конца вытесненный коньяком, подсказывал, что такими вещами сейчас шутить не стоит. Не факт, что Ноа удастся сохранить невозмутимое выражение лица при втором вопросе, и на то, чем они тут вдвоем занимались, тоже лучше не упирать лишний раз - китайцу с хитрыми глазами и так все уже понятно, а дополнительно подчеркивать этот факт означало лишь опять же вызвать подозрения...
Noah Lutzger: Рэйвен, казалось бы, поняла его замешательство так быстро, будто Лутцгер шепнул о нем ей на ухо, на что бы он в жизни не осмелился, даже будь полицейский глухонемым. Гробовщик внезапно почувствовал, что девушка читает его как книгу, бережно держа в объятиях его напряженную, сдержанную и закованную то в спокойствие, то в смущение оболочку, словно обложку. В силу специфики своей деятельности, Гробовщик не слишком любил, когда предугадывали его мысли и желания, потому что это неминуемо означало, что он недостаточно закрыт от проницательного взора людей, кому не следует быть в курсе того, что творится у него внутри. Много лет, избегая разоблачения, становясь понятным кому-то и предсказуемым, он сразу прятался в нору, чуя опасность. Теперь же он чувствовал только доверие. Они с Рэйвен сейчас одна команда - так что, пусть читает его лицо и его взгляды, если это откроет ей, как быть дальше, потому что сам Лутцгер не имеет ни малейшего представления, как выбираться из сложившейся ситуации. Однако он держит лицо, кивая и всем своим видом безмолвно спрашивая: "А вы бы как поступили на моем месте, офицер? да полно вам, у вас хотя бы раз были неуставные отношения на рабочем месте, должны понимать. Да было, все у вас было. В Лос-Анджелесе столько же порядочных копов, сколько в тропиках белых медведей". Видимо, этот эмоциональный посыл пришелся полицейскому не по душе. - Понятно, - сухо обронил он, и его лицо несколько помрачнело. - Я могу взглянуть на ваши документы? - почти приказным тоном произнес полицейский, перевода указательный палец с Рэйвен на Лутцгера и обратно. - Конечно, - понимая, что от быстроты ответа зависит его убедительность, ответил Ноа с готовностью, переглянувшись в Рэйвен и лихорадочно вспоминая, есть ли у нее с собой какая-нибудь сумка, где может лежать паспорт. С его-то бумагами все было в порядке - Лутцгер даже готов был продемонстрировать необходимые документы, удостоверяющие, что контора принадлежит ему, и он волен приводить кого угодно на эту территорию. Правда, все это означало, что узкоглазому придется зайти в кабинет, а это дальнейшее вторжение в его личную зону - дальше, глубже. Ноа буквально кожей почувствовал, как власть закона скоро припрет его лопатками к дверце чулана, и Рэйвен в этот момент смогла ощутить, как напряглись его плечи под пиджаком. - Пойдемте, - сделал Гробовщик приглашающий жест свободной рукой. Он развернул корпус к двери, и это движение заставило обнять Рэйвен чуть крепче, плотнее обвить руку вокруг ее талии, чувствуя под пальцами плавный изгиб, не оставляющий Ноа ни малейшего шанса показать, что ему не нравится, каков он на ощупь. Ему нравилось. В кабинете, извинившись за беспорядок - выражающийся лишь в виде початой бутылки, бокала и небрежно валяющегося на диване телефона - Лутцгер мягко отстранился от Рэйвен, чтобы разложить бумаги перед представителем закона. Со знаком вопроса на непроницаемом лице следя за тем, как дотошно тот разглядывает его паспорт, Ноа еще улавливал теплый аромат ее духов, чуть притупленный терпким запахом алкоголя, утаскивающий его мысли в какое-то бессознательное, неспешное плавание, которое привело его ладонь к тому, что она сомкнулась вокруг руки Рэйвен. - Где твой?.. - спросил он негромко, скрывая нетерпение и проводя большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и участливо наклонившись к ней. Краем глаза Гробовщик зафиксировал взгляд полицейского, наблюдающего из укрытия документов за этим жестом. Интересно, он может взять в толк, играю я или нет? Потому что я - не могу.
Raven Adams: "Поддержать, успокоить, подбодрить" - молнией в мыслях, в ощущениях, чувствуя, как Лутцгер напрягся от слов и действий полисмена. Чуть заметно и ласково провести пальцами по его плечу. Поймать движение до того, как он заметит и почувствует, замереть на миг, бросить короткий взгляд в лицо, убедиться, что он ничего не понял. Вдохнуть чуть слышно и вновь улыбнуться спокойно и открыто - ему, полицейскому, всему миру. Ей нечего скрывать и нечего бояться... кроме, разве что, себя самой, коньяка и странных ощущений, будто мужчина, к которому она с нежностью и страстью сейчас прижимается, и в самом деле ее мужчина. Рэйвен безмолвно последовала за полицейским в кабинет, увлекаемая объятиями Лутцгера. То, что хитрый китаец уже дважды проигнорировал ее вопрос, беспокоило все больше. Что происходит? Почему он молчит? Хочет заставить их нервничать?.. Или просто не принимает всерьез пьяную женщину, появившуюся как раз в тот момент, когда хозяин помещения заявил, что он один?.. Но хотя бы Гробовщику он обязан сказать причину. Ведь, похоже, Лутцгер тоже не в курсе, иначе уже бы рассказал сам - в рамках правил затеянной ею игры, когда она - его женщина, переживает и теряется в догадках. Он бы все рассказал... если только это не связано с его нелегальным бизнесом. Она почувствовала легкий холодок на коже - отчасти от страха, отчасти от того, что Лутцгер отпустил ее и ощущение единения, поддержки, того, что они сейчас по одну сторону баррикад, поблекло. Рэй осталась стоять чуть позади мужчин, грея в ладонях бокал и с молчаливым недоумением посматривая на полицеского. Машинально сделала один маленький глоток, и тут же спохватилась - не надо, не стоит... Как можно грациознее склонилась, поставив бокал на столик, но хрусталь все равно громко звякнул о стеклянную поверхность. Плевать. Она пьяна, ей можно беспокоиться о приличиях меньше, чем другим. Выпрямилась, наблюдая краем глаза, как Ноа выкладывает перед китайцем бумаги. Сделала пару неспешных шагов, не зная, куда себя деть, - стук каблуков разнесся по помещению, Рэйвен замерла на месте. Скользнула взглядом по телефону, скатившемуся в кожаные складки дивана, и вновь посмотрела на полисмена, уже углубившегося в документы. Ее всегда удивляла эта тяга служителей закона к верно оформленным бумажкам - как будто у маститого преступника может быть не в порядке обычный паспорт... В голове стучал только один вопрос - он проверит документы, и... что дальше?.. С одной стороны неизвестность убивала. С другой - давала надежду, что все обойдется... Ее отвлекло прикосновение к руке - и странно, что она не отдернулась, как сделала бы в ста процентах других подобных случаев, машинально, сохраняя собственное личное пространство, в которое допускала лишь под собственным контролем, и никогда - чужих. И, наверное, если бы она инстинктивно отшатнулась, увлекшись своими страхами, позабыв на мгновение, что они оба - часть маленького спектакля, на этом бы все и закончилось. Полицейский бы понял, что они солгали, и уже точно стал бы разбираться в причинах, и тогда рано или поздно докопался бы до правды, и оба они оказались бы на скамье подсудимых. Он - за нелегальный бизнес, она - как соучастница преступлений... Рэйвен слегка растерянно посмотрела на мужчину. - Мм... кажется, остался в машине. Да. Я там сумочку вытряхнула, пока искала... - она не запнулась, а прервалась вполне осознанно, досадливо качнув головой, словно искомый предмет был совершенно неинтересной безделушкой, никак не связанной с создавшейся ситуацией. Не обязательно полисмену знать, что она там искала - излишние подробности тоже подозрительны. Захочет быть в курсе - переспросит, и тогда уже она соврет что-нибудь правдоподобное. А пока ее больше волновало собственное расслабленное состояние, в котором она мягко отзывается на прикосновение пальцев к своей руке, делает полшага в сторону Лутцгера и кладет ладонь ему на грудь, поправляя ворот рубашки. - Машина у проспекта, тут недалеко. Я схожу за ним, - она полуутвердительно, полувопросительно взглянула на мужчин - сначала на Гробовщика, потом на полисмена. Было очевидно, что Лутцгер вряд ли захочет идти вместе с ней, оставив хитроглазого китайца в помещении с нелегальным трупом, на которого наткнуться - дело несложное. И тут же появилась предательская мысль уйти за паспортом и не вернуться... Сесть в машину, отъехать несколько сотен метров (она пьяна, но вряд ли за пару минут за рулем что-то случится), чтобы мужчины, удивленные ее долгим отсутствием, не двинулись следом и не обнаружили ее старенький "Шевроле" и китаец не выяснил бы, кому принадлежит машина; и уже оттуда - поймать такси, и домой. И пусть Ноа Лутцгер сам разбирается со своими проблемами, ищет оправдания, сует китайца в гроб с трупом, в конце концов - он это умеет... Это не ее дело, и никогда не будет ее. А совесть?.. Стоит ли говорить о совести, когда она даже не уверена, что действительно виновата в появлении полиции. Гробовщик рано или поздно попался бы, так почему бы не сейчас?.. От мыслей о предстоящей свободе, такой близкой, реальной, осязаемой, она почти успокоилась. Рэйвен подняла лицо к Лутцгеру и улыбнулась, желая его успокоить, но за этой ласковой улыбкой и за соблазняющим блеском глаз он никогда бы не увидел, что в действительности она уже готова с ним попрощаться и исчезнуть навсегда.
Noah Lutzger: По преданному выражению лица Рэйвен Лутцгеру показалось, что девушка собирается вернуться сюда с документами и продолжить игру. Это глупо, - он взволнованно сглотнул, чувствуя, как ворот рубашки, который Рэйвен старательно поправляет, гладит его кожу. Если бы не пристальный взгляд полицейского, Ноа, возможно, сомкнул бы веки и попытался бы нырнуть в это ощущение. Чтобы вспомнить - что? - или чтобы запомнить?.. Наверно, ей не стоило возвращаться. Это приключение должно было закончиться для Рэйвен, как только она покинет контору, успокоив его на прощание быстрым поцелуем в щеку, говорящим, что с ней все будет нормально, и провожатый не требуется, отправится к своему авто, возьмет сумочку с деньгами на такси и уедет в неизвестном направлении. Он запомнит ее такой - веселой, легкой и трепетной, оставившей после себя ощущение, что она выпорхнула из комнаты на десять минут и вот-вот возвратится. Гробовщик взглянул на девушку, оценивая, в состоянии ли она думать о том же в этот момент. Не собьется ли с пути? Не встретит ли дурную компанию?.. В любом случае, она исчезнет, а Лутцгер позвонит ей, чтобы удостовериться, что она добралась до дома целой и невредимой. Ее номер все еще в его телефонной книге. У него все еще есть право на один звонок. Какая муха меня укусила? - Ноа моргнул два раза, но это не вернуло его с небес на землю - он по-прежнему считал, что этот великодушный жест - отличный повод для новой встречи, которая ему... нужна. И понимал, что даже не успел пока как следует испугаться того, что они прощаются навсегда. А мог бы. - Хорошо, только... - проговорил он хрипло и осекся, потому что неожиданно перед его глазами отчетливо развернулась картина того, что произойдет, когда ожидание Рэйвен затянется. Его попросят позвонить ей на сотовый, номер которого он выудит не из памяти своего телефона и даже не из собственной памяти, где самое место номеру любовницы, а из официального блокнота. Телефон же Рэйвен разряжен. Она не ответит. Да и будь аккумулятор рабочим, ответила бы?.. Звонить кому-то другому, чтобы поддержать легенду, рискованно, да и результат в лучшем случае тот же самый. Затем его попросят найти ее машину, которой он ни разу не видел. Можно, конечно, указать на любую тачку на проспекте, но Рэйвен там не будет. Факт лжи только подогреет интерес. И что тогда, розыск, который благополучно закончится допросом? Или копы отстанут, если Ноа предложит их цепкому взору нечто более занимательное? Не факт. Поэтому будет лучше, если они отвяжутся сами, поверив в то, что уже удалось наврать. Лутцгер уже хотел продолжить сразу заявлением, что передумал и пойдет с Рэйвен, но полицейский опередил его: - Мы с мистером Лутцгером составим вам компанию - время позднее, - он вопросительно окинул взором Гробовщика, чье лицо выражало вполне естественное в данной ситуации согласие с волей закона. Лутцгер отошел от Рэйвен, как бы невзначай проведя ладонью поперек ее спины и с усилием задавив подступающую волну смущения, и, подхватив с дивана ее плащ, галантно подал его девушке. А раньше я себя иной раз чувствовал роботом в этих вещах. Если сравнивать, - улыбнулся он на миг собственному жесту.
Raven Adams: - Конечно, - легко согласилась девушка, изо всех сил скрывая накатившее разочарование. Она едва не застонала от досады и бессилия. Конечно же, этот въедливый и подозрительный китаец не позволит ей уйти. А Ноа?.. Кажется, он поверил в то, что Рэйвен его не бросит и доиграет роль до конца, спасая и его, и себя саму. Поверил, и зря... она ведь только и ждет, чтобы предоставилась возможность удрать, сбежать со сцены до окончания спектакля, и плевать, что будет с остальными актерами и требовательными зрителем. Он уже совершил ошибку раз, доверив ей телефон, и совершает ее снова. А Рэйвен - всего лишь эгоистичная лгунья, холодная и равнодушная, которую меньше всего на свете волнует, удастся ли доверчивому Гробовщику избежать тюрьмы и краха всей его налаженной жизни. Он продолжает играть - кажется даже, с удовольствием, - в каждом движении, в каждом заботливом и полном нежности жесте, изображая человека, которому не все равно. Интересно, что бы он думал, если бы знал, что ей - все равно?.. Ладонь мужчины скользнула по ее спине, и Рэйвен внутренне сжалась, обессиленно посмотрела вслед Лутцгеру. Все равно ли?... Разум отказывался принимать участие во всем это фарсе, стремясь поскорее вывести девушку из игры. Тело же наоборот - отзывалось на прикосновения, как будто придуманая ею ситуация действительно могла иметь под собой нечто большее, нежели вполне понятное желание выскользнуть из цепких лап полиции; а мелочи, которые она не способна контролировать, давались естественне и легче, чем то, что она пытается делать специально. Нет, ей просто нельзя пить на голодный желудок, тогда не будет казаться, что случайно встреченный мужчина, с которым ее столкнули обстоятельства, вызывает внутри гораздо больший отклик, нежели те, с кем она пыталась быть вместе. И все-таки... все-таки лучше бы ей уйти и никогда больше его не видеть и не слышать, понадеявшись, что Лутцгеру хватит благородства не впутывать ее в свои грязные дела. Рэйвен рассеянно и машинально приняла его галантность как должное. Запуталась в рукавах и смущенно глянула на мужчину, который терпеливо ждал, помогая ей одеться. Разобралась спустя пару секунд, позволила ему накинуть плащ на плечи. И, еще чувствуя на себе его руки, в пару быстрых движений высвободила волосы, прижатые плащом к спине, тряхнула головой - тяжелая густая черная волна накрыла его ладони. Девушка развернулась в его руках и мягко погладила по щеке подушечками пальцев, словно благодаря. - Спасибо, родной, - негромкие слова вырвались сами собой. Она даже не успела толком удивиться, из каких глубин памяти и подсознания выплыло это обращение. Никогда и никто из ее мужчин не был ей в действительности "родным", эта реплика была за гранью изученных ею ролей, чистейшей воды импровизация, очевидо, подслушанная в каком-то фильме или сериале, но не имеющая ничего общего с ее реальной жизнью. И тем не менее... Тем не менее прозвучало это настолько ровно, естественно и к месту, что Рэйвен невольно замерла на мгновение, не зная, то ли ей следует беспокоиться о случайной неконтролируемой натуральности, то ли расслабиться и позволить алкоголю, женским инстинктам и дешевым сериалам доигрывать за нее. И только рациональность напряженным звоночком вывела ее из недолгой прострации: их ждут, на них смотрят, некогда предаваться размышлениям, надо действовать, и... продолжать спектакль. - Идем? - совсем тихо поинтересовалась Рэйвен, всматриваясь в глаза Лутцгера. Было страшно, что Гробовщик ощутит ее замешательство и стушуется сам, невольно открыв правду полицейскому. Потому что пока еще они походили на не успевших полноценно насладиться близостью любовников, чьи прикосновения друг к другу волновали и отвлекали от прочих забот... включая даже нежданный визит полиции.
Noah Lutzger: Лутцгер немного виновато улыбнулся неловкости девушки, попытался помочь ей выправить волосы из-под ворота плаща и поймал этот черный каскад в ладони. Ноа бережно позволил им упасть вдоль спины Рэйвен, ощущая шелковое скольжение на пальцах, оказавшихся между прядями. Не совсем сознавая, что делает, он пригладил их тыльной стороной ладони, и часть самых тонких воздушных волосков потянулась, словно наэлектрилизовавшись, к его рукам, лаская кожу. На мгновение Гробовщик мысленно обронил в пустоту вопрос, а всегда ли ее волосы так соблазнительно распущены. Заплетает ли Рэйвен их в косы или собирает в аккуратный пучок, когда на улице чересчур ветрено, когда надо стоять у плиты, или когда она наедине с собой, естественная и спокойная, но закрытая от восхищенных взглядов? Почему-то у Луцтгера хорошо получилось представить, как она старается укротить свою шевелюру под океанским ветром, завязывая скромной веревочкой тугой хвостик. Картина показалась Ноа настолько оторванной от реальности, что он сам поразился своему воображению, за которым никогда не замечал особенного богатства образов. Должно быть, это его сознание включило некую защитную программу, нацеленную отвлечь его от того напряжения, которое вызывало присутствие полицейского и хрупкость их с Рэйвен актерской импровизации. Он слегка сжал пальцы в кулак за спиной девушки, вместо того, чтобы отдернуть руку. Полицейский не мог видеть этого жеста, того, как Лутцгер едва ощутимо касается ее волос, не видел, как его рука замирает, желая окунуть в них пальцы - значит, это все-таки не было игрой? Иначе зачем Ноа это сделал? Не затем ли, чтобы между прикосновением к волосам Рэйвен и ее нежным, очень интимным и свойским "родной" будто перекинулся какой-то мостик, тонкая веревочка, которая повисла в воздухе, точно паутинка между ветками, и оборвалась, когда Гробовщик сотряс воздух спокойным и уверенным ответом: - Да, дорогая. - Ноа взглянул в глаза Рэйвен, совсем черные, сверкающие в электрическом свете так же, как ее темные как ночь волосы. Думай о том, что сейчас действительно важно, - резко одернул он себя и кивнул полицейскому на дверь в знак того, что готов идти. Уважаемый, извольте убраться из моего офиса, ваше присутствие меня сильно напрягает. На пороге Лутцгер взял Рэйвен под руку. Не столько потому что для влюбленной пары это было естественно, и не лишь потому, что боялся, что девушка не устоит на нетвердо переступающих ногах, сколько ради собственной уверенности. Было нужно, чтобы Рэйвен вела его, доверчиво опираясь на его предплечье, тесно прислоняясь к нему бедром, чтобы идти ровно, делая вид, что на самом деле ведет он, что он - опора не только в буквальном смысле этого слова; вела к автомобилю, припаркованному в неизвестном Лутцгеру месте. Не зная дороги, он не торопился ускорять шаг, стараясь удостовериться, что Рэйвен успевает за ним, и отрешенно размышлял о том, что, вероятно, будь она одна, все произошло бы быстрее: девушка неровно процокала бы каблучками по улице, поминутно оглядываясь, не идет ли кто из ее теперешних спутников следом, быстро поймала бы такси беспокойным, вибрирующим движением руки... Гробовщик позвонил бы ей утром, убедившись, что время не слишком раннее. Хотя знает ли он вообще, как завести этот разговор, когда очевидно, что собеседница будет не в восторге от того, что услышит его голос, который звучит сейчас в его же воображении: "Я просто хотел узнать, все ли у вас в порядке..."?
Raven Adams: Место действия: вечерние улицы города. Голос Лутцгера, прозвучавший спокойно и уверенно, вывел ее из состояния туманной прострации с флером воздушной романтики и иллюзией теплоты. Игра... Только игра. Вряд ли он заметил, что Рэйвен сама растерялась - скорее принял это за удачную актерскую репризу, и ответил тем же. Ход турой, ход конем, и все - на глазах у строжайшего судьи, который не допустит того, чтобы игроки поддавались друг другу. А значит, играем в полную силу... Пусть даже тебе хочется оттолкнуть от себя этого мужчину, так по-свойски взявшего тебя под руку. Ты сама все это затеяла, руководствуясь внезапным и безрассудно пьяным озарением, а теперь уже поздно что-либо менять. И один твой неверный жест разрушит весь этот возведенный над пропастью карточный домик... И погребет под собою и Гробовщика, которому осталось лишь подыгрывать, и тебя саму... Улица дыхнула в лицо вечерней прохладой, и Рэйвен внезапно, как это обычно и бывает, вновь осознала, что пьяна. Куда она идет? Что делает? И зачем все это?.. Происходящее казалось пьесой абсурда, в которой она играла главную роль, а шагающий рядом мужчина, бережно придерживающий ее руку, - то ли соучастником безумных режиссеров, то ли такой же жертвой, как и она, только выяснить не представлялось возможным. Но алкоголь же и согревал ее изнутри - мысли застегнуть плащ так и не возникло, несмотря на глубокое декольте, овеваемое холодным воздухом. О том, что сама же и расстегнула кофту, желая как можно более ясно дать понять полисмену, чем они занимались в офисе поздним вечером, девушка не вспомнила. Оставалось пройти не так много, когда из подворотни навстречу им вышли трое мужчин. Судя по накалу разговора (который заметно поутих при виде полисмена) и по нестройности передвижения, все трое были едва ли трезвее самой Рэйвен, но все же степень их опьянения не превышала допустимую норму, привлечь за нарушение общественного порядка было вряд ли возможно. Очевидно, чувствуя свою безнаказанность, компания замедлила шаг, и причину этого Рэй ощутила едва ли не физически - жадные, нетерпеливые взгляды, ощупывающие область ее глубокого декольте. Она подняла глаза на мужчин - ни один из них не смотрел ей в лицо. Инстинктивно девушка чуть сильнее прижалась к Лутцгеру, крепче стиснула его руку; мысль о том, что рядом с китайцем в форме ей ничего не угрожает, пришла позже. Кто-то едва слышно присвистнул, но на этом все и закончилось - пьяная компания пошла дальше, их голоса тонули в ночном городском шуме, и что они обсуждали уже за ее спиной, Рэйвен не слышала, да и не пыталась вслушаться. Внутри шевельнулась иррациональная тревога - а прошли бы они мимо, будь она в одиночестве? Без Гробовщика, которого она держит под руку, без хитроглазого китайца в наводящей трепет полицейской форме. Одна. Как и хотела... Чем обернулась бы попытка позорно сбежать со сцены?.. На какой-то миг ее затуманенному алкоголем разуму показалось, что так и есть - что это в своем воображении она идет по улице в компании двух мужчин, а в действительности - спешит к автомобилю одна, бросив Лутцгера на произвол судьбы, и эта встреча с тремя подвыпившими парнями еще не случилась, а только предстоит, и одному лишь Провидению известно, чем она закончится. Испугавшись этой странной, навеянной коньяком фантазии, Рэйвен скользнула взглядом по профилю Ноа - посмотрела, пытаясь отложить в восприятии то, что он на самом деле рядом, что это не пьяный бред, не галлюцинация, не разыгравшееся воображение, путающее от слабости реальность и выдумку. Неясный, плывущий взгляд едва ли выхватил настоящее в достаточной мере, и Рэй, не сознавая, что ее действия могут быть неверно поняты, на пару секунд положила голову на плечо мужчины, слегка потерлась щекой о ткань пиджака. И, только ощутив кожей шероховатость волокон, а обонянием - терпкость одеколона, смешанную с теплым запахом человеческого тела, снова выпрямилась. Неровный ритм ее каблуков уже не заглушал с каждым шагом становившийся все громче автомобильный гул проспекта, и в какой момент он прервался, когда каблук попал в небольшую выбоину в асфальте, когда нога подвернулась, и ее резко качнуло, Рэйвен не успела понять. Поняла только, что реакции и сил удержаться за руку Лутцгера не хватит, координации не хватит тоже, и что она сейчас, на глазах у полицейского, у едва ли далеко ушедшей компании, и у совершенно чужого мужчины, в любовницу которого она играет, растянется прямо на асфальте.
Noah Lutzger: - Осторожнее! - Он не смог помочь Рэйвен устоять на ногах никак иначе, кроме как быстро обхватив ее талию обеими руками. В этих вынужденных объятиях Лутцгер ощутил кожей упругость ее теплого, несмотря на освежающую вечернюю прохладу, тела, опрокинувшуюся на его грудную клетку, струю ее прерывистого дыхания, пощекотавшего подбородок, сморгнул чересчур откровенный взгляд, прикованный ее распахнутым плащом. В тот самый момент, когда Ноа поймал девушку, как бейсбольная перчатка хватает мяч, у него возникло секундное ощущение, будто они не стоят на тротуаре, прижавшись друг к другу, а падают вниз, вниз, глубоко, он придавливает ее своим весом и упирается ладонями в какую-то смутно осязаемую, твердую как камень поверхность со странными колдобинами. Забавно, от такого количества выпивки голова у меня никогда не кружилась, тем более так необычно. - Ты цела? - спросил Лутцгер чуть виновато, понимая, что, вполне возможно, именно из-за лишнего бокала Рэйвен и оступилась, а открывал бутылку и наливал алкоголь все-таки Ноа. А еще совестнее было от того, что он не мог взять в толк, как нужно было поступить иначе, чтобы сейчас градус и красота его визави не захватывали над ним власть, еще жарче накаляя напряжение. - Тебе не холодно? - последовал еще один негромкий вопрос, и Ноа указал одним взглядом на глубокий вырез блузки Рэйвен. Голос его завибрировал, скрывая волнение, выказывающее чувства здорового мужчины при первых прикосновениях к желанной женщине, но для полисмена слова прозвучали, скорее как неодобрительное "Прикройся, эти типы, которые только что прошли мимо, на тебя глазели", если тот, конечно, не счел за труд прислушаться. Лутцгер действительно заметил нетрезвую троицу, проводил ее взором и так до сих пор о ней и не забыл. Эти три темных силуэта, прокатившиеся мимо как тени, дали ему железную уверенность в том, что сейчас они с Рэйвен делают все правильно. Брошенный в ее сторону взгляд, полный вожделения, не ускользнул от внимания Гробовщика, и он помрачнел, воображая, что, скорее всего, поход до машины в одиночку увенчался бы для Рэйвен неприятным общением с этой пьянью, а куда бы оно зашло, не будь с ней Лутцгера и полицейского, он даже боялся представить. Если бы в этом городе было безопасно ходить вечером, красивых женщин не хоронили бы в закрытых гробах. Между тем, человек, знавший о безопасности в ЛА почти все, поблескивая значком, выжидательно смотрел на пару. В его позе читалось нетерпение, однако по какой-то причине Лутцгеру не показалось, что коп прямо уж мечтает поскорее от них отделаться, сунув нос в паспорт Рэйвен. Внезапно его мысль переключилась на второго полицейского, у которого сейчас будет достаточно времени, чтобы покинуть автомобиль и безо всякого ордера проникнуть в контору - перетрясти шкафы Лутцгера на предмет скелетов. На миг Гробовщиком овладело сильное желание вернуться назад, и он сделал над собой усилие, чтобы не оглянуться в сторону офиса. По хребту словно прокатился тугой валик. Для кого-то крепостью был дом, а для Ноа - бюро, независимо от того, какие праведные мысли приходили к нему в голову в этот вечер. Но даже не это было так важно. Только дай ей уйти с миром, - взмолился Гробовщик мысленно то ли собственной выдержке, то ли высшим силам, чувствуя, как над ним с Рэйвен нависает новая угроза.
Raven Adams: Она растерянно и чуть помедлив кивнула на первый вопрос, и отвела глаза после второго. Холодно?.. Нет, ей и чуть раньше, когда они втроем шли по вечерней улице, когда ветер прохладой гладил лицо и шею, и теребил волосы, не было холодно, то ли от выпитого, то ли Рэйвен просто не осознавала этого, пытаясь сосредоточить расплывающиеся мысли на спектакле, который они отыгрывали с Лутцгером. А теперь, когда он держит ее так крепко и бережно, что хотя ее ноги и касаются асфальта, она почти не опирается на них, когда его голос чуть заметно подрагивает, выдавая смутное волнение, и взгляд скользит в упор, и она почти чувствует его кожей, ей... жарко. Выглядишь как проститутка, Адамс. Ведешь себя тоже. Как пьяная проститутка. Отвела глаза, попыталась чуть отстраниться, пальцы на его плечах - едва касаясь, ни намека на объятие. Боковое зрение невольно выхватило невысокую фигуру полицеского. Она не уйдет, никуда не уйдет... по крайней мере, сейчас. По крайней мере, пока ее не отпустят со сцены. Смущенно и лукаво улыбнувшись, Рэйвен вновь подняла глаза на Гробовщика и чуть подалась вперед, аккуратно и ласково касаясь его носа кончиком своего. - Сегодня больше никакого коньяка, - мягко пожурила она мужчину. - Иначе мне придется до утра остаться в твоем офисе. И уже решительнее уперлась ладонями в его плечи, высвобождаясь из объятий Лутцгера, чтобы продолжить путь. Но, едва твердо встав на ноги, охнула и согнулась, ухватившись лодыжку - подвернутая нога отозвалась резкой болью. Чтобы не упасть, Рэйвен пришлось вцепиться свободной рукой в пиджак Гробовщика, и облокотиться плечом о его грудь - стоять на каблуках на одной ноге, будучи пьяной, она была не способна. - Все нормально, я сейчас, - быстро проговорила девушка, потирая саднящую лодышку и едва не поскуливая от волн тупой боли, пульсом расходящихся от подвернутого сустава. Больше всего она опасалась за то, что китаец решит, будто она специально задерживает их в дороге до машины, и ей есть что скрывать. - Вот дьявол... - Рэй втянула воздух сквозь зубы и, словно ребенок, подпрыгнула на одной ноге. - В другой раз не буду лениться заезжать к тебе в переулок... Другого раза не будет, - четко и хладнокровно проскочила мысль, пока голос с нежным и досадливым упреком обнадеживал мужчину. Что бы ни произошло, она больше никогда не встретится с Ноа Лутцгером, и даже улицу, где расположен его офис, будет стараться объезжать. Только бы выбраться отсюда... - Джерри, не надо, - долетел до них незнакомый голос, и через мгновение раздался другой, совсем близко и немного насмешливо: - Девушка, вам помощь не нужна? Рэйвен подняла глаза - возвышаясь над Лутцгером на полголовы, если не больше, сверху вниз на нее смотрел мужчина из той подвыпившей компании, что недавно так откровенно пялилась на ее грудь. Впрочем, ему и сейчас было трудно удерживать взгляд на уровне ее лица, тот так и норовил сползти ниже, где в вырезе кофты, благодаря тому, что девушка стояла, склонившись, открывался великолепный обзор. Ее обычно не слишком задевало внимание со стороны окружающих, или же наоборот - невнимание, но сейчас Рэйвен почувствовала себя неуютно. Утешало лишь то, что в присутствии полицейского этот Джерри вряд ли позволит себе нечто большее, нежели откровенные взгляды. И все-таки она машинально чуть сильнее потянула за пиджак Лутцгера, обращая на себя его внимание.
Noah Lutzger: Она виртуозно, безнаказанно и цинично играла, электризуя несколько миллиметров воздуха между их лицами, щекоча слух мурлыкающим тоном. Но она права - больше никакого коньяка. Ситуация и так для них опасна, и не только из-за необдуманной лжи и трупов среди швабр. Опасность заключалась в том, что даже нельзя было назвать переигрыванием, ибо об актерских способностях Лутцгера и говорить было нечего - их не существовало в природе, думал он. Тем не менее, играл он в своем роде гениально, и это напоминало Ноа старое поверье, что актеры водят дружбу с потусторонними силами, когда их личина становится частью их натуры, когда в сознании отворяется потайная дверь, ведущая в параллельный мир, где исполнитель роли слит с персонажем в одно. У Лутцгера эту дверь, казалось, теребил сквозняк, то ошарашивая и интригуя его реальностью и живостью постановки, то возвращая в настоящее. Дежа-вю, какой-то интуитивный зов на уровне выше чутья, смятение, неизвестность - пятьдесят граммов открыли бы эту дверь окончательно и выпустили бы все это вместе с несущимися по нейронам мыслями, оторванными от его настоящей жизни, за которые он не сможет ухватиться, постоянно спрашивая себя: о чем ты думаешь? о чем ты думаешь? о чем ты думаешь? Это Рэйвен колдует. Выпускает между ними чертенка, по-эскимосски касается его лица, с особенной обворожительностью соединяя два раскосых карих глаза в один, становится центром его поля зрения, очаровывает и заставляет думать, что он попал под гипноз, густой и ароматный, как растопленный шоколад. У тебя просто не было женщины со дня Всемирного Потопа. Лутцгер решил описать свое состояние предельно понятным образом, потому что то, понимание чего было ему неподвластно, в данный момент пугало - он и так не ощущал власти над внешним миром, не хватало еще потерять контроль над собой. Поэтому укорять себя за влечение и за то, что на долю секунды он воспринял фразу о "до утра" вполне серьезно, гораздо удобнее. - Очень больно? - заботливо спросил Гробовщик, подавив смущенный кашель и все еще поддерживая Рэйвен, цепляющуюся за его пиджак, опустив руки вдоль ее талии. Лучше вообще не заезжать в этот переулок, потому что непонятно, к какой части моих клиентов принадлежать хуже. Не слишком радостно встретить похоронных дел мастера - это еще причина нам больше не видеться. Не хотелось думать сейчас об этих причинах, но эта мысль будет забивать кол в его голову до тех пор, пока она окончательно не уйдет, а может быть, и после. Сейчас же Ноа по-прежнему хочется, чтобы их путешествие поскорее закончилось, и полицейский, который, возможно, в данный момент чует, как Лутцгеру охота снять напряжение, забыл о них обоих. Ведите меня, ведите, - мысленно торопит он Рэйвен, когда на сцену вдруг заявляется двухметровый подвыпивший бугай, отделившийся от компании, которая только что их миновала. Глядя на копа и Луцгера сверху вниз, он явно давит авторитетом, но рост - видимо, единственное, что он способен противопоставить полицейскому значку и убийственной вежливости. - Нет, у нас все в порядке, - расставляя акценты на местоимениях, произносит Ноа холодно. Звучит почти как "Она со мной" - фраза, которую он давно по-подростковому мечтал произнести в компании женщины, но нужные слова никогда не приходили к нему в подходящий момент. Впрочем, в такой интерпретации это оказалось даже вкуснее, если учесть, что страж порядка среагировал позже, светанув удостоверением. - Вопросы есть? - нетерпеливо поинтересовался он, и его лицо склеилось в гримасу "Проваливай". Зачем полицейский с тем же нетерпением обратился к Рэйвен: - Идти можете?
Raven Adams: Продемонстрированный китайцем документ заставил Джерри недовольно поморщиться, бормотнуть что-то в духе "да я всего лишь помочь хотел", и с видимой неохотой удалиться к ожидавшим его товарищам, бросив напоследок взгляд в декольте Рэйвен. Девушка проводила его глазами, словно желая убедиться, что он ушел, после чего выпрямилась и осторожно ступила на подвернутую ногу - боль заметно утихла, и, хотя ощущения все равно были не из приятных, казалось, что никакого серьезного повреждения вроде вывиха или растяжения нет. И, только приняв вертикальное положение, свободной рукой запахнула плащ на груди, хотя в этом, казалось, уже не было необходимости. - Да, - кивнула она на вопрос полисмена и опять ухватила Лутцгера под руку. - Идем. Теперь они передвигались медленее, Рэйвен прихрамывала, опираясь на Гробовщика; спустя недолгое время высокие и не очень строения по обе стороны от дороги закончились, и перед путниками развернулся широкий, сияющий огнями и подрагивающий от скорости несущихся автомобилей проспект. - Моя машина, - прямо глядя на полицейского, девушка быстрым жестом указала на синий Шевроле, стоящий возле обочины невдалеке. Хотя желание побыстрее обозначить свой автомобиль было продиктовано скорее тем, чтобы не дать Лутцгеру заметно растеряться, запнуться, замедлить шаг на развилке и искать взглядом, пытаясь догадаться, какой именно железный конь из десятков припаркованных в зоне видимости принадлежит ей. Сжала его руку пальцами сильнее, направляя - "иди уверенно, я помогу," - а сама чуть приотстала, выпуская мужчину на полшага вперед. Теперь, когда он уже знает, куда идти, самое время позволить ему быть лидером в глазах полисмена. Когда процессия остановилась возле автомобиля, Рэйвен отпустила руку Ноа, отстранилась, и холодный ветер, заметно усилившийся на открытом пространстве, ворвался между ними. Порывшись в карманах, она выудила, наконец, ключи с брелоком, и от движения незастегнутый плащ снова разошелся на груди, но сейчас ее это уже не заботило. Привычным и легким жестом отключила сигнализацию, стала открывать переднюю дверь со стороны пассажира, и не с первого раза попала в замок. Рассмеялась легко, отшутилась чем-то вроде "за руль мне сейчас нельзя", и со второй попытки дверь, наконец, открыла, распахнула широко, открывая взорам мужчин сиденье с разбросанными по нему мелочами из женской сумочки - от косметики и жевательной резинки до бумажника и невесть как оказавшегося там давно потерянного браслета из черненого серебра. Рэйвен склонилась над своими нехитрыми пожитками, доставая заваленный вещами паспорт, и вдруг замерла на мгновение, вздрогнула чуть заметно, словно получив неожиданный удар по лицу. Все то, что она сейчас так небрежно распихивала в стороны в поисках паспорта, лежало на черном шарфе - легком, ажурном, и вряд ли хоть как-то похожим на то, чем он служил сегодня. Траурный платок, накинутый на ее волосы, когда она стояла сначала в храме, а потом на кладбище возле гроба отца. Господи, а она ведь едва ли не забыла, что все это происходило сегодня... А кажется, что уже так давно, так невыносимо давно... Воспоминания нахлынули, утягивая ее в душный омут боли и скорби. Весь мир вмиг растерял свои краски, став монохромным, словно старое кино. Все светлое превратилось в белое, как ее неуместный вызывающий плащ. Все темное превратилось в черное, как этот лежащий на сидении шарф. А яркое... просто исчезло, стало прозрачным, затянулось непонятной дымкой, как та дыра у нее внутри, что она почти не чувствовала и не замечала в последние бесконечно долгие минуты... Ее хватило на то, чтобы взять паспорт и протянуть его полицейскому. Хватило на вымученную улыбку, когда китаец бросил внимательный взгляд сначала на фото в документе, а потом на ее лицо, и эта вымученность была знакома каждому, кого хоть раз сличали с его же собственной фотографией - "да вот же я, как есть, не сомневайтесь"... Хватило, чтобы почувствовать, что резкий порыв ветра бьет ей в лицо, разметывает волосы, бросает в стороны полы незапахнутого плаща, пробирается под одежду, обдувает холодом, от которого ее мгновенно пробирает дрожь... Но сил держать маску больше нет, и сил удержать жгущие глаза слезы нет тоже. И потому ей остается только отвернуться от тщательно изучающего паспорт полицейского, и уткнуться в единственного, кто сейчас способен понять, что именно с ней происходит, и кто способен помочь ей перешагнуть этот будто бы выпавший из памяти кусок спектакля, поработать суфлером и дублером, прикрыть и позволить ей передохнуть, да так, чтобы зритель ничего не заметил и не понял... Почти не видя, Рэйвен наощупь обняла Лутцгера, запустив руки под его пиджак, наугад уткнулась лицом в его шею, судорожно выдохнула за воротник его рубашки и замерла, задержала дыхание, задержала рвущийся наружу всхлип, часто моргая, пытаясь удержать и слезы тоже, щекоча ресницами его кожу. Янемогунемогунемогу........ Руки сжались в кулаки, стискивая и сминая рубашку, костяшки пальцев до боли впились в его спину. Наверное, со стороны все смотрелось вполне естественно. Наверное, она все также виделась выпившей женщиной, тянущейся к физическому контакту с любимым. И хорошо, что звуки автомобильного проспекта заглушили ее сдавленный выдох, почти стон, и темнота скрыла ее напряженную дрожь, которая вряд ли имела что-то общее с дрожью от вечернего холода. Но Рэйвен, отчаянно прижимаясь к Гробовщику, об этом не думала. Ей не нужно было сочувствие. Ей не нужно было утешение. И даже защиты она не просила... А только - передышки. Несколько долгих мгновений вне сцены, пока полисмен разглядывает ее паспорт, и, возможно, задает пару вопросов, в ответ на которые импровизировать придется не ей. Несколько долгих мгновений, чтобы она могла отдышаться, сглотнуть подступившие к глазам слезы, чуть расслабить сведенные от напряжения мышцы во всем теле и вновь нацепить улыбку на искусанные губы. Несколько долгих мгновений, в течение которых она - настоящая...
Noah Lutzger: Он попытался выглядеть как можно естественнее, по-хозяйски опираясь одной рукой о полированную крышу изящного седана. Лутцгер словно писал рассказ, обозначая каждым подобным жестом точку в очередном предложении, и, наверно, сейчас написал бы что-то вроде "Герой уверенно облокотился о дорогой синий Шевроле, лаская пальцами его гладкую полировку, словно спину его хозяйки", если бы только его воспитание и род занятий способствовали изящной словесности и поэзии. Его рассказ невербален, но полицейский, стоящий около багажника, от этого не перестает быть читателем, и перед ним Ноа будет делать то, от чего у него мурашки бегут по коже - не отходить ни на шаг от этой женщины, с замиранием сердца понимая, что неспроста говорят, будто любой вымысел помогает человеку узнать какую-то истину о себе самом. Гробовщику казалось, что он стоит на пороге именно такого открытия, иначе он бы не чувствовал себя так необычно. Там, где-то глубоко, за гранью между игрой и настоящим флиртом, за его вполне природной галантностью и заботой, окутывающей Рэйвен, за диалогом их тел и взглядов что-то есть, и часть его забивается в угол, понимая, что с этим знанием придется дальше жить, а другая гонится за ним и никак не может ухватить, чтоб хотя бы увидеть, что это такое. Лутцгер на секунду прикрыл глаза, то ли оттого, что его слепил белый свет витрины ближайшего магазинчика - его усталый взгляд упал на фигуру большого белого медведя в витрине и отрешенно задержался на игрушке - то ли сейчас ему было особенно тяжело заниматься самокопанием. Вновь подняв веки, Гробовщик украдкой, из чистого любопытства через щель приоткрытой дверцы авто заглянул внутрь кожаного салона, и черный шарфик тоже привлек его внимание, отрезвив как пощечина. Должно быть, сейчас она ненавидит меня больше всего на свете, - подумал Лутцгер с упавшим сердцем. - Я втянул ее в историю в такой траурный день, напоил, спровоцировал этот спектакль, в то время как ей нужно ехать домой, отключить телефон, поснимать отовсюду портреты отца, оставив какой-нибудь один, напиться в одиночестве и спать, спать, спать. Так делают практически все. Почему-то считается, что иначе ты не в трауре. Иначе тебе все равно. Видимо, я заставил ее чувствовать себя полным ничтожеством. Но это не так. - Пока единственная истина, которая открылась Ноа, заключалась в том, что он был опасен. На ее месте я бы думал, какая же я скотина, - подумал он за миг до того, как Рэйвен прижалась к нему, беззащитно и трогательно, чуть не плача, заставляя Лутцгера стушеваться, начать нервно дрожать под прикосновением ее ресниц и таять, не осознавая, разжигают ли эти грустные объятия его чувство вины или наоборот утешают. Однако не его сейчас надо утешать, не ему отдавать тепло и не в него вселять чувство защищенности. В ее еле слышном прерывистом дыхании, дрожи ее пальцев на своей спине, в ее молчании, и по тому, как она стремится снять напряжение с опущенных плеч, падая на его грудную клетку, Лутцгер ощутил, что это уже не понарошку, что она вся, целиком, ищет у него поддержки, как искала, когда он вытащил ее из запертого гроба полубесчувственную. Это уже не игра. Она вспомнила, кто она, и где должна находиться, благодаря куску черной ткани. Намотать этот шарф на палец. Намотать на палец прядь ее волос. Наверно, желать этого сейчас - верх низости. Я знаю, я знаю, я знаю. Лутцгер молча кладет ладонь на склоненную голову девушки, ее волосы на ощупь такие же гладкие, как корпус ее автомобиля под пальцами другой его руки, и почти такие же прохладные из-за уличного воздуха - он осторожно теребит их, и лишь тогда ощущает тепло. Я знаю, что ты чувствуешь. Пустота. Которая накатывает, когда ты куда-то бежишь, что-то делаешь со своей жизнью, развлекаешься, и внезапно вспоминаешь, что дорогого тебе человека больше нет. И тогда ты задаешь себе вопрос - а смысл? И тебе хочется в тихую гавань, утонуть там в своей печали о том, что никогда не будет как раньше. Так, Рэйвен? Все хорошо, все хорошо, - повторял Лутцгер мысленно, и в этом ему можно было верить. Рэйвен можно было бы плакать сейчас на его груди, в полной уверенности, что он понимает, пока она бы слушала вполуха его бесполезные "Простите меня, простите", если бы не третий-лишний. - Ваши документы в порядке, - сухо произнес коп, отдавая паспорт. Рэйвен не пошевелилась, и Лутцгер поспешил сам взять кожаную корочку, глядя на стража порядка с немым вопросом, потому что тот, кажется, хотел сказать еще что-то. Полицейский действительно кашлянул и добавил: - Последний вопрос, который необходимо прояснить. С вашего мобильного телефона около часа назад был сделан звонок нам, который сразу же был сброшен, - это было сказано металлическим тоном, как будто говорящий читал протокол, - Вы как-то можете это объяснить? Что за ерунда?.. Поднятая в знак удивления бровь Гробовщика могла означать "Я понятия не имею, о чем вы, это какая-то ошибка". Он надеялся, что полицейский понял его именно так, потому что под спокойным удивлением законопослушного гражданина пульс устраивал гонки с мыслями: Она же сказала, что не звонила? Ошиблась во хмеле сама? Или обманула меня? - Вы уверены? - Вы уверены, офицер, что эта женщина сейчас не поведает вам обо всех моих грехах? Ноа не мог быть уверен. Должно быть, сейчас, под гнетом напряжения, в котором он находился последние часы, логично было впасть в паранойю, бояться, подозревать, злиться, будто Рэйвен что-то ему должна, перестать ей верить... Но Лутцгер даже не отдернул руку от ее волос, наоборот, приложил ладонь к ее затылку еще крепче, не отстранился, даже не почувствовал себя обведенным вокруг пальца, одураченным или униженным. Все, что ощутила Рэйвен - это то, как он задержал дыхание на вдохе, словно продолжая ее громкий выдох, и как под рубашкой напрягся его пресс. Все, что Ноа ощущал теперь - это власть этой женщины над ним, которую он не торопился с себя стряхнуть, словно принимая ее, словно заранее парадоксально считая ответ девушки верным перед лицом опасности разоблачения, грозящей им обоим. Скажи что-нибудь.
Raven Adams: Казалось, она не сможет больше подняться. Не сможет взять себя в руки, перешагнуть через накатившую волну безысходности, стряхнуть с плеч тяжелый груз боли потери и чувства вины. Так и будет стоять, уткнувшись в Лутцгера, грея руки под его пиджаком, прижимаясь к его груди, выдыхая в его шею и чувствуя на голове его успокаивающую ладонь. Ей и правда стало легче - какое-то далекое, забытое ощущение, словно бы родом из прошлого, которое стерлось из памяти, и лишь эхом смутно напоминает о себе, опустилось на нее вместе с прикосновением его пальцев к волосам. Рэйвен вздохнула свободнее, повела головой, словно пытаясь устроиться удобнее, но вернуться из пропасти была еще не готова. Время замедлилось, тянулось, будто липкая патока, секунды казались минутами, минуты - часами, бесконечными и странными, уходящими из ниоткуда вникуда, словно и не было его вовсе, этого времени, словно так можно провести всю жизнь - на его плече, спокойно и безопасно, а все, что необходимо вне, сделают за тебя. Уберегут, закроют, убаюкают, и ласково удержат рядом, если попробуешь вырваться - "куда, зачем, не пущу"... "Все уладится. Просто будь рядом." Поэтому когда Рэйвен почувствовала, что что-то изменилось, что Гробовщик напрягся сам, что дыхание его сбилось, разрушая иллюзию придуманных воспоминаний, и вынырнула в настоящее, то испугалась. Испугалась того, что она провела в этом странном забытьи слишком много времени. Что не реагировала на требования копа, не слышала его слов, и не могла понять, что в действительности от нее нужно сейчас. А что-то было нужно, иначе не возникла бы эта пауза, ощущаемая едва ли не физически тяжестью, ожиданием, словно бы немым укором. И этим напряжением Гробовщика, его растерянностью, его непониманием и неспособностью договаривать за нее ее же реплики, поскольку от них зависит исход всего действа. И если она не вмешается, не ответит, не сделает того, что должна, все закончится еще хуже... Чуть подняв голову, Рэйвен посмотрела через плечо Лутцгера на проносившиеся мимо машины. Странно... Ей казалось, что весь мир зашатался под ее ногами и рухнул вместе с ней в бездну отчаяния и боли, а он, этот мир, стоит себе как ни в чем не бывало, все так же занятый, деловой, шумный, равнодушный и сверкающий. И не было ему никакого дела до нее с ее утратой, с ее страхами и попытками спасти себя и заодно случайного ей человека от близкого и крайне неприятного общения с полицией. И только этот человек - чужой, совершенно чужой и не нужный ей - все еще ласково скользит пальцами по ее волосам, словно бы пытаясь сказать, что понимает, как ей больно сейчас, и дает пусть иллюзорное, но все-таки чувство безопасности и не-одиночества... Скорее в благодарность за это ощущение, чем от чего-то еще, она ненадолго прислонилась головой к его щеке, пытаясь выстроить хотя бы примерно, о чем ей предстоит говорить сейчас, что ждут от нее оба мужчины, пытаясь вклиниться в наугад слепленный сюжет, который она же сама и начала, и из которого так неосмотрительно выпала. Я похоронила тебя сегодня... Но проживу это позже. И не в камере предварительного заключения. Прости меня, папа. Я должна это закончить. Рэйвен лихорадочно прокручивала в памяти слова, которые произносили мужчины, пока она пыталась справиться с накатившим приступом отчаяния, цепляясь за Лутцгера, как за последнюю соломинку. Она ведь их слышала, определенно слышала, просто смысл не восприняла, занятая собой и тем, чтобы никто, кроме одного человека, за ворот рубашки которого она судорожно дышала, не понял, что с ней происходит на самом деле. И вот теперь надо было восстановить в памяти эти слова, воспроизвести, словно пленку в магнитофоне, и на этот раз вслушаться, понять, осознать. И отреагировать уже, и продолжить играть, и обнимать этого мужчину рядом не потому, что ей невыносимо больно, и не потому, что ей нужна его поддержка, а исключительно потому, что коп должен убраться восвояси, не арестовав никого из них и поверив, безоговорочно поверив, что они - всего лишь влюбленная пара, чье уединение он нарушил своим внезапным появлением. Вспомнила, прокрутила, чего-то явно не хватало, но смысл уловить удалось... звонок. Все-таки это ее звонок. Все-таки это ее вина... Что ж. Тем лучше. По крайней мере, ей понятно, что говорить и делать дальше. Только бы ее случайный партнер не помешал ей... Она развернулась, все еще обнимая Лутцгера одной рукой под пиджаком, а другую положив ему на грудь, слегка теребя пуговицу на рубашке - самую верхнюю из застегнутых, будто желая ее расстегнуть поскорее, и не в силах удержать себя от невольной демонстрации этого. Улыбнулась уголками губ, недоуменно скользнула взглядом по полисмену - "ах вот вы о чем... а я-то думала..." - Звонок, говорите?.. Хм... Мне кажется, я начинаю понимать, в чем дело... Оторвав руку от груди Лутцгера, она порылась в кармане своего плаща и достала телефон. Попыталась включить, но безуспешно. Продемонстрировала его полисмену - "разряжен", бросила обратно, и вернула руку на грудь мужчины, небрежно поигрывая ноготками с пуговицей его рубашки. - Где твой телефон? - легко поинтересовалась девушка. Их взгляды встретились, и Лутцгер без труда мог прочитать в ее глазах тревогу - где-то глубоко, так, что полицейскому из-за разделявшего из расстояния, ночной темноты и ярких вспышек фар эту тревогу было не разглядеть. Но не настолько глубоко, чтобы скрыть ее совсем. Вопрос тоже был лишь репризой спектакля. Рэйвен великолепно помнила, где остался телефон Гробовщика... Но демонстрировать это было нельзя, как нельзя слишком быстро "вспомнить" ненужные детали и подробности события, если стремишься скрыть что-то, с ним связанное.
Noah Lutzger: Наверно, так себя чувствуют бездарные актеры, когда их партнеры на сцене вдруг забывают слова - досаду, чувство вины, страх и неловкость одновременно, когда понимаешь, что ничего не можешь сделать, не можешь суфлировать, когда предчувствуешь, что зритель вот-вот не купится, что провал твоего коллеги тянет за собой и тебя - по его вине. По твоей вине, когда ты не в силах помочь ему, вы умрете на сценической площадке вместе, ибо представление не существует разрозненно по ролям. На секунду это кажется предательством, потом - общим крахом и личной ошибкой. И после минутного прилива недоверия и паранойи, твоя первая мысль - "Не бросайте меня, что бы вы не задумали". И первое чувство - облегчение, когда Рэйвен возвращается на сцену, чувственно теребя пальцами верхнюю пуговицу его рубашки, и Лутцгеру становится тесно в вороте от нехватки дыхания. Он украдкой старается заглянуть в ее глаза, чтобы увидеть, не стоят ли там слезы, чтобы уловить хоть самый туманный намек на то, что у нее на уме, потому что спокойное "Мне кажется, я начинаю понимать, в чем дело", которое она мурлычет, дает слабую надежду, что девушка не станет делать глупостей. Да нет же, если бы она хотела сказать правду, это произошло бы прямо сейчас, - успокоил себя Ноа. - На мне бы защелкнулись наручники, прежде чем я успел бы выпутаться из ее рук и перепрыгнуть через капот соседней машины. Бежать неправильно. Почему я об этом подумал?.. Если это случится, ни слова про труп, милая, ни слова. Я не хочу, чтобы завтра ты не сняла трубку. Отмотать назад. Отпустить Рэйвен одну, до того, как он попадет за решетку по ее милости. Убедить полицию любым способом, что она ни о чем не знала. И тогда он попросит переписать из телефонной книги номер своего адвоката, из начала, со страницы с буквой "А". Он позвонит по нему и спросит, как она добралась до дому, и все ли в порядке. Он получит сдержанный ответ будничным тоном, за которым - страх того, что он снова впутает ее в историю, снова создаст неприятности. Пускай она узнает, откуда он звонил, лишь по голосу дежурного, возвещающего, что говорить осталась одна минута. "Где вы?" - поинтересуется она невзначай. "Неважно." - "Вас арестовали?" - "Это не должно вас заботить". Она что-то еще скажет, но разговор прервется, и когда это случится, его тонкая связь со своим скорбящим и пьяным альтер эго пропадет тоже, и он будет совсем один. Но сейчас он чувствует эту связь кожей, греясь прикосновением руки к грудной клетке, которое странным образом успокаивает, дает чувство уверенности в том, что все идет как надо, что Рэйвен сейчас вспомнит текст, который идеально подойдет к задуманному ими сюжету - так уверенно и естественно звучит вопрос девушки. На мгновение Лутцгеру кажется, что ее рука вот-вот по-хозяйски скользнет во внутренний карман пиджака в поисках мобильника, затем обыщет карманы брюк со всей хмельной непосредственностью и нежностью, и ему хочется встряхнуть плечами от нового прилива адреналина, неожиданного и опять какого-то полузабытого. Смущение заковало Гробовщика во второе кольцо напряжения, и он почувствовал, что двигается как робот, обескураженно хлопая себя по карманам. Телефон всегда лежал во внутреннем, с выключенной вибрацией, потому что та всегда заставляла его вздрагивать от звонка. А сейчас там было удручающе пусто, а Ноа совершенно об этом позабыл. На автопилоте он сунул в карман паспорт Рэйвен, который все еще держал в руке. - Кажется, оставил в офисе, - передернул он плечами. Это плохо? - одними глазами спросил Лутцгер Рэйвен, как только их взгляды встретились, и увидел в ее глазах затаенную тревогу, как отражение собственного боязненного состояния. - Что вы вообще задумали? И кого из нас сейчас боитесь? Этого взгляд Рэйвен ему не сказал, а за кого она боится, Ноа понимал прекрасно, сам все еще опасаясь за судьбу человека, который должен был выйти из этой воды сухим, когда закончится день их общей тревоги и общей скорби.
Raven Adams: Хорошо, что он не помнит про телефон. Или понял ее задумку и удачно сыграл?... Неважно. Главное, чтобы коп поверил - нужный им мобильный, вещь, вокруг которой сейчас закручиваются спиралью две судьбы, не имеющие ничего общего кроме этого проклятого телефона, не занимает ничьи мысли. И вообще ровным счетом ничего не значит... как и вся эта ситуация. Рэйвен закусила нижнюю губу и потянулась к Лутцгеру, коснулась рукой его лица. Подушечкой большого пальца скользнула по его рту, по линии губ, на миг прижав палец сильнее, чем было нужно для этого легкого и чувственного жеста. "Молчите, молчите ради Бога, что бы я ни сказала". Ее план был дерзок, смел, вызывающ, но других вариантов не имелось, и даже если Лутцгера сейчас озарит гениальная идея, ему придется придержать ее при себе, потому что... это ее выбор. Она так решила. Ей абсолютно все равно, что подумает полисмен про нее и ее "возлюбленного", ибо что бы он ни подумал - это будет лучше, чем правда. Рэй прикрыла глаза и приблизилась почти вплотную, прижалась к Гробовщику, вновь оттягивая внимание на себя. Да, она все еще женщина, все еще пьяна, все еще желает своего мужчину - жарко, ненасытно, каждой клеточкой тела. Вы видите, что вы лишний, офицер?.. Казалось, еще секунда - и вместо мягкой подушечки пальца ко рту Лутцгера прикоснутся ее губы, зовущие и требовательные, приказывающие выкинуть из головы полицейского, мобильный, трупы в подсобке и всю прошлую и будущую жизнь, концентрируя сам смысл существования в поцелуе... Но вместо поцелуя - полная сожаления улыбка. Вместо прикосновения губ - мягкость волос на щеке. Рэйвен развернулась к полисмену, невольно утопив в черной волне нижнюю половину лица Ноа. Прижалась спиной к его груди и потянула на себя полы пиджака, как будто подчеркивая лишний раз, что этот мужчина - в ее полной и безраздельной собственности, в ее власти, и она может делать что угодно как с ним, так и с любым предметом или вещью, что принадлежит ему. - Офицер, вам еще что-то нужно от моей машины? - поинтересовалась девушка деловым тоном, который нарушало разве что слегка неровное от алкоголя звучание. - Открыть вам багажник, или аптечку показать?.. - ни грамма иронии, лишь готовность добропорядочной американки выполнить все требования доблестного представителя закона. - Если нет, то давайте вернемся в офис. Я замерзла, - зябко поежившись, Рэйвен запахнула, наконец, плащ и обхватила себя руками. Это было правдой лишь отчасти - хотя коньяк на прохладном воздухе выветривался, и согревающее действие его уменьшалось тоже, но было еще не слишком поздно и холодно, да и пробыли они на улице не так долго, чтобы она всерьез успела замерзнуть. Но ледяная волна отчаяния, из которой Рэй сейчас выбиралась в реальность, казалось, заморозила все изнутри, создавая почти физиологический эффект. Узкоглазый полицейский окинул внимательным взглядом ее авто, немного помедлил, и в конце концов выразил желание вернуться в офис Гробовщика. Что он ждет объяснения по поводу звонка, коп добавлять не стал, но это и без того легко читалось по его лицу. Рэйвен же комментировать ситуацию не спешила, уже привычно взяв Лутцгера под руку по дороге обратно. Осознание того, что все может оказаться проще, чем она боялась, несколько успокоило девушку, и в пути, зябко придерживая на груди стремящиеся распахнуться полы плаща, она вполголоса делилась с Ноа планами и заботами их совместного будущего. Из этого неторопливого и казавшегося естественным разговора Гробовщик узнал, что на следующей неделе им вдвоем нужно обязательно заехать к Хорасу, его жена просила купить китайского листового чая - ну, того, что они привозили ей в прошлый визит месяц назад. Ей очень понравился, но она не помнит названия, и упаковку выбросила. А одна знакомая посоветовала Рэйвен неплохую фирму по производству и установке мебели; давно пора заняться домом, хотя и для офисов у них есть предложения, она возьмет для Лутцгера каталог. И, кстати, в воскресенье ее звали в новое японское кафе, он присоединится или у него другие планы? Конечно, время подумать есть, но не так много - пусть он позвонит ей завтра и скажет, от этого зависит, какой резервировать столик. Кстати, если он пойдет, то наконец-то познакомится с Джейкобом... Все это были ее личные дела и заботы, в которые она легко и незаметно вплетала Ноа, как будто их жизни действительно текли в унисон, создавая иллюзорное общее, где разрозненные "ты" и "я" преобразовывались в уютное, теплое и надежное "мы". И дело даже не в том, чтобы всерьез поделиться планами... просто импровизировать в нюансах сложно, всегда есть риск, запутаться и выдать себя с головой. Если уж врешь в чем-то одном - во всем остальном лучше говорить лишь правду. Вряд ли полисмен слышал каждое ее слово, но она и не стремилась к вычурной демонстрации, обходя тем не менее лишние подробности, и убивая таким образом сразу двух зайцев. Во-первых, давая офицеру понять, что у пары есть что обсудить, есть чем заняться тогда, когда он не видит и не слышит... И во-вторых, отвлекая саму себя от ощущений, настойчиво бившихся за каменным блоком, который она наспех поставила внутри после эмоционального срыва. Истончившиеся оголенные нервы грозили очередным взбрыком, если она хотя бы попробует прислушаться и понять. Это ведь просто игра... и завтра она будет думать то же самое.
Noah Lutzger: It's all a game, Avoiding failure When true colors will bleed. All in the name Of misbehavior And the things we don't need. Все-таки я пьян, - констатировал Лутцгер, когда Рэйвен настойчиво и твердо очертила его рот подушечкой пальца, и его роботоподобное тело замерло, обуздывая нервную дрожь, а губы сжались, чтобы не захватить этот нежный палец и не попробовать его на вкус, как будто она, самозабвенно играя с его лицом, даже с мимикой, прислоняясь к нему спиной и подчеркивая, насколько они едины, требовала от него именно этого, а не призывала к молчанию. Как скажете. Если я правильно делаю, веря вам, и вам удастся уладить это недоразумение, честь вам и хвала. Их руки одновременно коснулись дверцы "Шевроле", захлопывая ее, и через пару минут они уже двигались к офису в такт размеренным шагам полицейского. На этот раз Гробовщику не пришлось следить, какое направление выберет его спутница; задавать шаг, позволяя Рэйвен облокачиваться на свою руку, стараясь не ускоряться, чтобы она успевала за ним, было приятно. В неведении особенно важно чувствовать твердую почву под ногами и знать направление, пускай ты идешь по обычному городскому асфальту под руку с человеком, который возбуждает тебя чувством контроля над тобой и тем, как ниточки этого контроля удобно на тебе сидят. С человеком, который упорно и многословно притворяется, что у вас есть общее настоящее и будущее - не утрата, не нескончаемое число годовщин, которые вы проведете в трауре, не минуты скорби, навсегда вырванные из ваших жизней, а что-то иное, настоящее, дружеское, человеческое, ощущаемое так же реально, как сознание того, что у вас есть и общее прошлое, и оно больше и богаче тех нескольких вечерних часов, за которые вы успели пережить вместе многое. Или только он это заметил? - Конечно, я с вами, - тихо усмехнулся Лутцгер в ответ на приглашение в кафе, будто напоминая, как совсем недавно сделал Рэйвен предложение поужинать, показавшееся диким им обоим. Он не смог удержаться от иронии, укротившей на мгновение тревогу, но лицо Гробовщика могло выдать его лишь отчасти. Эта история ему понравилась, получила, пожалуй, единственный членораздельный и вразумительный ответ в их беспечном импровизированном диалоге. Ноа терялся в картинках, которые Рэйвен раскладывала перед ним с хаотичной быстротой: места, люди, планы - что из этого в действительности являлось частью ее жизни, а что она выдумала пять секунд назад на ходу? Вряд ли он когда-либо узнает об этом, а пока есть время, можно лишь гадать... Вот "Джейкоб" звучит так, как будто этот человек реален - судя по тому. как она произносит это имя, как двигаются ее губы, как перекатываются на языке звонкие согласные. Отчим? Знакомый? Патрон? Муж? Возлюбленный?.. Варианты закончились, когда Гробовщик ступил на порог конторы и отпер дверь. Пропустив спутницу вперед, он ровным шагом прошел в кабинет, по дороге обернувшись к Рэйвен, словно ища подтверждения, что действует правильно. Ощущение на его пальцах, оставшееся от прикосновения ткани ее плаща, сказало, что да. Лутцгер подобрал телефон с дивана и вышел из кабинета. - Вот, пожалуйста, - коротко произнес он, держа аппарат в протянутой руке, не понимая, кому его лучше вручить - полицейскому или девушке.
Raven Adams: Место действия: бюро ритуальных услуг Лутцгера. Наверное, удобнее было бы остаться в плаще, выпроводить полисмена, и спустя несколько минут уйти самой, но даже такая мелочь может оказаться несостыковкой в их слаженной легенде. Пусть этот китаец с хитрым взглядом не сомневается, не сомневается ни на миг - она не планирует никуда идти. По крайней мере, в ближайший час... или сколько там потребуется времени паре влюбленных, чтобы успеть насладиться друг другом вечером в будний день, когда на следующее утро опять придется работать, решать какие-то дела, полноценно жить, не падая с ног от усталости и недосыпа... Пока Гробовщик ходил за телефоном, Рэйвен сняла плащ, и затем небрежным, кажущимся привычным жестом скинула его на руки Лутцгера, обменяв на мобильник. Мужчины молча и в ожидании стояли рядом, пока та, от которой сейчас зависел исход всей ситуации, неторопливо и совершенно спокойно сняла блокиратор кнопок, залезла в список исходящих вызовов (хорошо, что потренировалась до ухода - сейчас наметанный глаз офицера мог бы зацепиться за нерасторопность), нашла тот самый звонок. Несколько секунд соединения с известным с пеленок каждому номером 911. Рэйвен продемонстрировала полисмену экран мобильного, и... неожиданно замялась, стушевалась, опустила голову и смущенно кашлянула, легонько потерев нос пальцами свободной руки. Ее растерянный взгляд скользнул по лицу Лутцгера, словно бы она искала у него поддержки, а затем остановился на копе, который, казалось, уже готов был открыто выразить нетерпение и недовольство. - Дело в том, что... когда мы... - она запнулась. - То есть, когда я... - Рэйвен выразительно закусила губу и вновь перевела глаза на Лутцгера. И именно в этот момент что-то в ней переменилось. Взгляд, до того бывший смущенным и неуверенным, неожиданно стал горячим, чувственным, осязаемым физически, глаза сделались порочными и словно бы зажглись маленькими огоньками. Открыто, ничуть не прячась, она опалила Лутцгера взглядом - сначала лицо. Губы. Ниже. Голую шею, затем грудь. Ниже. Пресс сквозь рубашку. На миг споткнулась глазами о ремень брюк. Еще ниже... Нахально, жарко, безнаказанно она целую секунду смотрела туда, куда никогда бы не осмелилась взирать приличная женщина... в случае, конечно, если интересующий ее объект не стриптизер в процессе работы или не постоянный ее любовник. ...Огонь, который она так старательно выражала взглядом, отразился, обжег ей лицо и воздух, который она вдыхала, метнулся по венам, проникая в каждую клеточку тела. Гранитная скала, отсекающая дорогу ее истинным ощущениям, пошла трещинами. Но, быть может, именно это и придало действиям Рэйвен ту чувственную искренность, без которой ее вполне можно было бы упрекнуть в наигранности и неправдоподобности... ...Девушка перевела порочный пламенеющий взгляд на полисмена - в упор. И вновь заговорила, но теперь в ее голосе не было излишней робости и смущения. Теперь он звучал в унисон с ее взглядом - огненно и чувственно... и, на удивление, открыто и ровно, не оставляя ни малейшей тени сомнения, что она говорит правду. - Дело в том, что телефон лежал у Ноа в кармане брюк. И... несколько мешался, - короткая улыбка уголком губ. - То ли блокировка клавиатуры не включилась автоматически, то ли я ее случайно сняла, и потом еще нажала пару кнопок - не знаю, но мне послышался посторонний голос. Я достала его мобильный, машинально нажала на сброс, даже не всматриваясь... Ноа, мне кажется, вообще ничего не заметил, - только сейчас Рэйвен вновь одарила его взглядом и понимающей улыбкой. - Про телефон я потом забыла, как видите, он так и провалялся в кабинете до настоящего момента. По времени все совпадает, других исходящих звонков нет... сами посмотрите, - она опять протянула телефон полицейскому. - Получается, я случайно набрала 911, а потом сбросила. Извините. Рэйвен замолчала, ее внутренний огонь тоже, казалось, почти перестал опалять, уступив место ровному спокойному пламени. Теперь в ее облике не было ни нервозности, ни смущения, ни растерянности. Только невозмутимая выдержанность с толикой вины за собственную бестолковость, из-за которой двум полисменам пришлось ехать что-то проверять в ночи. И, быть может, еще крохотная просьба во взгляде - "я не думала, что так выйдет. не наказывайте сурово за ложный вызов". ...Глубоко внутри все мелко дрожало, осыпалось и плавилось, гранит сильно искрошился, но выдержал.
Noah Lutzger: (С)нежная лавина сошла за шиворот Лутцгеру и растаяла, встретившись с его раскаленным телом, к которому Рэйвен только что поднесла спичку, заставляя кожу трепетать, куда бы ни падал ее обжигающий взгляд, заставляя легкие бежать вдогонку дыханию, которому было жарко внутри и холодно снаружи. Впрочем, "за шиворот" - наверно, не особенно подходящий образ, потому что под взором девушки Ноа почувствовал себя совершенно голым. Словно ворот его рубашки больше не давил шею, словно на нем не была застегнута верхняя пуговица, которую Рэйвен недавно ласкала пальцами. Словно его сердце посылало удары в воздух, а не в кожаную корочку паспорта девушки, засунутого во внутренний карман. Словно его одежда валялась где-то внизу, открывая не только физиологические реакции его бедного тела, но и мысли. Она проделала это в одну секунду, прежде чем Лутцгер успел бы отыскать фальшь в ее игре, прежде чем блокировал бы воображение, острым взглядом срезала все пуговицы, молнии и пряжки. Одним легким движением, которого он не ощутил непосредственно. Так можно сорвать с человека банный халат, лишь легонько потянув за пояс. В полутемной комнате, похожей на гостиничную, с приглушенным бормотанием телевизора, с задернутыми шторами, где его ладони мягко и неуверенно касаются ее плеч, и он - ее... Я этого недостоин. - думает Лутцгер, стоящий под взглядами женщины и полицейского, и Лутцгер в его фантазии, в которую сплетается объяснение Рэйвен и непонятно откуда вырванные обрывки непостижимой для его памяти картины, фантазии, которая бьет по его нервам сильнейшим смущением от чувства, что в данный момент его мысли настолько обнажены перед ней, что ему хочется прикрыться плащом, перекинутым через предплечье, или притвориться вешалкой для него. Вместо этого Лутцгер просто роняет плащ. Кажется, я только что все испортил. Но внимание полицейского всецело приковано к Рэйвен, и реакцию Гробовщика тот фиксирует, лишь когда пуговицы плаща звякают от пол. - Все в порядке? - спрашивает он, пока Ноа подбирает плащ и отряхивает его, и скрытая насмешка в голосе гостя немного приводит его в чувство, вынуждая выпрямиться и сконфуженно кашлянуть, как бы говоря: да, все это чистая правда, только не стоило раскрывать такие интимные подробности, дорогая. В то же время Гробовщик понял, что объяснение, которое Рэйвен дала полицейскому, как нельзя лучше вписывается в ситуацию, судя по тому, как глумливо смотрит сейчас на него тот, копаясь в меню его телефона. Ничего интересного ты там больше не найдешь. Лутцгер вряд ли придумал бы экспромтом что-то столь же убедительное, а если бы придумал, то у него язык не повернулся бы это озвучить, и Ноа сгорел бы со стыда, подобного тому, какой сейчас не отпускает его, не давая забыть образы, навеянные его воображению пронзительно откровенным взглядом Рэйвен, на которую он сейчас не смеет поднять глаз. Это как заниматься любовью на людях - ты получаешь удовольствие, но фон и стыд мешают сполна насладиться им. - Извини... любовь моя, - Лутцгер быстрым движением стряхивает с плаща последние несуществующие пылинки, а его язык едва слушается, называя так женщину, порочные мысли о которой Ноа так отчаянно силится скрыть. И взгляд его на девушку короткий, словно из страха, что его вновь опалят до костей, и эмоции выйдут из-под контроля. Пора признать, что, кажется, я запал. Но нечего и думать об этом. - Возьмите, - сказал коп, закончив осмотр телефона и возвращая его Лутцгеру. По всей видимости, осмотр не совсем удовлетворил его: ни видео, ни детской порнографии, все мелодии стандартные - скука смертная. - И в следующий раз вынимайте из кармана. - Полицейский многозначительно повел бровями и, хлопнув Ноа по плечу, направился к выходу. - Извините за беспокойство и приятного вечера. Мэм. - Прощаясь с Рэйвен, он поднял руку к воображаемому козырьку. Гробовщику казалось, что на его лице так и читалось: "хорошую байку я сейчас расскажу напарнику, обхохочется". Ну и рассказывай. Только сразу после того, как расскажешь, забудь о нашем существовании, парень. Сделай одолжение, - подумал Ноа, пробубнив слова прощания и закрывая за ним дверь, к которой сам тотчас же привалился спиной, поднял на Рэйвен глаза, на дне которых угадывалось былое напряжение и смущение, и изможденно и добродушно произнес: - Вы меня до смерти напугали.
Raven Adams: Все закончилось даже быстрее, чем она думала. Финальные штрихи пьесы - ободряющий взгляд Лутцгеру, уронившему ее плащ, чуть виноватая улыбка копу, и ровное спокойствие до того самого момента, как дверь за полицейским затворилась, - и Рэйвен перевела глаза на Гробовщика. Губы девушки нервно дрогнули, словно пытаясь улыбнуться на его слова, а затем в ее взгляде что-то надломилось, как будто уход полисмена выдернул стержень, который поддерживал ее последние полчаса. Вместо ответа Рэйвен, повторяя движение Лутцгера, прислонилась спиной к стене, колени ее подогнулись и девушка сползла вниз, села на корточки, пачкая в пыли подол черной юбки, склонила голову, занавешиваясь волосами, и закрыла лицо подрагивающими ладонями. - Простите, - глухо прозвучал ее голос. - Простите меня. Казалось, она просила прощения за все сразу - и за вызов полиции, и за свою дерзкую идею, и за все эти волнующие и вынужденные прикосновения, но, наверно, более всего - за порочный взгляд, явившийся частью объяснения. Она должна была дать понять копу причину звонка, словами или глазами. Словами - не смогла... Не стоило всего этого делать, - уже в сотый раз за вечер пронеслось в голове. Но ее словно подталкивало что-то, не позволяя уйти, не позволяя спастись, рождая в воображении линию поведения, которой она безоговорочно слушалась, как будто других вариантов быть просто не могло. А теперь - коп ушел, из-под двери подсобки отчего-то потянуло холодом, и Рэйвен вновь не знала и не могла объяснить, почему у нее опять нет сил подняться и сбежать из этого места, от этого человека, от всей этой ситуации. И почему ей так стыдно, что посторонний, совершенно посторонний мужчина, теперь, видимо, готов посчитать ее за проститутку - за все ее игры с ним, за чувственные прикосновения, за объятия и разговоры, и особенно за взгляд, который она себе позволила, выбив его из равновесия до такой степени, что он выронил из рук ее плащ. - Простите, - еще раз, совсем тихо. Она выбила его из равновесия взглядом, а он ее - выбивал тем, что ей отчего-то было не наплевать, как именно он ее воспринимает. Слишком мало в ее жизни людей, мнение которых для нее действительно важно. Слишком долгой дорогой каждый шел к тому, чтобы стать одним из. А этот мужчина, скромный, доброжелательный, смущающийся, но уверенный, легко и быстро занял место, предназначавшееся не ему. Занял, несмотря на то, что едва не убил ее, что напугал до полусмерти, что стал невольной причиной ее виртуозной лжи полиции. И даже теперь - ей приходится ждать, пока полисмены уедут, почти сидя на полу в коридоре похоронного бюро, чувствуя дрожь в коленях и жар на щеках, не в силах поднять на него взгляда, потому что и так... смотрела и видела уже слишком много. Ей было бы проще уйти, не разговаривая больше с ним. Чтобы не пришлось разбираться в самой себе, по какой такой причине этому человеку позволено больше, чем многим из тех, кого она знала не первый год. Она бы просто выкинула его из головы - как нелепость, случайность, как того, кто поймал ее на слабости, на боли, на растерянности, и проник внутрь не потому, что действительно имеет какое-то значение для нее, а всего лишь оттого, что оказался рядом в нужный момент. Она бы выкинула и залатала брешь, чтобы никто не посмел больше пользоваться ее болью как дверью... Ей будет проще, если он сейчас поймет ее, повесит плащ на вешалку и уйдет в свой кабинет. И не станет высовываться до того самого момента, пока она не найдет силы подняться, забрать плащ и уйти. Она закроет за собой дверь. Он запрет эту дверь, когда она уже уйдет. И они никогда больше не встретятся. Никогда. Никогда...
Noah Lutzger: Закрыть глаза. Это будет занавес. Рассеянно повесив плащ на вешалку, Лутцгер опустился на корточки следом за гостьей, прислонившись спиной и затылком к двери, через которую с улицы не доносилось почти ни звука. Ноги держали бы его неплохо, но былое напряжение, только начавшее отпускать его нервы, сцепило конечности свинцовой усталостью. Кроме того, Ноа хотелось. чтобы их с Рэйвен глаза находились на одном уровне, пускай сейчас ему и стыдно в них посмотреть, и разговаривать только так, на равных, как лицедей с лицедеем, как сообщник с сообщником. Смотреть на нее сверху вниз, ослабевшую, обмякшую, сжавшуюся в комок, было невыносимо, и Лутцгер давил в себе желание примоститься рядом, обнять и сказать ей, что все позади, из страха, что девушку с новой силой захлестнет чувство вины за то, что он якобы принял ее флирт за чистую монету, флирт гениальный, после которого осталось причудливое послевкусие от ощущения обладания, когда все его естество потянулось к ней, обладания вещью, от которой Рэйвен сейчас заслонилась блестящей стеной волос, опустив голову и не подозревая, что это ощущение все еще держит ее визави. Только не плачь. Без этого спектакля все могло обернуться гораздо хуже. Давайте вместе вернемся в реальность, если это еще возможно, и перестанем себя корить. Гробовщик перевел взгляд с девушки на потолок, затем на дальний угол помещения, и в конце концов вернул его Рэйвен, после слов которой на мгновение воцарилась такая тишина, что ему показалось, будто воздух имеет консистенцию ваты. Я сказал "напугала"? Неверное слово. - Не надо просить у меня прощения... Я не имел в виду, что... Если бы не вы... - попытался выдавить Ноа из себя, но смущение дробило фразы на бессмысленные отрывки. - Это вы простите меня за то, что впутал вас в историю, - закончил он с усилием, проведя рукой по лицу. Кратковременная темнота в глазах, казалось, вернула ясность мыслей. - Мне следовало сразу попросить вас уйти, когда вам надо было позвонить, я ведь знал, что они придут... Но мне хотелось сделать что-то для вас. - Лутцгер осекся, понимая. что зашел за границу, где придется давать объяснения, если, конечно, Рэйвен проявит достаточно любопытства, чтобы их попросить. - Простите, что этот день прошел для вас ТАК по моей вине. Знаю, вы скорбите и не заслуживаете того, чтобы кто-то нарушал сейчас ваш покой. А я нарушил и свой траур в память о своем отце, и ваш. Простите меня, Рэйвен. Казалось, столько за одну реплику он не произносил за весь вечер, и, когда Ноа закончил свою неторопливую речь, его схватила за горло одышка. Простите за то, что напугал вас до смерти. Простите за то, что еще услышите в своей жизни мой голос. Простите за эту ситуацию с полицией и за то. что и как я о вас думал, и как этим упивался. Я не знаю, что на меня нашло, - продолжил он уже мысленно, чувствуя себя так. словно влез в незнакомый уютный дом с грязными ботинками и оставил на всей мебели отпечатки пальцев. Хозяйке вряд ли понравится видеть следы его присутствия, а ему так хотелось бы понять, что это было за безумие, заставившее его плясать под ее музыку, беспрекословно и точно повинуясь ритму, это размытое и неясное дежа-вю, и главное - чем тот, наигранный и прожитый Лутцгер отличается от теперешнего - закованного в неловкость и чувство вины и сожалеющего не только о том, что испортил Рэйвен день траура, но еще и о том, что так и не успел найти ответы, прежде чем занавес упал. Дышать стало гораздо легче. Легкие расправились, наполняясь кислородом, и напряжение стекало с Ноа невидимыми потоками, позволяя расправить плечи, но часть засела где-то глубоко под грудиной, не давая сделать полный выдох. Может быть, ему не давал расслабиться тот факт, что Ноа никак не мог вспомнить - а слышал ли он рокот мотора отъезжающей полицейской машины. - Вы не против, если я закурю? - сказал Гробовщик, не дождавшись ответа девушки. Наверно, нужно было набрать номер на телефоне, который он взволнованно вертит в руках, и вызвать такси. Ноа был почти уверен, что гостья только этого и ждет, но его пальцы медлили, а затем вовсе отложили аппарат на пол, чтобы взяться за пачку сигарет.
Raven Adams: Медленно отняв руки от лица, Рэйвен обессиленно посмотрела на него, сидящего у двери в той же позе, что и она, словно бы подчеркивая тем самым - они все еще единое, все еще на одной волне, все еще в одной, общей, ситуации. Посмотрела сначала сквозь завесу из волос, потом не слишком уверенными жестами отвела пряди за ухо; они не держались, вновь срываясь на ее лицо, закрывая щеку и линию взгляда, но девушка с упорством пристраивала волосы так, чтобы не мешали видеть, и, справившись с непослушными прядями (ей показалось, это заняло целую вечность), опять перевела глаза на Лутцгера. Его слова чем-то ее зацепили, она определенно должна была переспросить, заострить внимание, но говорить обо всем этом здесь и сейчас казалось невозможным, как будто сознательно продлевая разговором то, что должно было уже завершиться, как весь их спектакль перед полисменом, как это видимое единение двух совершенно чужих друг другу людей, и девушка отпустила это ощущение так же, как и чувство собственной вины, едва не утопившее ее с минуту назад, а теперь медленно, словно океанский отлив, отступавшее - с каждой волной все дальше. Рэйвен откинула голову назад, прижалась затылком к холодной стене, закрыла глаза. Вдохнула глубоко и выдохнула - "Все в порядке, все хорошо, все хорошо..." И только тогда ответила с какой-то рассеянностью в голосе, не открывая глаз: - Курите, конечно... Она сама бы тоже закурила, наверное. Она курила редко, но это, похоже, был один из тех случаев, когда ей это было необходимо. Чтобы выдержать, чтобы перешагнуть, чтобы не сломаться. Чтобы снять нервное напряжение, которое уже страшно было глушить алкоголем. И чтобы отвлечься... потому что отчаянно не хотелось себе признаваться, что ее действительные желания слишком далеки от банального "выпить" или "покурить", зато ожидаемый благоприятный эффект для растревоженных нервов был бы намного более ощутим... Лучше бы он ее обнял. Сел бы рядом, мягко привлек к себе, запустил пальцы в волосы, позволил положить голову на его плечо, и весь свой монолог говорил бы так, чтобы она кожей чувствовала его слова вперемешку с дыханием, и чтобы смысл воспринимался не фразами, но ощущениями. Чтобы ее слабость, такая очевидная, бьющая ее под колени, дрожью взбирающаяся по рукам, страхом оседающая в сознании, получила поддержку и опору - как в тот момент у машины, когда она едва не разрушила всю задумку. И пусть даже все это - очередная иллюзия, неизвестно откуда возникшая, неизвестно кем придуманная, но ей действительно стало бы легче. Рэйвен даже не пыталась бы понять что-либо, анализировать и давать оценку, как раньше, когда им приходилось оказываться слишком близко, и это волновало ее, хотя не должно было волновать. Просто затихла бы в его руках, замерла бы на его плече, вдыхая вместе с теплом его кожи спокойствие и уверенность, пропитываясь ими, и с каждым вдохом успокаиваясь и чувствуя, как холодный напряженный ком в груди, мешающий говорить, дышать и жить, хоть немного, но становится меньше и не так давит... И время бы шло, проносилось мимо, но для двух людей, сидевших обнявшись на полу в пустом офисе, которые словно лечили друг друга прикосновениями, словно делились друг с другом теплотой, что не грела изнутри их самих, но отчего-то могла согреть того, кто рядом, оно бы замерло на целую бесконечность... ...лучше бы он ее обнял. Рэйвен открыла глаза, устремила на Лутцгера прямой взгляд, и еще несколько секунд молчала, как будто ждала чего-то. Вздохнула чуть слышно и отвернулась, уткнувшись потухшим взором в дверь подсобки, за которой скрывались ее кошмары. Иллюзия так и останется иллюзией. Не стоит ничего ждать от человека, который априори - проходной в твоей жизни. Не стоит прокручивать в своем воображении сцены, бывшие лишь частью спектакля. Даже если этим играет твое подсознание, старательно нашептывая тебе, что все происходящее - не просто так... - Только давайте вернемся в кабинет, - негромко произнесла девушка, почувствовав, как к горлу опять подступает дурнота, и вновь переводя взгляд на Лутцгера, словно пытаясь убежать от преследующего ее кошмара. - И... дайте руку, мне как-то нехорошо... "Просто помоги мне подняться. Просто помоги мне..."
Noah Lutzger: - Разумеется, - кивнул Ноа, подхватывая с напольной плитки мобильник и поднимаясь на ноги. Его совесть расправила конечности вместе с ним, неугомонная тварь, нашептывающая, что слов прощения Лутцгер так и не получил, что они утонули между его торопливым, ненужным вопросом и небрежным, но мягким разрешением, звучавшим, конечно, лучше "Вызовите мне такси, а потом курите сколько хотите", но служившим плохим окончанием для исповеди. Лучше бы она сказала просто "Прощаю" - это сделало бы Гробовщика сейчас намного счастливее. Он даже не задался вопросом, почему Рэйвен не торопится сейчас домой, когда все закончилось, и ему больше незачем травить ей душу. Промедление давало возможность попросить прощения еще раз, но не теперь, пока он чувствует себя опорой девушке, от которой еще не отступили страхи и тревоги этого вечера, пока протягивает ей руку с уверенностью, которая через пару секунд покажется Ноа излишней. Ладонь, опирающаяся на его протянутую руку, оказалась теплой на ощупь, но не просто отдавала тепло человеческого тела, а грела чем-то очень глубинным, сияющим, извергающимся в его мозг вспышками, среди которых мелькали обрывки неясных воспоминаний, становящихся все отчетливее и ярче, застилая собой стены холла, открытую дверь кабинета в двух шагах от Лутцгера и женщину, которую он держал за руку. Каждой картине - по мгновенью, но вместе они кружат его восприятие единым водоворотом, где Ноа все же удается ухватить суть: то, что проявляется в его памяти, реальнее рукопожатия, разрывая которое, он будто теряет равновесие, уходя куда-то в параллельный мир событий, только что пронесшихся у него перед глазами, далеких и эфемерных, но вместе с тем не происходивших ни с кем иным. Гробовщик точно это знал, потому что это он в этом необъяснимом видении подавал Рэйвен руку, чтобы помочь подняться с еще стылого утреннего песка на каком-то пляже. Песок на его одежде. Песок на ее волосах. И тропически душно. Или Лутцгера сейчас просто бросило в жар? Это он наблюдал за ней, сидящей с томиком Уэллса на детской площадке. Красный переплет книги. Красная ленточка на голове их дочки. Это он рвал у нее из рук пистолет до хруста в пальцах. Крепкая хватка и такие же крепки объятия, хоть и вынужденные. Это он вечность назад чувствовал на губах ее осторожный и невесомый поцелуй. Это он сжимал ее руку, когда она сказала, что любит, и понимал, что это последнее, что она ему скажет. Это как встреча после разлуки в три года, только узнавание лиц и событий обрушивается на Ноа резко, прислоняя спиной к косяку, пока он пропускает Рэйвен вперед. Это как тогда, в гулкой полупустой комнате, где початые бутылки окутаны пылью и его бессонницей, где на пороге стоит ее темный силуэт, и у Лутцгера вырывается хриплое: - Это правда ты? - Кажется, он бормочет это вслух, зажмурившись и сжимая пальцами переносицу, и лишь короткий взгляд на Рэйвен вырывает его из лап охватившего разум бреда. Почему он надеялся, что с ней в этот момент происходит нечто подобное? Почему осознает это, лишь когда видит, что лицо девушки слишком бесстрастно, чтоб это было правдой, что там нет ни сочувствия, ни принятия того, что он не просто чудак, испортивший ей вечер?.. Видя ее недоумение, Лутцгер приходит к выводу, что начинает сходить с ума - лучшее объяснение тому, что его здравый смысл просто отказывается понимать, сжимаясь от страха до размеров микрона, отказывается, хватаясь за отрицание как за последнее спасение от безумия, которое делает Ноа слишком неправдоподобно счастливым, а иллюзию - слишком живой. Можно ли тронуться умом за один вечер?.. Это не мои воспоминания, не мои, не мои. не мои... Они просто не могут быть моими. - Помотав головой и махнув рукой на вопросительный взгляд Рэйвен, мол, все пройдет, в глазах просто потемнело, Гробовщик проходит в помещение вслед за ней, все с тем же намерением, ставшим теперь маниакальным, лихорадочным, алчным. Курить, курить, курить. - Эта женщина видит меня впервые. Ничего этого не было, так ведь? Это не моя жизнь, это не моя жизнь, - повторяет он про себя, гремя пепельницей и нервно закуривая, поражаясь, как неубедительно звучит его внутренний монолог, как уже невыносимо трудно выдать этих химер у него в голове за новую эротическую фантазию, и как часть Лутцгера активно противится этому, говоря, что он должен быть там, и не желая забвения и покоя, которые должен дать ему никотин. Я должен ей сказать?.. - думает Ноа, наконец осмелившись поднять глаза на гостью, которая уже больше не гостья - ни в его мыслях, ни в его жизни, ни в его сердце. Рэйвен там поселилась и живет. Один только вопрос - с каких пор?..
Raven Adams: Ей показалось, или это обездвиживающая слабость скользнула змеей через рукопожатие и сковала Лутцгера так же, как мгновение назад держала ее, не позволяя думать, видеть, стоять, и даже дышать через раз?.. И снова, как в тот момент, когда полицейский запросил их документы, его бессилие и растерянность заставляют ее всколыхнуться, подняться над рассеянным опустошением, найти внутри способность справиться не только за себя, подключая какое-то второе дыхание, неизвестно откуда черпающее ресурсы для продолжения жизни, но и за него, словно перехватывая эстафетную палочку психологической опоры. Рэйвен остановилась на мгновение в дверях, глядя на привалившегося к косяку Лутцгера с недоумением и толикой жалости, ловя себя на неосознанном движении к нему, на желании сочувствующе коснуться плеча, на тяге приблизиться и поддержать, забыв на время о собственной пустоте, выжженной где-то внутри, спросить о причинах и помочь... Или он всего лишь пытается скрыть разочарование от ее бездушия, оттого, что она никак не отреагировала на просьбу о прощении, промолчала в ответ на его открытость, словно это его желание закурить оказалось удобным выходом из ситуации для нее, ищущей возможность не продолжать разговор?.. Сдержать внезапный и отчего-то сильный порыв не так просто. Но Рэйвен отводит взгляд и проходит мимо - в комнату, совсем выстуженную за время их отсутствия. Краем глаза отмечает нервное движение Гробовщика, краем уха слышит короткий щелчок зажигалки, и, чтобы не мешать мужчине немного прийти в себя, подходит к распахнутому окну, чувствуя, как мурашки бегут по коже. Но его вопрос - странный, нелогичный, болезненный, - не отпускает ее, звучит в голове, в памяти, словно бы в подсознании или чем-то близком к нему, не позволяя расслабиться, отпустить, забыть, не позволяя притвориться, что это в действительности ничего не значит. Его слова, словно зависшие между мирами, отдаются эхом одновременно здесь и где-то далеко, за миллиарды километров и лет, в другой параллельной Вселенной, которая не менее реальна, чем холодный воздух на коже Рэйвен, чем отражающее и не пускающее взгляд в темную ночь стекло, чем черный проем открытой створки окна, которое она хочет закрыть, отчего-то взяв на себя в очередной раз смелость вести себя здесь по-хозяйски. "Что со мной?" - дрожью внутри, когда она неожиданно для себя понимает, что едва ли расслышала вопрос Лутцгера в истинном смысле слова. Что он будто всплыл в памяти, как старая и хорошо известная мелодия, которая звучит еле слышно, издалека, и мысленно доигрываешь ее только потому, что слишком хорошо знаешь - знаешь каждое сочетание нот, каждый звук, сплетающий мелодию. "Что со мной..." - и ей вновь становится не по себе, в который раз за этот вечер, потому что этот тихий доброжелательный человек выбивает ее из привычного равновесия, что она едва ли может удержать. - Этот день что-то значит для вас? - негромко спросила Рэйвен, берясь за ручку на оконной створке. - Вы поэтому хотели мне помочь?.. Корявый вопрос, невозможность собрать мысли воедино. Но сказать, сказать хоть что-нибудь, нарушая это чувство внутреннего падения, чувство потревоженной памяти. Возможно, Ноа Лутцгер действительно и невольно напоминает ей чем-то о давно минувшем - откуда-то из детства или выпавшей из памяти юности, - голосом, жестами или взглядом напоминает кого-то, имевшего к ней отношение, напоминает о событиях тяжелых, болезненных, невыносимых... иначе почему все у нее внутри противится тому, чтобы вспомнить? Все эти путанные мысли вымело из головы в один момент и Рэйвен замерла на месте, натолкнувшись на взгляд полицейского, взирающего на нее из припаркованной на обочине машины. Через ярко освещенное окно и Майлзу, и его напарнику наверняка было хорошо видно все происходящее в кабинете - и Лутцгер, дымящий сигаретой в отдалении, и сама Рэйвен в открытом проеме окна, все также растрепанная и с расстегнутыми пуговицами на груди. Она нашла в себе силы поймать нужную волну, с которой, казалось бы, сошла уже насовсем, - улыбнулась и дружески махнула рукой полицейскому, кто, будучи застигнут врасплох за подглядыванием, тут же отвернулся. Девушка прикрыла окно, оставив небольшой зазор между створками рамы - вроде бы для проветривания, но в действительности чтобы не пропустить звук отъезжающей машины, - и решительно повернулась к Лутцгеру, так и не успевшему ответить, в несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние. - Они нас видят, - тихо произнесла Рэйвен, улыбаясь мужчине и по-хозяйски забирая из его пальцев сигарету, которую тут же без колебаний затушила в пепельнице. А затем подалась к нему, обвила шею руками, провела пальцами по волосам на виске, задевая ноготками кожу, и потянула его на себя, пользуясь замешательством и не позволяя в машинальном движении обернуться к окну. Потянула с силой, падая назад на кожаный диван и увлекая Лутцгера следом, принимая на себя тяжесть его тела и не давая ему возможности замедлить падение, не оставляя ни единого шанса к сопротивлению. - Сделайте вид, что целуете меня, - выдохом в самые губы, пока колено девушки скользит вверх по его бедру скорее по инерции, нежели с умыслом соблазнить. "Притворитесь... и они уедут, потому что знают, что я их видела." Она не стала бы этого делать, будь их спектакль ранее чуть иным. Но Рэй слишком старалась показать, что желает остаться с мужчиной наедине, и оттого если сейчас они будут просто разговаривать и курить, это разобьет вдребезги картину, нарисованную яркими набросками для китайца-полисмена. И потому Рэйвен обнимает его плечи, чуть выгибается, пытаясь устроиться удобнее, ее бюст с каждым вдохом вжимается в грудь Лутцгера, неровное дыхание обжигает его подбородок и шею, и жар его тела окончательно гонит прочь мурашки от ночной свежести, что холодила ее возле открытого окна. И только взгляд, неуверенно скользящий по его лицу, то томно плывет от не до конца выветрившегося алкоголя, то вдруг становится резким, напряженным, предупреждающим, фокусируясь на его глазах и словно выстраивая стену неприкосновения между их лицами, словно говоря: "Не вздумайте. Не смейте".
Noah Lutzger: Не думаю, что это необходимо, - хотел возразить Лутцгер, но эта фраза требовала как минимум двух вдохов, на которые его сбитые с ритма легкие было неспособны, теперь вторя барабанной дроби в ушах, так же, как его тело неспособно противостоять гравитации и безмолвному приказу Рэйвен, когда его застали врасплох. Хотя, списывать его бездействие обезоруженного и удивленного актера в гримерке, который внезапно понял, что спектакль еще идет, на чистый эффект неожиданности - уже лицемерие. Прежде чем их лица успевают соприкоснуться, прежде чем Ноа успевает утратить контроль над их с Рэйвен неведомой общей жизнью, проступающей через кожу, искушая делать вещи, которые сейчас делать не следует даже - и тем более - на публику, Лутцгер упирается рукой в черную кожу дивана, чтобы четко обозначить в голове твердое и поспешное "Я не могу". Не могу. Сознание сначала кричит об этом, приковывая его взгляд к предостерегающим глазам девушки, как будто это может удержать Гробовщика в той реальности, которую ему сейчас положено считать настоящей - реальности, где они едва знакомы, и он пытается не поддаться банальному плотскому соблазну, дотрагиваясь до колена девушки, но не забирая с движением руки вверх край юбки и не... А вот это уже точно фантазия, в отличие от сотен диких и далеких от понимания картинок, несколько минут назад промотанных в памяти Ноа. Увы - все было бы намного понятнее, если бы ощущалось наоборот: если бы плотские утехи на офисном диване оказались реальными, а целая вселенная с таинственными островами, перемещениями во времени и прочими захватывающими событиями, застрявшая у него в голове - фантазией. Сознание кричит, и лишь спустя какое-то время начинает уточнять: Не могу больше играть в эту игру. Не могу уложить все это в голове. Не могу понять, где шутка, а где правда. Не могу взять в толк. почему я чувствую, что зверски стосковался, и по чему - тоже не понимаю. И не могу делать вид, будто делаю то, чего в действительности очень хочу. Он размыкает губы, чувствуя смутный привкус сигаретного фильтра и мысленно говоря "нельзя" всему остальному, открывая рот лишь для того, чтобы негромко проговорить: - Уехали? - и не узнать собственного голоса; впрочем, на человека, неожиданно получившего из ниоткуда о себе столько новой информации, это едва ли могло бы произвести более сильное впечатление. Кажется, пока Ноа нависал над Рэйвен в попытке недопоцелуя, успела пройти целая вечность, и, кто бы в этот момент ни разглядывал его затылок, он уже должен был покинуть зрительный зал. И теперь Лутцгер - снова хозяин этого офиса, чьи тревоги по поводу столкновения с законом позади, а Рэйвен - его клиентка, играющая с ним сложный психологический сюжет, случайная знакомая, которую он сейчас обнимает за талию вовсе не потому, что игра продолжается, которая сегодня похоронила отца и не нуждается ни в каких эротических приключениях. Никто никого не хоронил, - шепнуло Гробовщику подсознание, продолжая забавляться с его памятью и чувствами, напоминая, что мистер Адамс был предан земле не сегодня, а когда-то очень давно, и вовсе не потому, что этот насыщенный переживаниями день растянулся для Лутцгера во времени. - Я устроил ему похороны. Но не в этот день, а тогда... Господи, если б ты могла мне объяснить, как это возможно... Но красноречивый взгляд Рэйвен только просит его убрать руку. Кажется, что бы ни происходило сейчас с Ноа, он сходит с ума в одиночку.
Raven Adams: Если бы все было так, как должно быть. Если бы вынужденная близость будила лишь низменные физиологические инстинкты. Если бы Рэйвен оказалась всего лишь шлюхой, возжелавшей хозяина бюро ритуальных услуг в день похорон собственного отца... Все было бы гораздо проще. Но стоявший в горле ком слез - не от боли утраты, а имеет привкус безнадежной обреченности, когда пытаешься жить и справляться, несмотря ни на что, но в один момент из-за какой-то малозначительной мелочи остро понимаешь: ты чужой, ненужный, лишний человек. Ты плешивая собака, которую гонят прочь, где ни появись. И от слез, которые ты глотаешь, забившись в угол в попытке спрятаться от дождя, и образуется этот тяжелый удушающий ком. Но изнеможение, которое заставляет твое тело мелко трястись - не слабость от голода и пережитого стресса, а невыносимое нервное напряжение, с которым живешь из года в год, которое истончает твои нервы, словно подтягивая колки на гитаре. До тех пор, пока они не рвутся, как те же износившиеся, отыгравшее свое струны, раздирая на куски твое самообладание... и становится уже совершенно неважно, увидит ли кто-то, как тебе в действительности плохо. Но вынужденные теплые объятия - не символ страсти и притяжения, а всего лишь его попытка удержать тебя от того, чтобы ты не рассыпалась на осколки, будто свалившаяся вниз фарфоровая кукла. Бережные руки, которые ловят у самого пола, и держат, держат, держат, пока ты не осознаешь, что уже не разобьешься, и невольно расслабляешься, позволяя себе быть слабой. И хуже всего этот едва слышный голосок, старательно нашептывающий безумное: "Поцелуй его. Ну поцелуй же его, черт возьми, хватит уже. Ты же видишь - между вами что-то происходит. Ты не можешь не понимать этого. Поцелуй его... Просто позволь вашим губам соприкоснуться..." Рэйвен сжимает пальцы на плечах мужчины - но лишь для того, чтобы не позволить своим рукам обнять его крепче, властно притянуть ближе, и заставить сделать то, к чему требовательно призывает внутренний голос. Потому что страх сильнее. Страх неведомого, родственный тому, другому страху, что она испытала, лежа в закрытом гробу на закостеневшем трупе, страх как предчувствие и осознание - все поменяется, привычный мир будет разрушен до основания, и ты провалишься в бездонную щель, трещиной пересекшую казавшуюся незыблемой основу твоей жизни. "Все изменится... изменится как в тот раз, когда ты позволила себе этот поцелуй. Помнишь? Ты ведь помнишь?.." ...Она не помнит. Что-то держит, не пускает, не позволяет открыть тайную дверцу на стыке сознания и подсознания. Будто за этой дверцей - не только легкость и спокойствие, обещанное необъяснимым ощущением и внутренним зовом, но и что-то жуткое, ужасное, невыносимое для нормального человека, во много раз более худшее, нежели пара минут, проведенных в гробу. И оно тоже вырвется на свободу, затопит собою ее измученный разум, заполнит мысли, чувства, всю ее целиком, словно бы уложит ее в такой же точно гроб, но навечно. И уже не вырваться, не спрятаться, не скрыть все опять за пеленой забвения, не притвориться, а жить с этим до последнего вздоха, каждую минуту, час за часом, день и ночь, зная, что безысходность секундомером пульсирует вместо сердца, отсчитывает бесконечное время. По сравнению с этим уже ничто не имеет значения. И особенно - те мелочи, что уложились в паззл их наигранных отношений, о которых так настойчиво твердит голосок внутри: когда она не отдернулась от его руки, задумавшись и забывшись; когда назвала его так, как не называла никого больше; когда тянулась к нему, забывая себя, едва ему было плохо; когда он подхватил ее, готовую свалиться без сил и завыть от боли, словно они действительно были одним целым, а не случайными пассажирами утлого суденышка их общего вранья... Мерный рокот двигателя уезжающей машины. Накрывшая их тишина, в которой слышны лишь два сердца, бьющиеся в унисон. Упереться ладонями в его плечи, отвернуть лицо, напрячься всем телом и высвободиться из его рук. Отсесть дальше, не позволяя себе обернуться. Уцепиться за реальность. Усилием воли оборвать крик внутреннего голоса на полуслове. Она не помнит и не желает помнить. Она не знает и не желает ничего знать. Она просто не хочет жить с чувством вины, что опошлила день похорон отца. - Кажется да, - надо бы подойти к окну и убедиться. Надо... - Мистер Лутцгер, дайте, пожалуйста, сигарету, - Рэйвен словно со стороны слышит свой сдавленный голос. - Господи, я уже думала, это никогда не закончится... - обессиленно выдыхает она и трет пальцами висок, окончательно возвращаясь в настоящее.
Noah Lutzger: А это и не закончится, - отрешенно подумал он, потирая горло, словно желая снять несуществующий галстук. То, что уже минут десять изрыгала память Гробовщика - постоянно, откуда-то он четко это знал, как постоянно облегчение от того, что теперь все это с ним, как, казалось, отчаянно постоянен теперешний беспорядок в его биографии. - Ты не куришь, - немедленно вырвалось у Лутцгера, скорее, как категоричный протест, чем с удивлением, которое было бы вызвано лишь тем, насколько быстро он выудил откуда-то этот мелкий и с виду незначительный факт. Факт, в котором Ноа был уверен так же железно, как в том, что сейчас он сидит на полу в шаге от ног Рэйвен, прислонившись к дивану спиной, и приятная вибрация до сих пор не перестает гудеть в его теле от ее близости, как в том, что сейчас она смотрит в сторону, хотя он тоже уткнулся остановившимся взглядом перед собой и не может этого видеть, как в множестве крошечных деталей относительно того, что Рэйвен Адамс свойственно, а что нет, что она любит, а что ненавидит, к чему привыкла, а что для нее дикость, и что в ее облике и поведении сейчас неуловимо кажется Ноа неправильным. Стань же собой, - кажется, поднимая голову, он собирается ей об этом сказать, но недоуменный взгляд девушки сбивает с него то ощущение прострации, которое в тот момент расслабило его мускулы и разум. - ...Да, конечно, - пробормотал Лутцгер вперемешку со словами извинения и, поднявшись на ноги, прошествовал к столу, где поспешно бросил сигареты и зажигалку. Стоя спиной к Рэйвен и опустив глаза на окурок в пепельнице, который девушка недавно властно затушила, Гробовщик задумчиво повертел пачку в руках. Легкие все еще просили глубокого никотинового вдоха, но не меньше Лутцгер хотел увидеть, как курит сидящая на диване женщина, хотел, не в состоянии сформулировать, что такого должно скользнуть в ее движениях, чтобы он понял, что его энное таинственное озарение не оказалось иллюзией, или чтобы его выбило из этой зыбкой колеи осознание того, что у него просто маниакальные галлюцинации, и он сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший, перепутавший Рэйвен с кем-то другим из своего обрывочного воображаемого прошлого, по мотивам которого можно снимать мистический блокбастер. Или перепутавший с кем-то другим себя-маньяка, страдающего неконтролируемыми приступами агрессии, когда он начинает запирать беззащитных женщин в гробах, а потом пытается совратить. Если бы несколько минут назад он сделал бы то, что хотел сделать, это отлично дополнило бы эту картину, а его несчастный отец подавился бы на том свете собственной оскверненной памятью. Для него и для Рэйвен, самых родных для Лутцгера людей, Ноа выглядел бы одинаково - моральным уродом. Только вот собственная порочность казалась настолько неуклюжей, что не укладывалась у него самого в голове, а только фантомно делила сознание на "до" и "после", метко, как щелчком зажигалки, когда Гробовщик дал Рэйвен прикурить.
Raven Adams: - Ты не куришь. Рэйвен вздрогнула и обернулась, уперев в мужчину настороженно-непонимающий взгляд. С чего он взял? Откуда он знает? И ведь действительно сигареты для нее никогда не были привычкой или выходом. Только изредка. Только в качестве элемента домашней психотерапии. Только... - Когда нервничаю, - медленно произнесла девушка, словно бы пытаясь оправдаться, и в памяти отчего-то ясно воскресли моменты, в которых ей приходилось прибегать к этому простейшему, но губительному для здоровья методу. ...Ночь, она стоит у распахнутого окна, а за окном - сияющий огнями город. Ее город, чужой город. Не утихающий даже в темное время суток. Всегда живой, всегда дышащий, словно каменные джунгли, словно остров посреди океана американских степей, лесов и прерий. Она стоит, сжимая в руках сигарету, и вдыхает через фильтр жгучий дым. Кажется, этот дым в легких, - единственное, что напоминает ей: она жива. Дым, да холодный воздух ночного Лос-Анджелеса, от которого ее не может уберечь мужская рубашка, накинутая на плечи. Она кутается в эту рубашку и затягивается снова. Отчего-то тупо болит сердце, отчего-то хочется стонать, и такая невыносимая пустота, что огромное небо, развернувшееся перед ней и над ней, над всем городом, кажется наполненным до последнего кубического сантиметра пространства - наполненным воздухом, светом, тьмой, звуками, движением. Всем тем, к чему она, пустая, как выпотрошенная копилка, уже не имеет никакого отношения. И это небо, бесконечно огромное и тяжелое, давит на нее, словно бы легло всей тяжестью жизни на ее плечи, навалилось, держит и не позволяет даже сделать очередной глубокий вдох, чтобы втянуть в себя медленно убивающий дым сигареты. Но она вдыхает. Снова и снова. Через силу, заставляя свои легкие работать фильтром для Malboro Lights... Рэйвен вздрогнула снова, принимая из рук Лутцгера сигарету и прикуривая от галантно поднесенной ей зажигалки. Почему именно Malboro Lights? Почему именно чертовы Malboro Lights она курила тогда возле открытого окна?! Ведь именно эту марку сейчас предложил ей Лутцгер. И... Господи, почему она не помнит, из-за чего ей было в тот момент так безудержно плохо? Ведь это как-то связано с теми самыми сигаретами в неброской белой с золотистым пачке. И с рубашкой на ее плечах связано тоже. Со стороны могло бы показаться, что она только что занималась любовью с мужчиной, и отошла покурить, пока он, уставший от долгих ласк, спит, и набросила на плечи его рубашку, чтобы не продрогнуть от стылого ночного воздуха. Но она отчего-то точно знала - ни секса, ни мужчины тогда не было. А вот сигарета и рубашка - были... И тупая боль в сердце была тоже. И пустота... Кивком поблагодарив Гробовщика, девушка затянулась еще раз, затем поднялась с места и дошла до окна. Снова распахнула створку, бесстрашно высунулась наружу и окинула взглядом окрестности. - Они уехали, - подтвердила Рэйвен, выдыхая, и устало прислонилась головой к оконной раме, пытаясь, наконец, хоть немного расслабиться. Сигарета чуть подрагивала в ее пальцах, и оттого серый дым тянулся мелкой рябью, растворяясь в свежем холодном воздухе. На фоне темного проема окна выделялся четко очерченный профиль девушки, с тенью под опущенными ресницами, с бледной кожей лица и шеи, с нервной линией сомкнутых, едва тронутых помадой губ. Она молчала, не двигаясь, еще некоторое время, прежде чем растерянно усмехнуться и проговорить, так и не поднимая глаз: - Наверное, я была не слишком убедительна.
Noah Lutzger: Не торопясь выудить из пачки сигарету для себя, Лутцгер завороженно пронаблюдал, как к потолку, смелея от неисправности противопожарной сигнализации и сбавляя скорость, поднимался тонкий серый дым, обволакивая прозрачной вуалью заостренные пальцы Рэйвен, линии жизни на ее ладони, гладкий участок розовой кожи под ее большим пальцем. Ноа невольно залюбовался тем, как она держит фильтр - крепко, но в то же время кажется, будто он сейчас улетит. Она была прекрасна и в этот момент, чуть нервно затягиваясь сигаретой, больше всего похожа на незнакомку, потому что никогда еще ему не доводилось видеть, как она курит. И это никогда длилось очень долго. Почему она никогда не курила?.. Даже когда призраки не давали ей спать, - вспомнил Гробовщик бессонные ночи, когда он пытался забрать ее внимание у голосов, забрать у них ее жизнь и мысли, не дать им снова увести ее с собой, чего не переставал бояться ни на секунду, когда он с максимальным выражением, прижимая Рэйвен к себе, читал вслух книгу, вовсе не созданную для различного рода экзорцизма. ...Противопожарная сигнализация больше нужна его мозгу, который сейчас перегреется, ища логическое объяснение тому, что пятачок реальности, на котором они с Рэйвен сейчас топчутся, так мал по сравнению с пустыней, простершейся в его памяти. Жаль, ремонтникам, которые придут завтра, такого оборудования не закажешь, а отрицать собственное безумие - вполне логичная клиническая картина для умалишенного, - эти мысли поднимают Лутцгера из пучины разрозненных и приятных воспоминаний в кабинет, где витает запах его сигарет, привычный настолько, что он практически его не воспринимает. Гробовщик окидывает рассеянно-нежным взглядом фигуру Рэйвен у окна, полагая, что именно этим взглядом и заставил ее вспорхнуть с дивана, и, коря себя за очередную неловкость, нерешительно закуривает, морщась от щелчка зажигалки, словно звук неприлично громок, как и его кашель от произнесенных Рэйвен слов, жгущий гортань. Она была убедительна. Она была восхитительна. Но сделать сейчас этот комплимент - верх бестактности, пока для нее они еще случайные знакомые, чьи судьбы его подсознание изменило до неузнаваемости и скрутила в один сюжет. Она была убедительна настолько, что уверила в их общей лжи своего бестолкового партнера, а он - уверил себя и стоит теперь на перепутье, откуда одна дорога ведет в неизвестность, а другая - назад, но тот пусть уставлен уже новыми декорациями. Ее декорациями. Его декорациями, с которых она во время своей игры стряхнула пыльные чехлы. Гипноз? Самовнушение? Амнезия? Ноа казалось, что женщина у окна, чей профиль он сейчас мягко очерчивает взглядом, знает ответы на все. Только вот с ассортиментом вопросов беда - он все еще получужой и потерянный, и здравый смысл вкупе с той галантностью, которая еще осталась, не позволяют шокировать Рэйвен новой порцией чудачеств, не позволяют по-быстрому получить ответ "нет, я впервые вас вижу, и мне пора" или вытянуть из нее какую-нибудь деталь биографии, которая ему неизвестна. Зато разрешены все вопросы, кроме прямых. Скажи мне что-нибудь. Что угодно. Чтоб я хотя бы точно понял, что ты - это ты, а я - это я. - Ну, - дружелюбно промолвил Лутцгер, приближаясь к окну, - ты была смелой. - А я болван. - А они уехали и, полагаю, больше не вернутся. - Ноа почему-то осторожно обошел тонкий лед формулировки "все закончилось" - от этой мысли у него появилось ощущение, будто на шею повесили гирю. Он поставил на подоконник пепельницу, словно бы говоря: "Не надо высовываться в окно, можно простыть". Гробовщик чуть было не сказал это вслух, проведя рукой по плечам Рэйвен, которые так и тянуло обнять, но фраза застряла в горле, как и движение в воздухе. После такого неуклюжего комплимента, когда не знаешь, как себя повести, и боишься негативной реакции как огня, лучше соблюдать дистанцию, и после... и после. - Ты в порядке? - вся его забота выразилась в тоне голоса, когда Лутцгер чуть наклонил голову, чтобы заглянуть в лицо девушке, устало прислонившейся к оконной раме.
Raven Adams: В порядке ли она?.. Странно, но сейчас Рэйвен казалось, что проще было тогда - играя перед полицейским, изображая притяжение и страсть, придумывая иллюзию близости с этим мужчиной, которого, как она надеялась, видела первый и последний раз в жизни. Теперь требовательного зрителя не было, а искусственно созданный образ как будто остался незримо в воздухе, вокруг них, не отпуская и затягивая обратно в свои невесомые сети, оказавшиеся слишком прочными для случайного спектакля. Уже не нужно ничего изображать, можно расслабиться и вычеркнуть, наконец, все случившееся из памяти. Но почему тогда ей хочется не просто расслабиться, но и ткнуться носом в его плечо? Выронить из пальцев эту чертову сигарету и вместо нее вцепиться в лацкан его пиджака, притянуть ближе, удержать рядом, чтобы он не смел, не вздумал больше ее покидать - никогда, никогда... Почувствовать его руки на своих плечах. Почувствовать его дыхание на щеке. Окунуться в его надежность, тепло и заботу и, наконец, перестать чувствовать себя дрейфующей лодкой в безбрежном океане. Успокоиться. ..Странное ощущение. Словно бы очень давно им уже пришлось расстаться, словно бы каким-то чудом они нашли друг друга на пересечении миров, словно бы теперь все ее существо подсознательно тянется к нему, осаживаемое лишь ужасным предчувствием и этой реальностью, в которой она курит его сигареты. Рэйвен подняла на Лутцгера глаза, всматриваясь устало и настороженно, отмечая и его участливую позу, и мягкий поворот головы, и заботливый взгляд, и какое-то напряжение во всем облике, - как будто он чего-то ждал, чего-то хотел, чего-то боялся, - и вновь подавила в себе желание приблизиться и позволить им обоим притвориться, что сегодня не было никаких похорон, она не скорбит по отцу, а он не владелец ритуальной фирмы, услуги которой она оплатила сполна. Одумайся. Этот человек запер тебя в гробу с покойником. Ты все еще хочешь его обнять?.. ..После всего этого безумия - в порядке ли она? Рэйвен кивнула, постаравшись придать голосу побольше уверенности, но почти сразу стушевалась. - Да. То есть нет... не совсем, - она нервно затянулась сигаретой, устало провела пальцами по лбу, отведя глаза. - Я не знаю... - последнее прозвучало как-то жалобно, но девушка этого не заметила. Рэй сделала короткий вдох, собираясь начать говорить, но вместо этого промолчала и стряхнула пепел, избегая встречаться глазами с Гробовщиком. Он непроизвольно давил на нее своей близостью, и взглядом давил тоже, и мягкостью тона голоса, и даже запахом дыма Malboro Lights, от которого у нее безнадежно сжималось что-то внутри. Но и уйти, прервав натянувшиеся между ними иллюзорные нити, она не могла - не хватало самообладания и воли. И того же самообладания не хватало, чтобы рассказать Лутцгеру о том, что в действительности происходило с ней, когда он запер ее в гробу у себя в подсобке. Рассказать ему, кто явился причиной ее сумасшествия, кто обязан выслушать и попытаться понять хотя бы потому, что это его вина. И потому, что этот рассказ был бы лучшим ответом на заданный им вопрос... пусть он сам решает, в порядке ли она. С одной стороны держать все в себе невыносимо - голос мертвеца, его речь, сведения из оборванной жизни; с другой - она выставит себя умалишенной, в этом сомнений не было. Поверить в такое было невозможно, и она сама бы на его месте не поверила - по крайней мере, случайному человеку, знакомство с которым едва ли насчитывало несколько часов. Но и оставить все как есть невыносимо тоже. Жить с этим самой, точно зная, что поделиться - означает выдать тайну Лутцгера и уничтожить на корню весь отыгранный спектакль. Она обязана рассказать, и не ради того, чтоб вызвать у Гробовщика чувство вины за ее безумие, но чтобы снять со своих усталых плеч хотя бы часть того груза, что так тяжело давит. И все-таки признаться было трудно, Рэйвен медлила, подбирая не подбиравшиеся слова, заправляя за ухо волосы и забывая курить - сигарета прогорала впустую, превращаясь в неровный цилиндр серого пепла, но девушке, казалось, было все равно. - Мистер Лутцгер, - наконец, заговорила она, так и не подняв на него глаз. - Когда вы заперли меня... там... С тем человеком... Кое-что произошло. Я... Я не знаю как объяснить, это звучит как безумие, это ненормально, я понимаю, но... дело в том, что он говорил со мной. Тот покойник. Нет, не перебивайте, пожалуйста. Ей показалось - он хочет сказать что-то, и Рэйвен быстрым нервным движением вскинула руку, дотронулась ладонью до груди мужчины, словно удерживая его, умоляя его молчать, даже не пытаясь осознать, действительно ли это было необходимо, действительно ли Гробовщик хотел вмешаться. - Он не двигался, нет, ничего подобного. Разговор шел в моей голове... Как будто я экстрасенс, или медиум, или что-то еще. Я слышала его голос и могла отвечать, могла говорить с ним, тоже не произнося ни слова вслух. Он сказал, что его зовут Мартин Кими. Его застрелили. И... сказал, что Аюми очень переживает. Это его девушка... то есть, она была его девушкой. Мистер Лутцгер... - Рэйвен, наконец, подняла на него глаза, и, только сейчас осознав, что ее ладонь до сих пор лежит на его груди, отдернула руку. От резкого движения пепел с сигареты осыпался вниз, но девушка, погрузившись в пугающие воспоминания, концентрируясь на произносимых фразах и всматриваясь в лицо Ноа в ожидании реакции, этого не заметила тоже. - Мистер Лутцгер, скажите, в этом есть хоть слово правды? Или я просто сошла с ума? Она смотрела на Гробовщика прямо, в упор, с плохо скрываемой мольбой, не до конца понимая, что в ее случае услышать хуже - прямой диагноз, или же подтверждение открывшегося у нее дара общаться с мертвыми.
Noah Lutzger: Он слушал Рэйвен, застыв как статуя с горящей сигаретой, и смотрел на нее во все глаза, в шоке подняв брови, удивленный не странным признанием девушки, к которому любой здравомыслящий человек отнесся бы с долей скептицизма, а тем, что угадывает почти каждое слово еще до того, как оно слетает с ее губ, до того, как она успевает подобрать слова и поделиться своей мыслью. Здравомыслящим Лутцгер вряд ли мог себя назвать. Было сложно не поверить в невозможное лишь потому, что однажды он уже поверил, поверил, когда принять непостижимое было гораздо труднее, когда требовалось доказательство, чудо, знамение, когда нужно было переступить через привычное - через четкое, укоренившееся в восприятии под действием многолетнего опыта понимание: "мертв" - это только лишь тело, которое не дышит, не думает, а тем более, не говорит с тобой. Теперь не нужно было никаких доказательств - они уже были предоставлены, все уже случилось, осталось только сказать "я знаю, я все, все, все знаю". Ноа верил ей тогда и сейчас вряд ли смог бы отнестись к словам Рэйвен по-другому - это сработало как давно заложенная программа. Но даже когда его недавнее воспоминание о ее ночных беседах с умершими, когда кто-то поразительно похожий на него преданно стерег ее спокойствие, идеально наложилось на рассказ девушки, и все будто бы встало на свои места в мозаике, единство которой так и кричало, что подобных совпадений не бывает, и телепатия здесь не работает, Гробовщик не сразу почувствовал себя менее сумасшедшим. - Этого не может быть, - вырвалось у него со второй попытки, после того, как девушка перебила его восклицание, еще не оформившееся в слова. Дар речи было обрести непросто, еще сложнее - поверить собственному наитию, еще сложнее - не обрушить на Рэйвен свои безумные догадки и не поделиться своим опытом общения с мертвецами. Их опытом. Еще сложнее - однозначно и навсегда ответить на вопрос, есть ли хоть слово правды в том, что к таким сказкам не приходят врозь, в том, что воспоминания стали наконец-то просто воспоминаниями, из каких бы дремучих далей они ни пришли, и теперь настраивают его мысли в такт стряхиваемому с сигареты пеплу: Это ты. Это ты. Это ты, - не уточняя значение этого магического "ты" словами, а только ощущением доверия и в то же время - томительной недосягаемости. Несколько минут назад Лутцгеру казалось, что, если он поверит себе так же, как он сейчас верит Рэйвен, это будет стоить ему рассудка. Оказалось, это принесло облегчение, к которому, правда, он был так же не готов, как и к этой встрече, вовсе не случайной - теперь это ясно как день, как и к тому, что девушка все-таки даст ему этот ключ к правде, умоляюще и убийственно официально, вбивая ему в грудь приставку "мистер" как гвоздь. С тобой этого не происходит, не так ли? - растерянно спрашивал Ноа пустоту, изучая лицо Рэйвен, и эти сомнения вынудили его проявить осторожность и придержать свои откровения при себе. - Ты больше не замечала ничего необычного? Раньше или... после? - торопливо спросил он, обрывая уже вертящееся на языке "Я тебе верю", чтобы удостовериться, чтобы больше не чувствовать так остро, что он знает много больше нее, иначе не был бы Гробовщик "мистером Лутцгером", которому вряд ли позволено распространяться сейчас о том, какие чудные вещи творятся с ним самим, не позволено сейчас успокаивающе взъерошить волосы на голове, внутри которой Рэйвен не переставала слышать голоса, и пытаться убедить ее в том, что то, что произошло с ней в запертом гробу - абсолютно нормально. И даже отголосок ее вновь открывшегося дара в его воспоминаниях не может заставить ее называть его так, как раньше.
Raven Adams: - Этого не может быть. В ее глазах что-то дрогнуло и надломилось. Острый нож с размаху полоснул по натянутым в ожидании нервам, и стена, которую она так старательно пыталась возвести между собой и этим мужчиной, вдруг выросла сама. Не осталось больше ни желаний, ни навязчивого притяжения, ни образов каких-то необъяснимых воспоминаний. Только она - одинокая, безмерно уставшая, еще немного пьяная, с тянущей болью в сердце, растерянная, напуганная, растрепанная и с расстегнутыми пуговицами на груди, про которые она совсем забыла. Только он - бесконечно далекий, чужой, неуклюже пытавшийся ее защитить и в результате переломавший ее всю, вроде бы желающий позаботиться, но в действительности ничем не отличающийся от безграничной серой людской массы, не пожелавший даже попытаться притвориться, что может поверить ей... И что она хотела от этого мужчины? Неужели всерьез ожидала, что он обнимет ее, и все покажется не таким уж страшным? Неужели тянулась к нему всерьез?.. Мираж их общности, витавший в воздухе, лопнул как мыльный пузырь, снимая с ее взора пелену, где цветастыми разводами рисовались иррациональные картины и желания, сквозь которые она и видела Лутцгера, невольно вплетая того в сюжеты своих призрачных видений. Все опять стало ясно, все опять стало просто, все стало... обычно. А Рэйвен еще смотрела на Гробовщика, теперь без иллюзий, не испытывая и тени той взрывоопасной смеси порывов, от воплощения которых в жизнь едва удерживалась всего минуту назад. Что она здесь делает? Никакого смысла оставаться больше нет. И все-таки перед тем, как сорваться с места, девушка словно бы по инерции проговорила растерянно, отвечая на вопрос Гробовщика: - Я видела джунгли и яму, полную мертвецов. Еще пистолет. Кажется, я хотела себя убить. И... - Рэйвен осеклась. Сказать ему, что видела его? Что какой-то старый забытый сон переплелся безумием с реальными событиями, в которых был и сам Лутцгер, и труп, и ее страхи?.. Ни за что. - Впрочем, это не имеет значения. Я просто испугалась, - голос ее стал тверже, отстраненнее, а взгляд подернулся коркой льда, словно подчеркивая лишний раз - они чужие друг другу. И ее слабость, в которой она едва не бросилась ему на грудь, ища защиты и поддержки, - всего лишь безмерная усталость, накопившаяся за весь день, усугубленная пережитым ужасом и несколькими глотками алкоголя. А в действительности она сильнее, чем он уже готов себе вообразить, заботливо склоняясь к ее лицу и вглядываясь в ее глаза, словно бы одновременно желая и боясь прочесть в них еще большее сумасшествие, нежели то, что она уже открыла ему. Рэйвен решительным жестом загасила сигарету в пепельнице и выпрямилась. - Не трудитесь вызывать такси и провожать меня, мистер Лутцгер. У вас есть еще неоконченное дело, требующее вашего внимания. Займитесь лучше им. Прощайте. Тон голоса не оставлял возможности для этического маневра, а жесткое указание на расчлененный труп в подсобке лишний раз напоминало, с чего все началось, и чем должно закончиться. Впрочем, всегда мог бы остаться короткий отрезок времени для последнего "но", которое вряд ли могло всерьез изменить ситуацию, разве что немного смягчить. Только Рэйвен не стала его дожидаться, чтобы не затягивать вновь общение с Гробовщиком, не дать ему шанса заговорить ее, заставить потеряться в мороке, не связанном с настоящей реальностью, не дать превратить ее саму в такой же фантом, как и все, что она успела испытать за вынужденно долгое пребывание в компании Ноа Лутцгера и из-за его нелегального бизнеса. Не дожидаясь его ответа, возражения или согласия, хотя бы какой-то реакции или даже слов прощания, Рэйвен торопливо выскочила из кабинета в коридор, сорвала с вешалки свой плащ, намереваясь одеть его уже на улице, по дороге к шоссе, и замешкалась только у двери, когда несложный в общем-то замок не захотел поддаваться порывистым движениям ее рук.
Noah Lutzger: Но не убила. Потому что я помешал. Потому что я помню, как падал. Потому что помню, как выталкивал тебя наверх. Помню, как хотел унести тебя подальше от этого проклятого места, а теперь не могу вспомнить, где оно находится. - Все это, похожее то на застывшие фотоснимки, то на замершие в движении старые микрофильмы, управляло мыслями Лутцгера, которые, напротив, обрели непривычную и летящую свободу. - Скажи же, что это был я. Или мое раздвоение личности, о котором я ничего не подозреваю - неважно. Скажи это, потому что у меня нет ни слов, ни смелости спросить. - Нет, имеет, - отрывисто возразил Ноа, не представляя, каким образом станет это объяснять. Мысли оказались явно свободнее слов, которые Гробовщик посадил в прочный металлический сейф, не пропускающий ни звука, чтобы они не испугали Рэйвен, не заставили убегать от него еще быстрее, невозвратнее, непоправимее, чтобы не вынудили его первым признать, что он спятил. Вот и минуту назад ему нужно было прикусить язык, тщательно продумать фразу - об этом Лутцгеру поведал жестко затушенный в пепельнице окурок, и лишь после - холодный тон девушки, которая отгородилась от его недоверия, не понимая, что на самом деле отгораживается всего лишь от неподходящих слов. Отгородилась и сбежала, не дожидаясь, пока он пробьет эту стену извинениями, обходительностью и уговорами, потому что она, даже если еще не осознала этого, должна чувствовать - так однажды уже случилось, должна знать, кто он такой и на что способен пойти, чтобы не потерять ее. Поэтому Рэйвен может не напоминать ему о задании - уж о нем Лутцгер думает сейчас в последнюю очередь, словно время для него стоит, словно и улик нет, словно ему не надо идти на склад, переодеваться в рабочий комбинезон и вести катафалк на кладбище, где он зароет этого безымянного несчастного и попытается забыть о нем. Кстати, возможно, и забудет в этот раз. А вот о Мартине Кими - уже вряд ли, потому что Рэйвен действительно говорила с ним, действительно выслушивала этот бред, что покойный ей наплел, и это повод - прости меня, Господи - его ненавидеть. А сколько Ноа не думал о грузе? Уже минут пятнадцать, после того, как полиция оставила их в покое? Десять минут? Пять?.. Он не знал им счета. Груз - уже не человек, это чья-то память, у которой есть такое свойство, как терпение. Его чувства невозможно задеть, он не убегает от Лутцгера со всех ног, оставляя ему неясные воспоминания и номер телефонной книги, по которому ему не факт, что ответят. - Постой. - Ладонь Ноа опускается на входную дверь, не давая ей открыться. И пока он выравнивает тон своего голоса, чтобы произнести следующую фразу спокойно, Гробовщик понимает, что в эту секунду сила - единственный способ удержать Рэйвен. Его вновь захлестывает чувство вины, как зеркало отражая момент, когда он не дал ей выйти навстречу Хиббсу, когда спрятал ее с Кими, который сейчас наводит на нее ужас, заставляя бежать от Лутцгера, от себя, от этого места. А так хочется чувствовать, что поступаешь правильно, преграждая сейчас ей путь, как чувствовал себя когда-то, выбивая пистолет из ее руки, причиняя ей спасительную и необходимую физическую боль. - Я тебе верю, - веско произносит он, глядя девушке прямо в глаза, стараясь не позволить ей хотя бы на секунду усомниться в сказанном, стараясь унять прерывистое дыхание, потерявшееся в рывке следом за ней и в страхе, что Рэйвен сейчас уйдет. Навсегда, а он так и не узнает, где кончается их прошлое, а где начинается эта встреча. - Верю, потому что понимаю, что ты чувствуешь. Понимаю, как это страшно, когда ты разговариваешь с умершими. - И знаю, как страшно ощущать и видеть, что ты с ними разговариваешь. - И поэтому я не отпущу тебя, если не буду уверен, что ты в безопасности. С этими словами Лутцгер набрал номер на телефоне и продиктовал службе такси адрес бюро. Вежливый диспетчер оповестил его, что машина будет подана через восемь минут. У меня восемь минут, чтобы она поверила снова, что я ей друг. И неважно, что потом. Ей нужно почувствовать себя защищенной и свободной, как это все время у нас было. Ведь было?.. - Он убрал руку с двери, и теперь Рэйвен была вольна открыть ее, как только захочет. - Ей всегда это было нужно.
Raven Adams: Первым побуждением Рэйвен было оттолкнуть Лутцгера от двери, не боясь показаться слишком резкой, слишком возбудимой, слишком нервной, оттолкнуть и уйти, и пусть он остается один на один со своей "верой", с недопитой бутылкой коньяка и Malboro Lights, которыми пахнут ее пальцы. Она так и не поняла, что именно ее удержало - то ли вновь продемонстрированное превосходство силы, из-за которого она и оказалась сначала запертой в гробу с покойником, а теперь - запертой в помещении бюро; то ли слова и голос, где прорывалось нечто большее, чем простое вежливое нежелание отпускать ее одну в ночь; то ли его взгляд, бесконтактно удерживающий крепче рук. Но момент уйти был упущен, порыв был упущен тоже, и, пока мужчина пытался донести до нее, что верит и понимает, пока вызывал такси, пока напряженно держал дверь закрытой, опасаясь, что она не дослушает, не дождется, сбежит, не дав ему возможности оправдаться, Рэйвен рассеянно застегивала пуговицы на груди, тиская в руках белый плащ, то неуверенно заправляя волосы за ухо, то высвобождая их, и время от времени обжигая Гробовщика бегающим взглядом, словно не будучи в силах смотреть на него постоянно, но и не желая окончательно терять контроль над ситуацией. Девушку нервировала уверенность, с которой Лутцгер говорил о том, что понимает ее. Было в этом что-то... ненормальное, неправильное, нелогичное, выбивающееся из этого болезненного момента, когда она доверилась, а он оттолкнул. Быть может, безусловная твердость, не слишком ему присущая, но оттого и убивавшая в ней все сомнения и желание сопротивляться. Быть может, удивительная правдоподобность, словно он и впрямь говорил именно о ней, словно он знает ее и знает больше, чем она сама. Быть может, почудившийся в его словах отголосок ее собственных боли и страха, едва ли в действительности являвшийся эхом, но оказывавший на нее воздействие до того, как Рэйвен успевала отсечь его еще на уровне восприятия. А полминуты спустя, когда такси уже было в пути, и Лутцгер, жестко удерживавший дверь закрытой все это время, убрал руку и как будто отпустил ее, предоставляя выбор уйти сейчас и ждать на улице или вообще отказаться от его услуги и ловить такси самостоятельно на проспекте, или задержаться еще на несколько минут в теплом офисе и в его компании, пока не прибудет машина, момент для побега был уже упущен. Ноа словно сознательно ослабил давление до минимума, как чувствовал - Рэй способна взбунтоваться просто из ощущения, что ее свобода ограничена, что кто-то чужой, сторонний пытается ее притеснить, заставить играть по своим навязанным правилам; взбунтоваться и уйти, сбежать, чтобы позже, оставшись одна, восстановить себя, в который раз осознавая, что даже полное и беспросветное одиночество лучше чьего-то плена. Словно бы Гробовщик знал - она может принять его гостеприимство и заботу, разрешить себе остаться только в случае если он даст ей почувствовать себя свободной, если не станет принуждать, если, жестко обозначив свою позицию и надавив, после отойдет в сторону и позволит вдохнуть полной грудью, позволит ощутить - да, он хочет так, предлагает так, это разумно и правильно, но окончательный выбор за ней, и ее внутренняя свобода это главное, ради чего он способен даже предоставить ей отступной путь в ущерб собственному стремлению и здравому смыслу, лишь надеясь, что она, успокоившись, примет верное решение. - Мистер Лутцгер... - Рэйвен не двинулась с места, но все еще оставалась в напряжении, готовая в любой момент сорваться и сбежать. - Вы просили меня простить вас, а я не ответила. Я не знала, что ответить, и как объяснить не знала тоже. Теперь вы знаете. Вот скажите... скажите честно. Вы смогли бы простить человека, если бы прошли через такое по его вине? - она устремила на него прямой испытывающий взгляд, но лишь на пару секунд, спустя которые ее глаза потухли и девушка опустила голову, глядя на то, как ее пальцы нервно теребят ткань плаща. - Не отвечайте. Вы... вы не можете знать, каково это. И если уж хотите знать всю правду, то тогда, в этих галлюцинациях, я видела вас. Возле той ямы, полной мертвецов, и в ней тоже, и вы пытались отобрать у меня этот чертов пистолет, чтобы я не пустила пулю себе в висок... Наверное, я там все-таки потеряла сознание ненадолго, - Рэйвен усмехнулась, скрывая нервный всхлип, и бросила на мужчину короткий взгляд, продолжив говорить в более ироничной манере, пряча за этим охватившее ее волнение. - Да, вы своим поступком произвели на меня сильное впечатление, мистер Лутцгер. Не удивлюсь, если теперь вы прочно поселитесь в моих снах, со всем вашим.. этим... И с Мартином, если, конечно, это действительно его имя, - коротко качнув головой в сторону подсобки, девушка искривила губы в горькой улыбке. - Вот теперь все. Можете отменить такси и вызвать санитаров. Рэйвен больше не подняла головы, опасаясь встретить в его глазах отстраненную неприязнь недоверия, удерживаясь на шатком мостике между "уйти" и "остаться", боясь сделать как шаг вперед - взглянув на Лутцгера в надежде обрести поддержку, так и шаг назад - выскочив вон, притворившись и поверив, что все действительно закончилось, и этому человеку наплевать, как она доберется до дома после бесконечно длинного дня и всего, что происходило в бюро. Наверное, шагнуть назад ей не позволяло лишь нежелание верить в то, что ему действительно наплевать...
Noah Lutzger: Я не пытался, я это сделал. Сделал! Лутцгер внутренне вздрогнул от ее "вы своим поступком произвели на меня сильное впечатление", как будто это было сказано о том, что происходило тогда, на краю ямы, полной трупов, а не о том, как он напугал Рэйвен несколько часов назад. Произвести впечатление Ноа не стремился ни в одном, ни в другом случае - главным было, чтобы Рэйвен осталась невредимой, и не потому что он думает, будто может заглянуть в душу девушке, недавно потерявшей отца, а словно спасать ее было заложено в его природе, так, что устоять не представлялось возможным. Может быть, заталкивая ее в жуткое, но надежное убежище, он по наитию хотел вновь повторить тот поступок, который оказался действительно важным и правильным, снова почувствовать, что без него Рэйвен не обойдется, почувствовать, как она ищет у него защиты, почувствовать себя нужным ей. Почувствовать прикосновение на губах, которое ничего пока не означает. Почувствовать, что она прощает его за то, что он дерзнул захватить власть над ее судьбой в месте, буквально пропитанном смертью. Непростительно не вмешательство в жизнь Рэйвен, непростительно то, что сейчас взрывается у нее в голове. Лутцгер сегодня призвал туда демонов, пробудил ее спящий, уютно затаившийся на задворках подсознания дар, пустил ее бродить среди останков человеческих душ, ни к одной из которых он бы не подпустил ее и близко, если бы оказался сильнее, если бы смог отпустить и не делать того, в чем фатально и навсегда виноват, чем причинил ей море страданий, впадающее в море слез. Возможно, Ноа даже предпочел бы не помнить, в чем именно заключалась их бесконечная пытка, где он исполнял роль палача, больше хотелось вспомнить, простила ли она его. Неужели нет?.. - В санитарах нет никакой нужды, - проговорил Гробовщик негромко, стараясь ловить настроение Рэйвен и как можно меньше обращать внимание на свое собственное - запутавшееся, отчаявшееся, умоляющее. Он знал, что, проведи он сейчас рукой по ее волосам, девушка поднимет голову, но чувство вины загоняло его все глубже с нерешительность, которую звали "мистером Лутцгером", а чтобы заставить Рэйвен посмотреть на него, сейчас, должно быть, было достаточно признания. Одного из. - Потому что Мартин - это действительно имя этого человека. Спустя вечность их по-прежнему сталкивает друг с другом человек по имени Мартин. - Мне жаль, но, даю слово, Аюми тоже существует на самом деле, - продолжил Лутцгер осторожно, - как и то, что ты почувствовала. - Он поостерегся сказать "как и твой дар", ибо это означало прямо поставить Рэйвен перед фактом, что ей придется теперь жить с этим всю жизнь, дрожать от посторонних голосов в голове, всю жизнь ловить на себе обеспокоенные и опасливые взгляды, всю жизнь терпеть компанию погибших близких... Если бы я мог вернуть все назад, я бы никогда так не поступил с тобой. Лучше пусть она находится в его объятиях, когда догадается, что ее ждет. Лутцгер непроизвольно сделал шаг навстречу, но его протянутые руки так и не сомкнулись за спиной Рэйвен, так и не прижались к ее телу, лишь создав вокруг умиротворяющее, обволакивающее поле, которое разрядится и рассеется, когда в следующую секунду девушка его оттолкнет. На мгновение он неуверенно застыл в этом жесте, вспомнив, что не прощен и навязчив, и сделал обратное движение, после чего просто положил ладони Рэйвен на плечи чуть выше локтя, тверже, чем позволяло официальное обращение, режущее ему слух. - С этим ты справишься. Справится. К сожалению и скорее всего, без него. Поэтому поселиться в ее снах - не такая уж плохая идея: может быть, так он сможет снова их охранять.
Raven Adams: - О, Господи... - она все-таки с ним разговаривала - с тем мертвым мужчиной. Она на самом деле с ним говорила. Это не безумие, это чистая правда. От осознания у девушки закружилась голова, и, невольно качнувшись в сторону Лутцгера, она вскинула ладонь, упираясь в его грудь, вновь возводя между ними преграду и не позволяя себе прижаться, попросить поддержки, переложить на него свою боль, свой страх и неуверенность. Но отчего-то ощущение тепла и покоя, шедшее от его рук, крепко державших ее за предплечья, дало ей силы, дало возможность выдержать этот удар достойно. Как будто... как будто ее обнял какой-то действительно близкий человек, а не просто случайный знакомый поддержал за руки, чтобы помочь справиться с выбивающей из равновесия ситуацией и в то же время сохранить дистанцию, не переступая рамки приличий и не взваливая на себя проблемы очередной клиентки. И пусть все действительно так странно, пусть она пытается надумать себе несуществующее, пусть ее взбесившиеся от горя, бессилия и страха чувства безнаказанно обманывают ее, но девушке будто ненадолго становится легче, хотя и обнимает ее в действительности лишь самообман. Но нет, он не прав. Он не знает, о чем говорит. Рэй не справится, если это будет продолжаться... не дай Бог. Она даже не понимает, как ужиться дальше с этим эпизодом непознанного, словно сценой из фильма ужасов, как существовать с ощущением, что с мертвыми действительно можно говорить. Это ломает все, к чему она привыкла. Это ставит несокрушимую стену между ней и всеми, кто ей близок. Это можно лишь спрятать в себе и не показывать, не обсуждать ни с кем, опасаясь встретить отстранение и неприятие. Ни с кем, кроме того, кто уже знает, кто уже держит ее на краю бездны, кто виноват во всем случившемся... и кого она больше никогда в этой жизни не встретит. Рэйвен сделала вдох, собираясь возразить мужчине, и, уловив невыветрившийся запах Malboro Lights, неожиданно для самой себя заговорила совсем об ином. - Вы всегда курили эти сигареты? Просто... У меня такое ощущение, что кто-то очень значимый для меня тоже их курил. Но я не могу вспомнить подробностей. Странно, правда? - Рэй изогнула губы в кривой вымученной улыбке и закончила совсем тихо. - Хотя... Если я не могу вспомнить, кто это и что нас связывало, видимо, не так уж важен был этот человек. Надо собраться. Собраться, взять себя в руки и уйти отсюда. И, Господи, сфокусировать уже расплывающийся взгляд хоть на чем-нибудь, иначе она так не сдвинется с места, так и не вырвется, так и утонет в неясных обрывочных воспоминаниях о чем-то, что вспоминать нельзя. - Я вас помадой испачкала, - неожиданно ее взгляд выхватил воротник рубашки Лутцгера, на котором отпечатался неровный след. В какой момент это произошло? Когда она старательно изображала его любовницу, или когда бессильно упала в его объятия едва он вытащил ее из гроба? Видел ли это коп? И.. не слишком ли много вопросов?.. Рэйвен взялась пальцами за его рубашку, легонько поскребла ногтем отпечаток, но безуспешно, и чуть слышно вздохнула с сожалением. - Жена скандал устроит. И ведь действительно... все, что происходило сегодня здесь и между ними, так и должно остаться в той комнате с гробами, должно быть похоронено вместе с Мартином и трупом в полиэтиленовом черном мешке. Потому что их налаженные привычные жизни пойдут трещинами, если кто-то из близких узнает. Потому что у нее есть Джейкоб, а у Ноа... тоже кто-то есть. Знает ли его женщина о том, как он подрабатывает? И как ей удается жить с этим? И как самой Рэйвен жить, притворяясь, будто ничего не было, скрывая от родного человека, что чокнутый хозяин похоронного бюро засунул ее в гроб с покойником? И что притворялась любовницей Гробовщика, чтобы спасти его от тюрьмы, подвергая опасности собственную свободу? И что... ей это нравилось?.. Хорошо бы эти ощущения похоронить вместе с воспоминаниями. Вместе с голосом покойника в ее голове. И вместе с тем, что ей не хочется оттолкнуть его, стряхнуть с себя его руки, и уйти.
Noah Lutzger: Его запах, который она выудила из памяти так избирательно, не изменился. Рэйвен это почувствовала, и это тронуло Ноа больше, чем ее обрывочные воспоминания о том, как он спас ей жизнь. К чему этот вопрос?.. Что-то поняла? Так же что-то недоговаривает, как я? Неужели?.. - Испытующий взгляд Гробовщика потух в следующий момент, как только девушка закончила фразу, и в его сознании стены помещения мгновенно сдвинулись к нему, сжали его черепную коробку и разошлись в исходное положение, оставив его, немого и оглушенного, посреди мира, который ему не нужен, потому что в этом мире она уйдет. Нет. Неважно, что она почувствовала. Потому что она все равно исчезнет, и Лутцгер теперь знает, почему. Неважно, как неважен он - слабохарактерный делец, превративший семейный бизнес в бог знает что, трус, желающий наладить отношения со своей совестью, но до омерзения боящийся тюрьмы, человек, с которым рядом опасно находиться, и на которого нельзя надеяться. Этот человек мало походит сейчас на того, кто был действительно важен. Таким Рэйвен его не видела, не знала, не любила, таким он не был ей нужен, таким он не смог бы и никогда не сможет стать для нее опорой. Здесь ей некого вспоминать. Здесь ей некого искать. Не к кому возвращаться. И поэтому она сейчас покинет это место. Бред? Был бы бред, не будь мне больно. Потому что я хочу, но не знаю, не знаю, как стать тем, кем ты когда-то дорожила. Как это делается, я, кажется, тоже забыл. - Я... - ...один, - хотел закончить Лутцгер, но подавил этот стон, как и движение головы к руке Рэйвен, теребящей ворот его рубашки. - Сейчас один в своих воспоминаниях, где я с тобой и одновременно - без. И будто был один целую вечность, в каком-то отрезанном от всего мира вакууме, глуша алкоголь, разрезая лопатой землю, считая деньги, затягиваясь сигаретой за сигаретой, словно жил так с самого рождения. Это безвременье. Так ведь не бывает. И так не может продолжаться, но я знаю, что после того, как ты уйдешь, я из этого круга, возможно, уже не выберусь в одиночку. Потому что я знаю также, что отличает одну копию меня, которая всегда курила Malboro Lights и нуждалась в тебе, от другой - одна из них еще жива. Не оставляй меня здесь одного. - ...не женат, - обронил он немного нервно и смущенно. На вкус ответ был как ложь, но вот что странно: если сейчас заглянуть в документы Гробовщика, там не найдется ни единой отметки о браке. Кстати, документы... - рассеянно спохватился он. На улице просигналило такси. Не уходи, не уходи, не уходи, ну еще чуть-чуть.Если бы Лутцгер только мог понять, что именно даст ему это "чуть-чуть". - Это, кажется, твое. - Ему пришлось снять руку с плеча Рэйвен и с горечью разбить объятия, чтобы потянуться во внутренний карман за ее паспортом, на чьих страницах, наверно, не указано ничего, что тут же не восстанет из пепла у Ноа в голове, и это всего лишь песчинка в пригоршне того, что он знает о Рэйвен Адамс. Написано ли там, что у них дни рождения в один день? Хочется открыть теплеющую в пальцах кожаную корочку, но его уверенность сильнее этого, она даже сильнее сожаления, с которым Лутцгер отпускает предмет из своих рук, не оставляя его себе ни как сувенир на память, ни как предлог позвонить Рэйвен завтра утром. Он понимает, что все равно позвонит. Только это сейчас может успокоить и дать надежду, от которой новый сигнал подъехавшего к тротуару напротив автомобиля звучит не как паника. И не как ад, раскаленной потрескавшейся землей обжигающий его ноги сквозь обувь, когда Лутцгер провожает Рэйвен до машины и галантно открывает перед ней заднюю дверцу.
Raven Adams: Ей показалось, или его слова об отсутствии брака прозвучали как ложь? К чему?.. Он настолько старомоден, что не рискует называть женой ту, с кем живет без штампа в паспорте? Он настолько дорожит своей женщиной, что боится даже косвенно сделать ее причастной к своему грязному бизнесу и не афиширует отношения? Он щадит Рэйвен, чтобы та не испытывала лишние угрызения совести, зная, что приставала к несвободному мужчине, пусть даже и ради спасения их обоих?.. Или просто лжет? Ведь все они "не женаты", если их не видит вторая половина. Снова вопросы. Слишком много вопросов для тех, которые сейчас попрощаются и забудут друг о друге. Слишком много вопросов для тех, кто не имеет друг для друга никакого значения. Но в следующий момент Рэйвен невольно убедилась в порядочности Гробовщика, принимая из его рук собственный паспорт, про который напрочь забыла. Ведь он мог забыть тоже, и едва ли ей удалось бы восстановить в памяти все события вечера, чтобы определить, где и в какой момент она видела документ в последний раз, когда ей через день-другой понадобилось бы оформлять бумаги о вступлении в наследство... пусть даже размеры этого, собственно, наследства, невелики. - Спасибо, - мягко поблагодарила она мужчину, улыбнувшись уголками губ. Кажется, это лучший момент для прощания, для того, чтобы расстаться на едва ли не единственном правильном аккорде за весь вечер, полный какофонии неверных фальшивых звуков взбесившегося оркестра. И пусть этот аккорд будет финальным. Говорят же, что лучше всего запоминается последнее... так и Рэйвен лучше бы помнить то, как хозяин похоронного бюро не забыл отдать ей документ, а не трупы в подсобке, не острый приступ стыда, когда раздевала Лутцгера взглядом, не его руки на своих плечах и не свое едва преодолимое желание уткнуться носом ему в плечо. Девушка отступила назад, даря одновременно свободу и словно обнимающей ее ладони Гробовщика, и себе самой. Быстро надела плащ, не позволив мужчине напоследок поухаживать за собой - хватит лишних прикосновений, она справится и сама, - выправила волосы в свободный каскад. Кажется, в прошлый раз Рэй, безрассудно пьяная, едва ли не в его лицо бросила длинные шелковые немного запутанные пряди, высвобождая прижатые плащом волосы... Будто провоцируя на что-то, будто ее игр, взглядов и непринужденной болтовни об их иллюзорном романе было мало. Будто и впрямь рассчитывала его соблазнить... "Не думать об этом." Они вышли из здания, Лутцгер распахнул перед ней дверцу такси... и еще один шаг прочь - предпоследний, до того, как Рэйвен сядет в машину и уедет. Уже чувствуя тепло прогретого салона, девушка обернулась и растерялась на мгновение, читая в глазах Ноа какую-то странную тоску, словно он терял нечто очень дорогое - терял прямо сейчас, в эту минуту, и не мог удержать, - и отчего-то иррационально чувствуя, что виновата в этом. "Его проблемы не имеют ко мне никакого отношения. Никакого." Рэйвен машинально запахнула плащ, как будто пытаясь спрятаться и уловить эту мысль, сфокусироваться на осознании того, что пережитое за этот бесконечно длинный, но всего лишь один случайный вечер, никак не может влиять на их жизни. Ни на его - потому что она отвела от него опасность быть пойманным с неучтенным трупом в подсобке, ни на ее - потому что у нее есть Джейкоб и как-никак налаженная жизнь, в которой нет места случайным знакомым, имеющим дело с мафией. Но почему тогда от взгляда Гробовщика ей становится не по себе, почему она чувствует себя причастной, почему ей хочется то ли забиться в угол и исчезнуть, то ли мягко обнять его и пообещать, что все обязательно будет хорошо?.. - Прощайте, мистер Лутцгер, - от смешанных чувств и желания закрыться прощание получилось холоднее, чем она рассчитывала. Но так даже лучше. Рэйвен лишь подчеркнет тем самым, что готова забыть его и все с ним связанное - трупы, голоса, мафию. Она не сдаст его полиции, он может не бояться новых визитов, она позволит ему самому разруливать и решать все, что происходит в его жизни, которая никак не касается ее, ничем с ней не связана. Случайный эпизод останется в ее памяти лишь как страшный сон, в котором Рэйвен разговаривала с покойниками, и, спустя время, подернется туманной дымкой забытья. Лишь бы только ей удалось проснуться...
Noah Lutzger: Еще минуту. Еще одну. Глупо мешкать, глупо смотреть, как Рэйвен сама стремительно высвобождает волосы из-под ворота плаща, и вспоминать, как они сегодня практически коснулись его лица, мечтая о том, чтобы пригладить их на прощание на ее спине снова; глупо замедлять шаг, пока Лутцгер ведет девушку по дорожке к мигающему белыми фарами такси, и глупо говорить, как будто его внезапно осенила какая-то мысль: - Постой. - Лутцгер положил руку сверху на дверцу машины, не давая Рэйвен схватиться за нее и захлопнуть, и тут же уронил ладонь вниз, словно опасаясь, что еще одно проявление воли оттолкнет ее еще дальше и вернет ей былой страх перед ним. Несмотря на то, что сейчас, когда Гробовщик думал, что видит Рэйвен в последний раз, этого "дальше" для него не существовало. Между ними не было дверцы автомобиля, между ними разверзлась бездна, обширная настолько, насколько только может быть провал между сверхъестественным и скепсисом, которые поменялись местами. Несколько минут назад Лутцгер сделал все, чтобы она почувствовала, что он поверил ей и принял ее дар как данность. Удастся ли ей сейчас принять его нелепое и запоздалое на несколько дней "Вы не думаете, что мы где-то могли встречаться раньше?", обрушивающее на нее ворох вопросов и осколков его тягостного безумия? Поверить в слова "Я слышу голоса мертвых" из уст знакомого человека гораздо проще, чем в слова "Вы когда-то меня любили" из уст полузнакомого, по крайней мере, не так жутко, потому что на лице этого полузнакомого Рэйвен увидит, что тот не просто узнал в толпе свою давнюю бывшую любовь и сопливо растрогался от нахлынувших романтических воспоминаний, которые уже не вызывают никаких чувств - она увидит взгляд человека, прожившего годы и месяцы ради этой встречи, и немой вопрос, который ее немало удивит: Ты любила меня? Несмотря ни на что? ...Ради всего святого, держи язык за зубами. Вернувшийся дар - и так для нее слишком много за сегодня. Завтра, все завтра. Ее номер телефона все еще в записной книжке, не дает Лутцгеру подавиться своей горечью, не дает совершать безрассудств. Завтра, завтра. Только бы не сойти с ума за ночь. А сейчас нужно сказать что-то другое, пока Рэйвен не заметила его замешательства, и отпустить. Отпустить, радуясь, что в мире, где она не узнаёт его и, возможно, не любит, его подпольная недокарьера не поломала целиком ее жизнь, доставив лишь временные неприятности. Отпустить, пытаясь убедить себя, что это вполне заменит ответ на еще одно "прости", который в настоящий момент получить невозможно. Отпустить и оставить себе на память еще одно чувство вины и никакой надежды на то, что она когда-нибудь вспомнит, кто он такой. Не хочу. Минуту. Дай мне еще минуту. Все возвращается на круги своя. Она - медиум. Он - преступник, которому на сей раз не удалось оставить свою прошлую жизнь позади до момента, когда их пути пересеклись. Короткометражный фильм их судеб перемотан слишком далеко назад, и Рэйвен сейчас, собираясь уезжать, как никогда близка к тому, чтобы нажать кнопку с жирной красной точкой, а у Ноа не хватает смелости позволить ей сделать это поскорее, потому что он помнит и то, каково это - ждать новой встречи с ней без малейшей надежды, что рай существует. Каково это - чувствовать тяжесть потребности искать какой-то иной смысл существования. Каково это - понимать на личном опыте, почему отец залил себя алкоголем до инфаркта после смерти матери. Каково это - прикасаться к ее двойнику, как к призраку. - Ты далеко живешь? - Предлог нашелся, когда Лутцгер ухватился за рациональную мысль, что нужно заплатить таксисту вперед. Он не питал никаких иллюзий по поводу того, что девушка сообщит ему свой адрес хотя бы частично, но хотел бы удостовериться, что водитель не высадит ее на полпути из-за того, что ему недоплатили. Как будто именно потому, что боялся вновь вторгаться таким образом в ее жизнь, он и замялся. Как будто именно это он с самого начала и собирался спросить.
Raven Adams: В глазах Рэйвен мелькнула настороженность, но через пару мгновений взгляд девушки смягчился, и она рассеянно убрала за ухо прядь волос. Лутцгер своим вопросом невольно напомнил, что и деньги, и даже ключи от квартиры находятся в ее машине, припаркованной у выезда на проспект. Вероятно, если бы он сейчас промолчал, просто позволил ей захлопнуть дверь, уехать, она бы так и не вспомнила про свои вещи и оказалась бы в ужасном положении - ночью у порога собственной запертой квартиры, без ключей, без денег, чтобы расплатиться с таксистом, и с неработающим мобильным телефоном. И как ей, до смерти уставшей, измученной прошедшим тяжелым днем и безумным вечером, с не выветрившимся до конца коньячным туманом в голове и слабостью от голода во всем теле, пришлось бы выкручиваться?.. И как для нее закончилась бы эта ночь?.. И закончилась ли бы вообще?.. - Не очень, - Рэй назвала улицу и район, - хоть и не на другом конце города, но, если не повезет с движением, можно застрять в пробке надолго, - и затем склонилась к открытой двери, обращаясь к водителю: - Притормозите у выезда на проспект, пожалуйста, мне нужно вещи из машины забрать. Выпрямившись, Рэйвен вновь посмотрела на Лутцгера, не сдержав во взгляде благодарность. Странно. Она так старательно возводит логические и правильные стены между собой и этим мужчиной, отсекая разумом нерациональную тягу к нему, отсекая желание удержаться рядом хотя бы до того момента, пока она не поймет, не осознает, что происходит, пока не вспомнит, о чем ей настойчиво шепчет подсознание, чувствуя запах сигаретного дыма Marlboro Lights... А он, как будто невзначай, ни о чем не догадываясь, с легкостью рушит все искусственные преграды парой заботливых и естественных слов, так, что Рэйвен не успевает придраться, удержать разваливающиеся бастионы, не успевает даже понять, как это происходит, когда вновь оказывается с ним лицом к лицу, беззащитная. И, то ли пытаясь оправдать это свое ощущение, то ли находя для него несуществующие причины, видит на лице Лутцгера нежелание ее отпускать - такое же странное, нелогичное, неразумное, как и обуревающие ее весь вечер чувства. - Прощайте, - голос звучит еле слышно. Еще одна точка, окончательно превращающая предыдущие в многоточие, как бы она ни старалась это исправить, как бы ни старалась завершить то, что никак не хотело быть завершенным. И у Рэйвен вдруг появляется ощущение, что все происходящее - выше ее, выше их обоих; что все случившееся - мозаика, укладывающая в одну общую картину, на которой она и этот мужчина (или кто-то, кого он напоминает ей), вот только сюжета ей не увидеть, потому что изображение расплывается в ее глазах цветными пятнами. Понимает ли он это? Видит ли картину лучше, чем она?.. Или все намного проще, и ей удалось в процессе импровизированного спектакля привлечь внимание Ноа настолько, что он действительно хотел бы продолжить общение, просто не знает, как это сделать, ведь засунуть девушку в гроб с покойником - не лучший способ для знакомства?.. И все-таки, как бы ни было, он постарался сделать все, чтобы смягчить для Рэй негатив и страхи вечера. За это она ему действительно благодарна. Как и за то, что он думает сейчас за нее на пару шагов вперед, предупреждая те трудности, на контролирование которых ее уже просто не хватает. "Спасибо," - так и не произносит она вслух, говорит лишь глазами, и заставляет взгляд опять подернуться коркой льда, надеясь, что в этот раз - уже последний, действительно последний, - Лутцгер не сможет пробить холод и, наконец, отпустит ее в ночь. И тут же, будто стыдясь своей искусственности, Рэйвен отводит глаза и садится в машину, чувствуя уютное тепло, царящее в салоне, от которого ее начинает немного клонить в сон.
Noah Lutzger: - Береги себя, - вместо упрямого и успокаивающего его тоску "До свидания" произнес Лутцгер, прежде чем захлопнуть дверцу машины вслед за Рэйвен. У него не хватило духа наклониться к ней, уже сидящей в теплом салоне, чтобы посмотреть девушке в глаза и четко осознать, что это последний раз, а она все так же естественно и отстраненно официальна, но он точно знал - она слышала. Это были подходящие слова. Несколько лет он считал, что у него это прекрасно получается - беречь ее. Казалось, для этого ему необходима одна малость - удержать ее возле себя, а там уж он закроет ее от всех бед, волнений и привидений, и она будет счастлива, иногда ему даже казалось, что она не будет так счастлива ни с кем другим. Сейчас же, стоя на тротуаре рядом с автомобилем, который вот-вот увезет его Рэйвен в относительно неизвестном направлении, Гробовщик думает, что был момент, когда нужно было отпустить, как и теперь. Опустить, чтобы не терзать ее и без того измотанную душу своим незримым присутствием, сказать себе в сотый раз "не сегодня" и сдержаться, позволить ей уехать, позволить себе остаться там, где его место. Иначе он ничем не лучше одолевающих ее разум призраков, а может быть, даже хуже - все-таки, никого из них ей не доводилось любить, никого из них не доводилось ждать. Отпусти. Отпусти. Отпусти. Ну же, давай. Толкни дверцу. Давай. Давай. Давай. Ты можешь. Хлопок. Когда-то он мечтал, чтобы между миром людей и потусторонним находилось такое же стекло, просто чтобы она спокойно спала. Впрочем, со стороны мертвых это действительно выглядит как нечто подобное - они смотрят через чуть запятнанную случайными каплями поверхность на устроившуюся на заднем сиденье Рэйвен, ее светлый плащ и изящный профиль, они могут наблюдать, как вечером она распускает волосы, и как шагает по улице, погруженная в собственные мысли, как засыпает глубокой ночью, совсем одна. Довольно любоваться. Все. Все-все. Рокот заводящегося мотора оторвал Ноа от созерцания фигуры Рэйвен, сидящей на расстоянии протянутой руки от него, но при этом пребывающей словно в ином мире, и он сорвался к окну водителя. Отсчитав ему немного наличности сверх обозначенного девушкой расстояния, Лутцгер негромко проговорил: - И если кто спросит, ты забирал отсюда только меня, понял? - Шофер понял. Понял, скорее всего, то, что хозяин похоронного бюро учиняет на работе адюльтер, и неважно, что на руке, которой тот дает ему деньги, отсутствует обручальное кольцо. Их с Рэйвен успешная и правдоподобная игра работала, даже сейчас, таща из Ноа душу воспоминанием ее прикосновений. - Счастливого пути. И обращайся с ней хорошо, приятель. Езжай. - Скрепя сердце, Лутцгер смотрел, как водитель поднимает стекло и трогается с места, и сунул обе руки в карманы брюк, не давая им поддаться назойливому соблазну помахать машине вслед. Береги ее. Конечно, он перестраховался: никто бы и не стал проверять, был ли кто-нибудь у него в тот вечер, но Гробовщик будет спать спокойнее, если весь остальной мир кроме полицейских и их двоих будет знать, что сегодня Рэйвен не засиживалась здесь допоздна, и что отношения у них сугубо деловые, и не было этого головокружительного приключения. Если у вас нет паранойи, это не значит, что никто не следит за вами. Это не значит, что вы можете вечно строить свое уютное семейное гнездышко как вам нравится. Это не значит, что ваше упоительное счастье продлится долгие годы, и вы умрете в один день в глубокой старости. Это не значит, что прошлое забывается и никогда о себе не напоминает. Это не значит, что смена имени меняет твою жизнь бесповоротно. Это не значит, что нельзя найти и вычислить любого - нужно только время. Это не значит, что на твоей белой кухне в один прекрасный день не появится человек в маске с оружием. Лутцгер помнил и человека, и маску, и глушитель слишком хорошо, чтобы сейчас не пытаться лишить кого бы то ни было малейшего шанса навредить Рэйвен, стараясь не думать, что в этом деле начинать необходимо было с самого себя еще очень давно. Теперь он точно знал, за что именно следует просить у нее прощения, но такси уже вырулило на правую полосу улицы. Призраком он бежал за ним, живым человеком - стоял на мостовой и тяжело дышал от боли, с которой смотрел на темную женскую голову над спинкой заднего сиденья.
Raven Adams: Ну кто же нас поймет на этот раз? Друг другу мы с тобой не все сказали, И что-то очень важное для нас Теперь уже навеки потеряли. - Береги себя. Неуверенно заправить прядь волос за ухо и тут же выпустить, упираясь взглядом в кожаную спинку сидения впереди, не позволяя себе опять посмотреть на него, опять потеряться в неясных ощущениях, опять поверить, что это, быть может, не просто так. Но мысли быстрее тела, их не так просто сдержать, проконтролировать, не выпустить, закрыть. "Я постараюсь..." Рэйвен казалась себе статуей, замершей на заднем сидении машины, - безмолвной, безэмоциональной, пустой. Разглядывать рисунок кожи на обивке, пока Лутцгер закрывает дверцу, отсчитывает деньги, пока дает последнее указание шоферу, прощается и отступает в сторону, позволяя такси тронуться с места. Рэйвен - просто кукла, фарфоровая кукла, которую сейчас увезут куда-то в ночь, а она так и останется безучастной, так и будет невидящим взглядом смотреть перед собой, так и будет молчать. Потому, что это правильно. Потому, что это ее осознанный выбор. Потому, что если она не будет куклой - она выскочит из машины, она прижмет Гробовщика к стене, она требовательно заглянет в его глаза и не уйдет до тех пор, пока не поймет, что происходит. ...Или не убедится окончательно - дело лишь в виртуозных играх усталости, измотанных нервов и коньяка. "Я не могу больше. Я больше не могу..." Рэйвен потерла висок, отвлекая себя движением, и в этот момент машина тронулась с места. Потерпеть еще несколько секунд, до поворота, за которым ее перестанет преследовать ощущение, будто Лутцгер не спускает с нее взгляда, будто держит глазами, будто пытается что-то пробудить в ней, безучастной, тихой, холодной, отстранившейся. И едва ли не в самый последний момент, когда их уже разделяли несколько десятков метров, когда шофер крепче взялся за руль, заходя на поворот, Рэйвен не выдержала и обернулась, натолкнувшись взглядом на Гробовщика, встретившись с ним глазами, и отчего-то ясно осознавая, что в этом не было неожиданности. Она знала, что он ждет этого, отчего-то подсознательно понимала, как кожей чувствовала - он не ушел, он стоит на дороге и смотрит. Их взгляды встретились, столкнулись, переплелись в продолжение друг друга, и девушка, сама того не сознавая, напряглась, вцепилась пальцами в обшивку сиденья, как будто чуть подаваясь назад, к нему... в следующую секунду наваждение спало, оставив лишь очередной приступ слабости и едва заметную дрожь по телу. Машина выехала за угол высокого здания, оставив и Лутцгера, и его контору вне пределов видимости, и с каждым метром уезжая все дальше. Рэйвен повернулась вперед, отчего-то чувствуя опустошение и необъяснимую тоску, словно упустила что-то, словно не договорила, не удержала, не поняла и навсегда потеряла... Неожиданно такси остановилось. Рэй растерянно взглянула на водителя, но тот лишь пожал плечами. - Вы просили остановить у выезда на проспект, чтобы вещи забрать. - А... да, конечно. Спасибо. Подождите минуту, я сейчас. Уличный воздух обнял ее, забрался под распахнутый плащ, и нервная дрожь усилилась дрожью от прохлады. Рэйвен быстро прошла к своей машине, распахнула дверь и принялась кое-как укладывать высыпанные на сиденье вещи в сумку, пытаясь избавиться от иллюзорных фантомов, преследовавших ее - о том, как наткнулась взглядом на черный шарф, как едва не испортила весь спектакль, как упала на грудь Лутцгеру, не понимая, куда бежать и где прятаться, и как он мягко ворошил пальцами ее волосы, пытаясь успокоить... Господи, она просто сходит с ума. Девушка заперла машину, но вместо того, чтобы вернуться в такси, быстрым шагом направилась в небольшой круглосуточный магазинчик, торговавший всякой мелочью, что может понадобиться ночью - выпить, перекусить, покурить, - и вышла оттуда через минуту, на ходу забрасывая в сумку пачку Marlboro Lights и зажигалку. Она не курит. Она просто хочет понять, что в ее жизни было связано с этими сигаретами, дым которых переворачивает ее разум. - Поехали, - после негромкого хлопка дверцы такси. Еще час, и она будет дома. Машина мерно покачивалась на неровностях дороги, за окном проносились неоновые вывески, водитель включил какое-то радио едва слышно, и Рэйвен невольно расслабилась, проваливаясь в сон... - Рэйвен. Рэй! Девушка открыла глаза и взгляд потерялся в темноте, разбавляемой лишь рассеянным светом от окна, за которым дремал город. Но тело машинально отозвалось само, поддавшись напряженному прикосновению руки человека, лежавшего рядом и разбудившего ее, и Рэйвен быстро придвинулась к нему, обняла, спрятала лицо под его шеей, мимоходом и очень естественно прикоснувшись губами к коже на ключице, выдохнула. Все нормально, все хорошо. Это был всего лишь сон... ужасный сон, где ее запихнули в гроб с покойником, где у нее проснулся дар (странно, как будто во сне его не было до того момента, как покойник стал с ней говорить...), где ей безумно страшно, холодно и одиноко, и еще было это мучительное ощущение - как будто она что-то ищет и никак не может найти. - Все нормально?.. - обеспокоенно спросил тот, к кому она прижималась, обнимая ее и успокаивающе поглаживая пальцами ее плечо. - Да. Просто плохой сон, - его руки сжались крепче, словно пытаясь уберечь ее от собственных слов, а девушка быстро и негромко проговаривала приснившееся, желая выпустить это, освободиться и забыть. - Там у меня не было дара, но меня заперли в гробу с покойником, и дар проснулся... Все ощущалось так по-настоящему, - она умолкла ненадолго, добавив еще тише. - Как тогда, когда он вернулся на острове. Я была совсем одна и было страшно, - последнее она договорила ровно, шаблонно, без эмоций, просто констатируя факт, но это не обмануло мужчину. - Почитать тебе? - он коснулся губами ее волос. Рэй чуть помолчала, колеблясь. - Тебе вставать рано. - Не страшно, - кажется, он улыбнулся по-доброму. - Подожди, я свет включу. Он ненадолго выпустил ее из рук, и девушка зажмурилась, спряталась лицом в подушку, чтобы не позволить яркому свету лампы ударить по глазам, окончательно спугнуть сон. Спустя минуту Рэйвен уже вновь была в его объятиях, хотя теперь он обнимал ее только одной рукой, держа в другой книгу. Но прежде, чем мужчина начал читать, Рэй, так и не открывая глаз, приподнялась на локте, потянулась к нему и привычным движением нашла его губы, поцеловала чувственно, может чуть дразняще, но не слишком, не превращая прикосновение в эротическое заигрывание, не стремясь завести мужчину, заставить его забыть, почему они оба не спят поздней ночью, почему он включил свет, почему в его руке книга... Просто прижалась губами к его - тепло, благодарно, ласково, чувствуя его вкус с тонкой, едва заметной ноткой сигарет Marlboro Lights, и наслаждаясь им, - и тут же нырнула обратно, - в его объятия, на его плечо, носом в его шею, прижавшись к нему тесно и всем телом, переплетая ноги с его, устраиваясь удобно и уютно, точно зная, что обнимающая ее рука не позволит никому и ничему обидеть ее, задеть, вторгнуться, сделать больно. Что бы ни произошло - она всегда может ему довериться, рассчитывать на него, положиться на него и ожидать надежность и поддержку. Что бы ни произошло - она не одна. Рэйвен проснулась от голоса водителя, сообщавшего, что они приехали, и едва не застонала, понимая, что все это - спокойствие, надежность, незыблемая уверенность в том, кто рядом, - были лишь сном. Сном, где она точно знала, кто этот человек, курящий Marlboro Lights. Человек, которого она целовала, безошибочно находя его губы с закрытыми глазами. Человек, чьи руки отгоняют страх и боль. Человек, чье тепло греет мягко и ненавязчиво, но до самой последней клеточки. Человек, которого она любит. Человек... имени которого она не знает, лица не знает тоже, и единственная ниточка, связывающая сон с явью - это пачка сигарет, что лежит в ее сумке.
Noah Lutzger: Он застыл на тротуаре, застряв между двумя своими жизнями - полузабытой и затертой до крушения рейса 815 и теперешней после его удачного приземления. Обе без Рэйвен, и обе кажутся Лутцгеру абсолютно, безоговорочно и безнадежно одинаковыми. Одинаково никчемными и лишенными не просто какого-либо смысла, а самого главного - счастья, живительного дыхания, которое позволяет чувствовать не только боль и алкогольное отупение, не только чувство вины, но и привязанность к другому человеку, без тщетных ожиданий ответных чувств и самоуничижения. Какой дурак не хочет начать жизнь заново, вычеркнув из нее несколько грехов, которые особенно тяготят, вытряхивают душу, заставляя видеть себя последним подонком на Земле, независимо от того, сколько добра он готов причинить? Дурак хочет, и именно поэтому он и дурак, не видящий причин и следствий, не предугадывающий, что его ошибки, сором выметаясь из его жизни, потянут за собой то единственно радостное, что делало эту жизнь состоявшейся, и оставят ее пустой, чистенькой, никого не затрагивающей, никого не волнующей, никого не убивающей и не мучающей, то есть просто - никакой. Неужели я бы сам хотел этого? Неужели хотел бы, чтобы мы просто приземлились, и... Дурак и мразь. Он пошатнулся, не отрывая глаз от поворота. Такси там уже давно не было, но память Гробовщика остановила картинку в тот самый момент, когда Рэйвен обернулась и посмотрела на него через заднее стекло. За секунду до он невольно сказал себе, что, если она оглянется, это будет означать, что они еще увидятся. Иррациональная попытка схватиться за соломинку для человека, который ждет непонятного знака, чтобы успокоить стихию, гонящую ураганные ветра по его нервам, и в то же время железно уверен, что Рэйвен сделала это только потому, что знала - она видит его в последний раз. Наваждение, напряженная фигура девушки, которую он хотел заключить в объятия и распутать как плотный клубок, пропало, и Лутцгер, еще раз перемявшись с ноги на ногу, поплелся в офис. Входная дверь громыхнула за его спиной, но Ноа даже не вздрогнул - его восприятие словно забили ватой, оставив небольшой участок, который отвечал за передвижение его одеревеневшего тела, которое сегодня должно было позаботиться о реальных проблемах, требующих внимания: закрыть офис, увезти груз, спрятать груз, вернуться домой. Гробовщик остро чувствовал, что если сейчас поддастся соблазну опуститься на пол и привалиться к стене там, где Рэйвен сидела и просила у него прощения, он не сдвинется с места, потому что ему будет все равно. Ноа сейчас видит ее фигуру в холле так же отчетливо, как будто она действительно здесь, как будто правда все еще сидит на диване, чуть пьяная, и затягивается сигаретой. Он задержался взглядом на крошечной горке пепла на полу, оставленной девушкой, и воображение сразу нарисовало на фоне окна ее профиль. Лутцгер опустился на стул, взял со стола бутылку, в которой плескалась янтарная жидкость, и крепко сжал ее в напряжении. Хотелось что-нибудь разбить. Садануть стеклом со всей силы по крышке стола, чтобы его отчаяние разлетелось в разные стороны вместе с острыми кусочками. Разбить себе руки о зеркало, когда он будет умываться в уборной, не желая отлепить ладони от лица, чтобы увидеть перед собой ненавистную интеллигентную рожу, которую не испортишь никакой выпивкой. Разбить стекло в служебной машине, когда он, переодетый в робу и еще ежащийся от прохлады подсобки, будет грузить туда пакет с мертвым телом, сумку с одеждой и бутылку с алкоголем. Разбить навороченный памятник, под который он будет добросовестно прятать груз, работая в поте лица до тех пор, пока последний кусок дерна идеально не встанет на место. Добравшись до дома и основательно набравшись, разбить себе голову о железную дверь собственной квартиры, только чтобы не думать: Я должен был сорвать тот поцелуй, когда этого хотел. Все было бы по-другому. Все это осталось целым, потому что главное, как Ноа казалось, уже было разрушено - не до основания, а до пепельного следа на полу в пустом кабинете, который будто тоже дожидался возвращения Рэйвен.
Game Master: Следующий эпизод: So hard to remember, so hard to forget
полная версия страницы